Параллели

– Солас?.. Ее голос звучит настолько… Страдальчески? Жалостливо? Она не знает; но вырвавшееся имя словно дрожит у нее на губах, и она закусывает нижнюю, сама того не замечая. Он отворачивается от окна. Серебристо-серый свет пасмурного дня, оказавшийся за его спиной, скрывает лицо под невесомой сумеречной вуалью. Закованная в гипс рука… Один лишь взгляд на нее отдается жгучей болью в груди, горячими слезами, готовыми покатиться из глаз. Фредерика, что ты наделала. Сломленный бог. Потерявший свою магию, свою власть над людьми, которые застывали в восхищении перед его полотнами; утративший смысл, желание – Фреда знает, – продолжать жить. – Фреда, – он протягивает здоровую руку навстречу. Она мягко берет его ладонь в свои – две, целые, – и произносит, опустив голову: – Ты уже полчаса так стоишь. Может, не знаю… Посмотрим что-нибудь? Или я… почитаю тебе, – Фреда судорожно выдыхает, готовая зарыдать. Что она может сделать, что предложить ему, со своими книжками, со своей возлюбленной литературой, о которой можно только говорить? «А вот Солас многое мог тебе дать», – шелестит прилетевшим с моря ветром голос где-то на кромке ее сознания. Под набегающими на берег волнами Фреда видит мгновения ушедшего (навсегданавсегданавсегда) – как он учил ее рисовать, а она хохотала, говорила снова и снова, что совершенно в этом бездарна, но поддавалась и пробовала, потому что это был он… Это был Солас. – Чего ты боишься? Я ведь не доверил тебе свою незаконченную картину для выставки, – его смех звучал перезвоном колокольчиков на весеннем ветру. – Солас! Я же испорчу холст зазря! – Фреда взвизгнула, когда он обнял ее за талию и положил голову на плечо. – Начнем с того, что ты уже его испортила, – он указал на полотно (еще здоровой) рукой, – если уж на то пошло. – Но я могу испортить все ещё больше. – Давай сделаем это вместе. Фреда на мгновение задержала дыхание, когда ладонь Соласа скользнула по ее предплечью. Его дыхание обжигало ухо. Он вел ее руку, и она покорно следовала за его движениями – смазанными, насмешливыми, марающими холст… Но все это было не важно. Сердцебиение, которое секунда за секундой становилось общим, чуть прерывистое дыхание; их руки, которые двигались в одном направлении, создавая безумный, рваный, странный, но их собственный, их общий рисунок. Память меркнет, когда раздается тихий ответ на предложение Фреды: – Почитай. Я люблю твой голос. Может… Что-то из последних твоих статей про связь между живописью и литературой?.. «Они же такие глупые!», «Ты же знаешь, я так боюсь, что тебе не понравится…», «Давай лучше какую-нибудь из старых, которые я обкатала на конференциях, а не написала только-только!», «Ты точно хочешь про живопись?» – десятки фраз сталкиваются друг с другом и стремятся вырваться из ее уст. «Солас, это все из-за меня, да разве я могу заменить хоть что-то…» Вместо этого Фредерика поднимает голову, смотрит в лицо Соласа и отвечает: – Да.