Не выключай свет

Арс не знал, что, когда соулмейт умирает, вены просто уходят вглубь и никогда больше не показываются на поверхности кожи, как исчезает под толщей земли самый дорогой тебе человек. Они становятся тёмно-красного, обыкновенного цвета и больше не меняют свой оттенок, словно горячая кровь в них навеки застывает. Тяжело тому, у кого соулмейт — полностью слепой, ведь такое случается очень редко и подробности толком никому неизвестны. Но ещё тяжелее слепому, который до сих пор не знает, кто его родственная душа, и он, словно выброшенная на берег рыба, вынужден слоняться по свету в бессмысленных поисках. Он никогда не будет уверен на сто процентов, что перед ним любовь всей его жизни, обещанная судьбой, потому что цвет вен сокрыт от него непроглядной тьмой. В таких случаях остаётся только довериться собственному сердцу или чужим словам. И то и другое способно жестоко обмануть. «— Опиши мне их цвет, — смущённо попросил Антон, и заходящее солнце коснулось его впалых щёк. Ранним вечером они сидели на скамейке позади дома и наслаждались столь приятным и ненавязчивым обществом друг друга. Ира взяла его руку в свою, закатала рукава тёплой кофты, предназначенной для таких вот прогулок, и мягко провела ладонью по предплечью, обрисовывая линии. В такие моменты она ощущала себя художником, который бережно разглядывает своё великолепное творение, в котором уже ничего нельзя было изменить, если только не уничтожить весь холст. — Летнее ясное небо, которое близится к вечеру. В такое время небеса уже начинают тускнеть, но не настолько, чтобы потерять свою свежую красоту. Тёплый, но в то же время отдающий холодком цвет, потому что отдалённо он напоминает кристально чистый прохладный ключ, бьющий из-под земли. Лазурь. Тонкая кромка льда, через которую пробивается свет, и невинная прозрачность льда теряется в тепле солнца, что проникает в самую глубь. Цвет прохлады, цвет спокойствия, цвет светлых воспоминаний. Он не греет, но дарует чувство умиротворения. Антон заворожённо молчал, представляя в своей голове невесть какие образы, окрашенные в самые разные цвета, среди которых часто мелькали голубые и синие оттенки. То, что описывала ему Ира, казалось доброй сказкой, под которую приятно было бы засыпать. Медовый женский голос и аккуратные поглаживания действовали успокаивающе, а тихое стрекотание сверчков где-то за скамьёй создавало удивительную мелодию природы. — Мои глаза намного светлее, они практически серые, хоть и отдают голубым, — тихо добавила Кузнецова и сжала чужое запястье. Антон грустно улыбнулся, чувствуя, что Ира не улыбается вовсе». Он свято верил, что Кузнецова — вот его истинная пара, его душа, его жизнь. Потому что она была рядом с ним всегда. Когда он лишился всего, он неожиданно обрёл её, эту светлую и очаровательную душу, что была облачена в тело юной девушки. Ведь так обычно и происходит: судьба забирает у тебя буквально всё, чем ты дорожил, чтобы дать взамен то, ради чего тебе бы хотелось жить дальше. Поэтому Антон никогда не верил словам Кузнецовой, когда она говорила, что они не могут быть соулмейтами друг друга по очевиднейшим причинам. Он думал, что она лгала из-за своих родителей, которые, побоявшись, что их любимая дочь может всю свою жизнь посвятить никчёмному инвалиду, наотрез отказались воспринимать Шастуна как родственную душу Ирочки. А вот почему они со спокойной совестью позволяли своей дочери общаться и видеться с Антоном каждый божий день, хотя за всё это время между ними могло произойти всё что угодно, — об этом он не размышлял. Ира говорила правду. Её вены были голубыми. Но она не могла показать их Антону и уж тем более донести до него всю несправедливость этого мира. Поэтому в Шастуне ничего не дрогнуло после столь приятной встречи с Арсом. Говорят, что у слепых очень сильно обострены все остальные чувства, помимо зрения. Обоняние, слух, осязание — да. Но что делать с эмоциями, ощущениями, чувствами, которые давным-давно похоронил в себе их обладатель? Которые уже покрылись пылью, так что никак не реагируют на окружающую действительность? Закрыв за собой дверь, Антон почему-то решил не оповещать о своём приходе и стал развязывать шнурки. Но на шум в коридоре всё равно вышел сухощавый и жилистый мужчина, держа в руках кухонное полотенце. Он не выглядел старым, но определённый возраст уже оставил свой отпечаток на его лице. Судя по звукам, позади него на кухне что-то шкварчало и кипело. — А что ты Ирку не пригласил? — спросил он, наблюдая за Антоном и вытирая руки полотенцем. — Я не с ней был, — кратко отозвался Шаст и направился в свою комнату. — Через десять минут будет готов ужин, если голоден, — вдогонку крикнул мужчина и хмыкнул, смотря вслед Антону. Он решил, что при первой же возможности задаст Кузнецовой несколько интересующих его вопросов, потому что ему меньше всего хотелось, чтобы у Антона в этой жизни прибавилось проблем. *** — Арсюш… Что случилось? — раздался спустя какое-то время голос Фроловой, которая почти что моментально поднялась вслед за Арсом, почувствовав что-то неладное, и теперь стояла за дверью ванной комнаты, обеспокоенно прижавшись к ней. Арс, блять, не знал, что делать с этой жизнью, — вот что с ним случилось. Он сидел на полу и ни о чём не думал, даже когда холод кафеля стал пробираться по его спине вдоль позвоночника. Ему казалось, что если хоть одна мысль посетит его голову, то всё это превратится в улей, кишащий догадками и предположениями. И среди них — ни одной чёртовой уверенности. — Да просто плохо стало, с желудком что-то, — еле выдавил из себя Попов, чтобы не тревожить Оксану, которая тяжко вздохнула и ушла обратно в комнату, бормоча себе под нос что-то про испортившиеся помидоры. Когда в тебе происходят неожиданные изменения, которые ты никак не способен контролировать, это пугает очень сильно, потому что ты не знаешь причины. Когда тело изменяется против твоей воли и даёт то, о чём ты неосознанно мечтал с самых ранних лет, это пугает вдвойне. Бывают такие моменты, после которых жизнь никогда не становится прежней, словно одним ударом хрупкий механизм выбивается из своих пазов. Такое случилось с Антоном, ещё в детские годы. Такое произошло и с Арсом, правда, намного позже. Ему хотелось верить, что всё это не сказочный сон, и в то же время он больше всего на свете боялся, что это правда. Значит, его соулмейт жив и у него самые прекрасные в мире глаза цвета зелени. Попов прислушался к звукам снаружи и, убедившись, что там всё стихло, даже звук телевизора, поднялся и бесшумно вышел из ванной. Везде был выключен свет. Он прошёл в спальню, где уже спала Оксана. На прикроватной тумбочке стоял стакан с водой и лежали какие-то таблетки, видимо, приготовленные для Арсения. Только Фролова не дождалась и всё-таки заснула, даже не сняв одежду. Арс накрыл её одеялом, задумавшись о том, как вообще такое может быть, что безмерной любовью он любит человека, который не является его судьбой. И что теперь делать? Арс придумывал себе проблемы, не понимая, что его сердце просто не способно любить кого-то помимо зеленоглазого чуда. И вся его пылкость к Оксане — не более чем блажь, которая на протяжении стольких лет просто отвлекала его от мысли, что его родственная душа мертва. Он понимал, что совсем не хочет спать, и ушёл на кухню, тихо прикрыв за собой дверь спальни. Одаривать Фролову ночным поцелуем в лоб он впервые не стал. На кухне Попов включил свет и заварил себе некрепкий кофе. А может его соулмейт и вовсе никогда не встретится с ним? Тогда всё останется по-прежнему и не надо будет ничего менять в своей жизни... Арс, этот невероятный тугодум, неосознанно посмотрел на свои пальцы, на самые подушечки, и в этот момент его будто током передёрнуло. Прикосновение. Глупое совпадение или игра судьбы, но ведь на его руках заструилась зелень после необычайно нежного касания к руке Антона. Кожа к коже, доверие и мягкость, невинность и разрешение. То, что вообще не может вызвать никаких подозрений. Попов судорожно пытался вспомнить, какой цвет он увидел, когда на фотосессии Шаст снял свои злополучные очки. Его взгляд упал на рядом лежащий телефон. В его голове был один чётко сформированный вопрос, ответ на который знали лишь несколько человек на этом свете, но эти люди могли одним только словом дать Арсению всё, чего он хотел. И некоторых из этих персон он даже знал и имел возможность достучаться до них. Но сейчас время было позднее, и Попов, конечно же, решил не откладывать всё на завтра, понимая, что всё равно не уснёт. Ему потребовалось время, чтобы собраться с силами и успокоить самого себя. Его сердце бешено колотилось, с каждой секундой усиливая свои намерения выскочить из тесной костной клетки, называемой рёбрами. Гудки длились невыносимо долго, и Арсений уже успел разочароваться в затее звонить кому-либо в три часа ночи. Но на самом последнем гудке раздался заспанный женский голос: — Да? — спросила Ира, явно не готовая к столь позднему звонку. — Это Арс, — коротко сказал Попов, смотря на свои пальцы, которые тряслись от волнения. Вместе с ними извивались и вены, которые теперь были похожи на сочные зелёные стебли с чёрными вкраплениями. Они напоминали тонкие плети роз, где чёрное — это острые шипы, означающие боль и тревогу. — Мне нужно срочно спросить у тебя кое-что. Они оба замолчали. Ира толком не могла сообразить, почему Арсений позвонил именно ей и почему так поздно, а Попов — просто боялся показаться глупцом, который надумал себе какой-то ерунды и вцепился в свои предположения. — Да, я тебя слушаю, — всё-таки нарушила тишину Ира, и по телефону было слышно, как она зевнула. — Какого цвета глаза у Антона? — тихо, вне себя от переполнявших его эмоций спросил Арс, раз за разом прокручивая в голове варианты ответов, которые он не хотел бы услышать. В этот самый момент он не мог признаться даже самому себе, на что надеялся и чего боялся больше всего. Ира ответила далеко не сразу. Она либо что-то знала, либо просто опешила от столь неожиданного вопроса, но факт оставался фактом: Арсению было очень тяжело столько времени слушать это молчание, которое он ощущал каждой клеточкой тела. — Зелёные. — Пиздец, — протянул Попов и бросил трубку. Конечно, Арсений не догадывался, что в этот момент Ира ночевала у Шаста, который тоже проснулся после этого звонка и всё слышал. Конечно, ему и в голову не приходило, что Ира не стала разговаривать об этом с Антоном и сказала ему лучше лечь обратно спать и отложить все беседы на завтра. Конечно, он не мог даже предположить, что, когда Шастун провалился в глубокий сон, Кузнецова приблизилась к нему и, освещая впереди себя экраном своего телефона, стала рассматривать его вены, цвет которых описывала миллионы раз.