Of Fear and Moonshadows

Несмотря на все манёвры – физические, эмоциональные, умственные и духовные – было вполне вероятным то, что, в конце концов, агент Купер аккуратно станцует с Одри медленный танец в ресторане отеля Грейт Нортен на свадебном банкете восьмидесятилетнего издательского магната и его двадцатилетней невесты после разговора с агентом Брайсоном, который напомнил об ограниченных знаниях Купера в сфере ДСМ* и рекомендациях о нарушениях гендерной идентификации. Казалось, что вся ночь была на высоте. И ожидать следовало того же. После нескольких часов холодного анализа их разговора за день до этого – когда он рассказал ей о Кэролайн, о Уиндоме Эрле и о его настоящих мотивах в отношении них – Купер был поражён разрозненными частями самого себя, противоречивыми желаниями и тем, как они утверждали своё право на существование в самое неподходящее время. Потеря работы, пусть и временная, привела его в замешательство. Не было и уверенности в чём-либо. Поэтому была необходима устойчивая сила духа, чтобы выстоять на данном этапе, чтобы противостоять ей. Потому что да – часть него отчаянно нуждалась в том, чтобы оттолкнуть её как можно дальше от себя, для её собственной безопасности и для сохранения его здравомыслия, но у гораздо более сильной его части имелись совершенно другие планы. Эта самая часть позволила Одри незаметно скользнуть в пространство, созданное его руками на танцполе той ночью. Эта самая часть направляла его правую руку в единственное место, где он когда-либо чувствовал себя, словно находится дома – вдоль чувственного, тонкого изгиба её спины – и Купер был разочарован сам собой, сжимая пальцы и притягивая девушку ближе к себе до тех пор, пока они прижались друг к другу, покачиваясь в танце. Эта самая часть позволила его левой руке обвиться вокруг неё, а затем, в один прекрасный момент, втянула их соединённые руки в узкое пространство, остававшееся между ними, и прижать их к груди. Дейл провёл рукой по её локонам и услышал, как она вдыхает запах его лосьона после бритья. Они не проронили ни слова, и на долгое время Купер забыл, где он находится, кем является. Забыл про все проблемы, нависшие над ним. Опасность быть рядом с Одри Хорн внезапно превратилась в выгоду, и он был благодарен за это отвлечение. После первой песни к ним подошла Маргарет Лантерман и вытянула руки перед собой, крепко сжимая полено локтём. – В моё время, – произнесла она. – Танцуя, мы находились дальше друг от друга. Одри тихонько засмеялась, когда пожилая женщина оставила их, но Купер ощутил неловкость и провёл нервным взглядом по помещению. Поймав любопытные глаза, он чуть отстранился, выпуская Одри из своих объятий, а заигравшая новая песня задала более быстрый темп. – Ты превосходно танцуешь, – Одри улыбнулась ему, повторяя те же движения, что и в прошлый раз. Купер не без удовольствия заметил, что её щёки слегка покраснели. – Удивительная вещь – танец, Одри. Никогда не знаешь, куда он тебя приведёт. – Произнёс он, как ни в чём не бывало. – Нужно лишь держаться и надеяться, что музыка сама направит тебя. – Я помню, куда это нас привело, – продолжала краснеть Одри. Улыбка Купера начала растворяться. – Ты ведь знаешь, что я была права? – В чём? – Обстоятельства, – сказала она. – В прошлый раз, когда ты так обнимал меня, ты собирался уехать из города в ближайшие дни. Но теперь… – Одри. Она пожала плечами. – Я просто думаю, что могу быть права во многих вещах, – произнесла она, а затем добавила. – Таких, как мы, например. Это слово – мы – отозвалось болью в сердце, а затем упало куда-то в район живота. Он застонал, чувствуя, как воздух покидает лёгкие. – Одри, то, что я сказал тебе вчера вечером… Это очень опасно… – Я знаю, – просто кивнула она в ответ. – Я не уверен, Одри, – покачал головой Купер. Это было целенаправленно, но лишено какой-либо злости. Он не оставил ей возможностей для неверного истолкования его слов, отключая ту его часть, что яростно сопротивлялась этим действиям. Купер не желал останавливаться, прекрасно осознавая, что последствия могут быть кошмарными. Но действовать он сейчас будет осторожно. – Я не могу допустить, чтобы с тобой случилось то же, что и с Кэролайн. Я не позволю этому случиться. И если это означает, что я не могу быть… Улыбка покинула губы Одри. – Я думала, после всего, что случилось вчера… Твоё отстранение и то, что ты остаёшься здесь… Я думала, что ты передумаешь. – Тут не о чём передумывать. – Купер оглянулся через плечо, радуясь тому, что никто, насколько ему было заметно, не наблюдал за ними. – Я остаюсь здесь, потому что меня отстранили. Меня отстранили, потому что я совершил серьёзное упущение в своих суждениях под влиянием моих чувств к тебе. Это привело меня к совершению преступления в чужой стране, последствия которого… – Ты злишься на меня? Из-за того, что тебя отстранили? – Одри практически перестала двигаться. Купер покачал головой: – Конечно, нет, Одри… – Я поговорю с папой. Он знает нужных людей. Они помогут восстановить тебя, – отчаявшись, начала умолять она. – Я не должна была идти туда… – Нет, не нужно, – произнёс он мягким голосом. – Но это не относится к делу. – Тебя могут отправить в тюрьму за это? Купер наклонил голову и вздохнул, кивнув: – Да, но… Гримаса исказила лицо Одри. – Одри, – начал он. – Я не жалею о том, что сделал. И не жалел ни секунды. – Внезапное воспоминание вдруг вернуло его в тот день, когда он впервые увидел кассету, отправленную Бену Хорну, как смотрел на Одри, связанную, с кляпом во рту, отчаянно боровшуюся со своими похитителями, и внутри, казалось, всё оборвалось. Он крепче обнял Одри, прижимая к себе, и позволил себе коснуться губами её волос. Он сжал её руку, надеясь ободрить. Но если у него и получилось, то это никак не отразилось на её обычно открытом и выразительном лице. Отстранившись, он посмотрел на неё: её взгляд был настороженный, губы сжаты в линию настолько тонкую, что, казалось, можно порезаться, и Дейл догадался, что Одри едва сдерживает слёзы. Он решил попробовать ещё раз. – Я бы пошёл на это снова, не раздумывая, если бы пришлось, – сказал он, а затем с мягким смешком добавил. – Я мог бы сначала позвонить канадской полиции, но… – Но ты дал клятву, – произнесла она, ощущая всю серьёзность ситуации. – На кону твоя карьера. Купер не испытывал разочарования как из-за своей неспособности сказать всё то, что хотел изначально, так и из-за эмоциональной сдержанности девушки, стоящей перед ним. – Да, Одри, я дал клятву. – С сухой точностью начал он. – Но я обязан не только Бюро. Твоё спасение было чем-то большим, чем просто долг. Это было чем-то… Личным. Для меня. И я не могу этого изменить. Но в этом-то и проблема, Одри – здесь не может быть места для личного. Никогда. А с тобой всё личное. Слишком личное. Одри подняла взгляд, и Купер увидел скопившиеся слёзы на её нижних ресницах. – Я не знаю, что сказать, – пожала она плечами. – Ты говоришь такие замечательные вещи, они заставляют меня думать, что ты заботишься обо мне, но потом… Дейл отчаянно боролся с каждой клеточкой своего тела, так сильно желавшей сократить расстояние между ними и прижаться к её губам. – Я забочусь о тебе. Очень сильно, – вместо этого произнёс он. – Но также я знаю об опасности. Я знаком с ней очень и очень хорошо, лучше, чем ты можешь себе представить. И пока я нахожусь в твоей жизни, в ней будет и опасность. Щёлкнув языком, Одри напряглась. – Поэтому ты отталкиваешь меня, – сказала она, и её последующие невысказанные слова повисли в воздухе. Купер увидел, как она ощетинилась, уже представил её следующие слова: мне восемнадцать; я уже выросла; ты не можешь указывать мне, что делать. – Я не переживу, если с тобой что-то случится, – наконец прошептал он. – Не в этот раз. – Ты не можешь быть уверен наверняка в том, что что-то случится. – Я знаю Уиндома Эрла. Знаю, на что он способен. – Дейл. Его сердце разбилось, когда он услышал дрогнувший на его имени голос, и увидел печаль в её глазах, в момент, когда она поняла, что он не изменил своего решения. Одри покачала головой, смущённая и разочарованная и, когда, наконец, закончилась песня, повернулась, фальшиво улыбнулась и направилась к выходу, провожаемая его взглядом. Купер не позволил себе что-либо чувствовать, пока Одри не исчезла из виду, скрывшись в дверях. Он чувствовал себя последним подлецом, хотя случайный свидетель запросто назвал бы его куда более грубым эквивалентом. Он нарушил своё Золотое Правило – не заводить отношения не только с кем-то, вовлечённым в его дело, но и с девушкой – женщиной, поправил он себя, – гораздо моложе его. Он провёл с ней две ночи, занимаясь любовью – здесь он мог бы сказать «дважды занимаясь любовью», но честность была той добродетелью, что он ценил больше всего остального, поэтому, говоря откровенно, он совершенно сбился со счёта тех самых эротических путешествий, которые они совершили за ту пару славных ночей. А потом, когда всё было сказано и сделано, он оттолкнул её. Для её же блага, – сказал он себе. – Но с каких это пор ты вправе решать судьбу другого – взрослого – человека? – Не успокаивался его пытливый ум. У него не было ответа на этот вопрос, поэтому он пытался думать о чём-нибудь кроме её улыбки, возвращаясь к бару. Уклоняясь от вопросов, сыпавшихся на него от шерифа Трумена, он заказал пиво, но быстро решил, что не хотел ни находиться здесь, ни пить, поэтому, пробормотав извинения, вышел из ресторана и направился к лифту, в свой номер. Уже в номере Купер рухнул на кровать, не раздевшись. Ему снилась музыка и барные стулья, голубые розы и красивые девушки с чёрными волосами, которые танцевали на старом деревянном полу, тихо плача…

***

Купер: Я разбил ей сердце, Дайан. Я хотел спасти её, и тем самым разбил сердце… (пауза) Хотел бы я честно сказать, что рад образовавшемуся между нами расстоянию, потому как боюсь, что наши отношения стали слишком большой ответственностью. Вопрос уже даже не в том, если Уиндом Эрл физически вернётся в мою жизнь, а в том, когда. И чем меньше людей будет вокруг меня в этот момент, тем лучше. (пауза) Но это, конечно, не значит, что я не желаю иного. Я могу вспомнить десятки различных сценариев, в которых Одри и я могли бы с радостью продолжать идти по пути, по которому шли… Я просто не знаю, как сделать это, ведь на карту поставлено слишком много. (пауза) Я позволил многим людям пострадать, и не хочу подвергать этому же Одри. Я лишь хочу, чтобы она смогла это понять…