Песок, взлетевший вверх

Несмотря на то, что этого, в общем-то, следовало ожидать, в первые минуты знакомства Блад был удивлен тем, сколь сильно прибывший адмирал походил чертами лица на Диего. В воображении ирландца дон Мигель отчего-то рисовался едва ли не на десяток лет старше капитана, и это затеняло сходство между братьями. Однако же, в действительности на палубу «Синко Льягас» уверенно взошел мужчина, едва ли достигший и сорока лет, подтянутый, с выправкой военного и горделивым взглядом аристократа и командира. На его висках чуть проступала седина, слишком легко заметная в сравнении с густо-черной шевелюрой, но то была его единственная видимая уступка многим годам боевой жизни. Привыкший быстро и трезво оценивать обстановку Блад назвал бы этого человека суровым противником, доведись им столкнуться не столь мирно. Но развернувшаяся перед ним сцена нисколько не располагала ко враждебности. Дон Мигель сердечно приветствовал брата, который без лишнего стеснения охотно заключил своего командира в крепкие объятия. Странное происшествие с приступом боли, по-видимому, изгладилось из памяти испанского капитана бесследно: довольный и радостный вид дона Диего ничем не напоминал о случившемся. Успевший вернуться от судового врача Эстебан все еще был беспокоен, но вряд ли это было замечено адмиралом — прижав к груди племянника, он резонно мог принять следы тревоги за простое волнение юноши от их встречи. Внимание гостя, однако же, почти сразу же оказалось обращено на стоявшего неподалеку ирландца, чей наблюдательный взор следил за прибывшим на борт испанцем. Не менее пристальным был ответный взгляд адмирала, адресованный синеглазому незнакомцу — одетому, в довершение ко всему, в один из искусно пошитых костюмов капитана «Синко Льягас». Упомянутый капитан не стал медлить с прояснением ситуации — прежде, чем прозвучали какие-либо вопросы, дон Диего уже представил пребывающего на борту джентльмена как дона Педро Сангре, спасенного из английского плена на острове Барбадос. - Подробности этой истории я был бы рад услышать, - заметил дон Мигель после церемонного обмена любезностями с Бладом. При всей учтивости его речи, тон его давал понять, что отказа в разъяснениях он не примет. - Не поймите превратно, дон Педро: я искренне рад вашему освобождению, но тот факт, что здесь замешан корабль моей эскадры, вынуждает меня расспрашивать. Пока что все это звучит подозрительно схоже с нападением на английскую колонию — в то время как у его католического величества короля Испании заключен мир с английским королем. - Подробности, быть может, лучше обсудить в моей каюте за бокалом малаги, - свою лукавую улыбку при этих словах дон Диего и не старался скрыть. - В конце концов, любезный брат, не зря же ты поспешил ко мне — при том, что это я должен был мчаться на «Энкарнасион» с докладом. - Потому что я предчувствовал, с каким докладом ты ко мне явишься, - усмехнулся дон Мигель отрывисто. Странная смесь суровости и тепла отражалась в его чертах: похоже, он понимал, что должен быть строг, но у него попросту не выходило. Поведение и тон Диего свидетельствовали о том, что присутствия дона Педро при семейном воссоединении он не стеснялся — потому и старший де Эспиноса, видимо, не пытался маскировать свои эмоции. - И слишком поздно я сопоставил историю с «Санта-Исабель» и твое поспешное отбытие из Сан-Хуана. Ты что же, погнался за тем кораблем? - Вернее сказать, пошел по его следу. И поверь, это обернулось только благом, - заявил дон Диего, направляясь на ют и приглашая следовать за собой. Адмирал вместе с Эстебаном и Бладом расположились в роскошно обставленной капитанской каюте, куда выстроившиеся на палубе для встречи командира эскадры за ними не последовали — вряд ли их капитан обрадовался бы присутствию подчиненных при этой беседе. Но уже вскоре после того, как бокалы были наполнены темно-красным вином, а повесть дона Диего продолжилась, Блад пришел к выводу, что негодование командира своевольному капитану ни в коей мере не грозит. Мир между Испанией и Англией дона Мигеля смущал не больше, чем атаковавшего галеоны капитана «Прайд оф Девон», и участь Бриджтауна его нимало не заботила. Замеченное ирландцем неодобрение в прежних речах испанского адмирала было лишь следом его тревоги за брата, чей неосмотрительный рейд мог закончиться плачевно, не окажись он достаточно умелым в сражении с фортом. Строгость во взгляде дона Мигеля таяла на глазах — в конце концов, Диего, живой и здоровый, рассказывал ему о преподанном английским псам уроке и о выкупе, возмещающем потерю «Санта-Исабель». Вдобавок юный Эстебан поведал о спасенных из плена моряках с испанского галеона — и здесь-то всеобщее внимание возвратилось к Бладу, таинственному пленнику и лечившему их врачу. - Благодаря дону Педро мы смогли вызволить хотя бы кого-то из команды. И сам он, по счастью, вовремя попал на «Синко Льягас», - сказав это, Эстебан посмотрел на Блада, учтиво передавая тому слово и ожидая его рассказа. На сей раз дон Диего не спешил прерывать молчание собственными объяснениями — во взгляде капитана ощущалось любопытство и потаенная усмешка, адресованные гостю. Свое обещание он сдержал и с расспросами прежде не лез, но в присутствии дона Мигеля отмалчиваться у доктора не вышло бы, и коварный испанец это прекрасно понимал. - Выходит, сеньор Сангре, вы врач? - адмирал взглянул на него с интересом, забыв на время о недопитом бокале вина. - Право, я скорее предположил бы, что имею дело с офицером и дворянином. Какая же беда в таком случае занесла вас в Бриджтаун, да еще при столь прискорбных обстоятельствах? - Вы не совершили ошибки, ваше высокопревосходительство, - улыбка Блада при этих словах была тонкой и едва заметной, пальцы его рассеянно поглаживали хрустальную ножку винного кубка. - По рождению я кабальеро из Леона, и первым своим долгом почитаю военную службу. Но отец учил меня, что на войне владеть иглой хирурга почти столь же важно, сколь и шпагой. В свое время он потерял брата: тот был ранен в сражении и погиб, потому что никто из его соратников не сумел должным образом оказать ему помощь. Отец тяжко пережил его смерть и дал клятву перед Богом, что обучится искусству врачевания в надежде однажды сохранить чью-то жизнь и не допустить подобной беды. О гибели дяди я знал лишь со слов отца, будучи тогда ребенком — и по отцовской воле перенял его знания медицины. Сейчас я вновь убедился в том, насколько мудро он поступил. Его наука спасла жизнь шестерых человек, а благодаря ним я сам был освобожден из ловушки. Способность импровизировать, оценивая перемены в ситуации, была сильной стороной Блада. Мысль о том, как объяснить свои врачебные навыки и одновременно пользоваться положением аристократа, родилась у него заблаговременно, но трагическую смерть никогда не существовавшего дяди он вплел в свою историю на ходу. Даже опытным людям свойственно судить других по себе и верить в то, что находит правдоподобный отклик в их душах. Недолгого внимательного наблюдения было достаточно, чтобы увидеть, с какой сердечной привязанностью испанский адмирал относился к младшему брату и как встревожился поначалу из-за его необдуманной одиночной выходки. Боль такой потери ему несложно было представить, как и последовавший за ней итог. - Далеко не худший исход, дон Педро, соглашусь с вами, - дон Мигель задумчиво кивнул, его темные глаза были серьезны. – Соболезную утрате, которую понесла ваша семья. Ваш отец и в самом деле мудрый человек, раз нашел своему горю столь достойный выход. - Достойный и куда более подобающий христианину, нежели месть. Не так ли, друг мой? – добавил дон Диего, обращаясь к Бладу. Нотка иронии, скрытая в его тоне, была едва уловима, и все же вызвала короткую усмешку ирландца. Капитан «Синко Льягас» не упустил возможности отыграться за те редкие ремарки, что получал от своего гостя на тему собственной мстительности – которую только что в очередной раз подтвердил. - Я не стал бы осуждать и человека, который отдал бы все свои силы ради мести. В подобном случае – не стал бы, - возразил адмирал, не имевший возможности уловить причину сарказма брата. – Даже истинный христианин имеет свои пределы… но к чему сейчас говорить об этом? Свершилось иначе, и, кажется, только к лучшему. - Всецело согласен, - улыбнулся дон Диего, поднимая свой бокал и задерживая его в воздухе, безмолвно предлагая выпить за свершившееся. Его примирительный жест ирландец понял и поддержал, подавая пример остальным, и за мелодичным звоном соприкоснувшегося стекла разговор продолжился, уходя все дальше от опасной темы. - К лучшему ли, то ведомо лишь Господу Богу. Но это привело к зарождению семейной традиции. Подобно тому, как в вашей семье когда-то зародилась морская традиция – ведь не по случайности же вы связали судьбу с флотом? - Блад слегка пожал плечами, внешне расслабленный и бестревожный, обращаясь к троим испанцам. Дон Мигель покачал головой, первым откликаясь на заданный вопрос. - Не вполне так, дон Педро. Конечно, теперь уже можно говорить о традиции, когда к нам присоединился Эстебан, и скоро в семье будет уже трое морских офицеров, - адмирал одобрительно посмотрел на юношу, слегка покрасневшего и явно польщенного. – Но прежде наш род не имел связи с морскими победами Испании. Я был первым, кто выбрал судьбу моряка, и мне пришлось отстаивать свое решение – отец был от него не в восторге. - Ну а я, да простит меня Создатель, и вовсе напрямую пошел против его воли. И спасибо Мигелю, что мне удалось уйти по его следам и с его поддержкой, - жесткая усмешка искривила губы Диего при этих словах. Его взгляд, обращенный к адмиралу, прежде был довольным и гордым: теперь же что-то недоброе замутнило его – и вряд ли причиной тому был сам дон Мигель. – Наш доблестный отец, достойно оберегавший славу и честь семьи де Эспиноса-и-Вальдес, не был расположен к мирному решению вопроса. Ему было бы полезно пообщаться с вашим уважаемым батюшкой, дон Педро, будь он все еще жив. Слова испанца звучали сдержанно и отстраненно, но Блад готов был поклясться, что схожим тоном тот общался с губернатором Стидом, проясняя тому уготованную Бриджтауну плачевную участь. Ирландец был уверен и в том, что уже видел это странное выражение, болезненное и злое, на миг промелькнувшее в черных глазах капитана – хоть и не помнил теперь, при каких обстоятельствах подметил это. Что бы это ни было, дон Мигель тоже не упустил это из вида – сумрачное беспокойство проступило в чертах адмирала, сменив собой его благожелательное настроение. Один лишь Эстебан казался слегка растерянным – с интересом прислушиваясь к разговору, юноша, как и Блад, явно не понимал, отчего столь разительно сменился тон беседы. - Мы отвлеклись, право же. Прошу прощения, что я перебил ваш рассказ, кабальеро, - промолвил адмирал, резко меняя тему. – Ваши невзгоды жизни среди этих английских собак достойны внимания больше, чем старые семейные истории. - И никто в этой каюте не станет вспоминать про мир между Яковом Английским и испанским королем. Даже сеньор адмирал не сдерживается, - улыбка вернулась на лицо капитана, утратив свою прежнюю едкую горечь. В быстром взгляде, который он бросил на дона Мигеля, отчетливо читалась благодарность. – И вам нет в том нужды, друг мой. Все, сказанное здесь, моей капитанской волей признается… неофициальным. - В таком случае предлагаю выпить за процветание Испании и за скорейшую гибель кровожадного идиота Якова, сидящего на английском престоле, равно как и его дубоголовых министров. Исключительно неофициально! – с большим чувством произнес Блад, поднимая бокал под смех окружавших его испанцев. Глотнув терпкого вина, он с наслаждением ощутил, сколь глубокое удовлетворение принесли ему эти слова – абсолютно искренние и слишком уж давно просившиеся на язык. Трое испанских грандов вполне разделяли его энтузиазм, и ирландец внезапно подумал, что не столь уж притворной была и первая часть его тоста – хотя бы сейчас, пусть лишь в качестве признательности. Его дальнейший рассказ о вероломном нападении англичан на его корабль и долгом мучительном пребывании в открытом море среди обломков затонувшего судна был выслушан с участливым вниманием и доверием. Маневрируя между ложью и правдой, Блад поведал, что в конце концов его подобрал корабль, носивший название «Ямайский купец» - но то был работорговец, направлявшийся в Бриджтаун, и его команда не стала церемониться с испанским дворянином, пострадавшим от подлой атаки их соотечественников. Свои злоключения на Барбадосе он обрисовал довольно сухо, и здесь дон Диего с Эстебаном поспешили ему на помощь, переводя разговор на собственный бой с фортом, чтобы ему не пришлось говорить о пережитой унизительной расправе. - Вы щадите мою гордость, дон Диего, - отметил Блад с улыбкой, когда испанец непринужденно отвел внимание от его персоны. – Но было бы нечестно по отношению к вам умолчать о том, что я в ту ночь был изранен и лишен сознания. И это ваши люди принесли меня на «Синко Льягас», и вы распорядились обо мне позаботиться. Я в долгу перед вами, капитан. - Полно вам, друг мой, разве мог я оставить соотечественника в грязных лапах еретиков? – мягко возразил дон Диего. – И потом, вы уже достаточно расплатились со мной тем, сколь приятным было ваше общество. А по правде говоря, вы принесли мне удачу в первые же минуты, когда оказались на борту моего корабля. Вам ли после этого о долге говорить? - Каким же образом, позвольте узнать? – изумился ирландец. Дон Мигель уставился на брата с не меньшим любопытством, а Эстебан негромко рассмеялся, на сей раз оказавшись более осведомленным, чем остальные. Усмехнулся и капитан, при том не без доли смущения. - Мне изрядно неловко рассказывать об этом при моем непосредственном командире, знаете ли. Но мы ведь условились, что все неофициально, - подмигнул он, потянувшись к кувшину с вином и наполняя бокалы собеседников. – В общем, здесь моя вина. Я набрал эту команду на скорую руку, и хотя в бою они проявили себя неплохо, дисциплина у них в мое отсутствие развеялась как дым. Пока мы были на берегу, оставшаяся на «Синко Льягас» охрана напилась в хлам. Им, оказывается, с берега привезли не только свежую еду и воду, но и кое-что покрепче. Я о том понятия не имел – ведь ночь я провел в резиденции губернатора. - Virgen santisima! И в таком-то состоянии корабль оставался до утра? – возмущение и сдержанный гнев явственно слышались в восклицании адмирала. Нетрудно было вообразить, чем могла при известных обстоятельствах обернуться такая беспечность. И отчего-то, - ирландец понимал, что и дону Мигелю эта мысль добавляла беспокойства, - было неприятно представлять, чем это обернулось бы лично для ничего не подозревавшего Диего. - В том-то и дело, что не до утра, - дон Диего виновато взглянул на брата, но продолжал уже с видимым удовольствием. – Когда я велел отвезти дона Педро с сеньором Мартинесом на борт, чтобы заняться его ранами, с ними поехали несколько матросов, а руководил ими Фернандес. Он и обнаружил, что творилось на корабле. Рассказывал потом, что едва докричался до одного из часовых, чтобы помогли принять из шлюпки раненого. А затем и вовсе увидел там форменную попойку, и тут уж вышел из себя. Дона Педро отнесли в каюту, где им занялся доктор, а Фернандес принялся наводить порядок… - Могу себе представить это, - весело добавил Эстебан, следивший за рассказом отца. – Когда я учился на «Санта-Исабель», сеньор Фернандес мне хорошо запомнился. Он справедливый, но строгий, и поблажек никому не давал. Не могу себе представить, чтобы при нем кто-то на вахте напился. - Он настоящий офицер, - подтвердил дон Диего. – И пребывание в плену ему подточило нервы к тому же, после такого о бдительности забывать не станешь. Уж не знаю, в каких выражениях он вбивал в них азы военной службы, но головы им прочистил знатно. Удвоил вахту, выставив вместе с прежними часовыми трезвых гребцов с берега, остальным устроил такой отрезвляющий разнос, что утром меня встречали честь по чести, точно на параде. Я бы и не заподозрил ничего, да только Фернандес сам пришел ко мне с повинной. - Ему-то в чем было виниться перед вами? – поинтересовался Блад, вспоминая то немногое, что он запомнил в горячечном бреду от воспалившихся ран. Выходило так, что брань и крики ему не померещились – пока Мартинес бинтовал его раны, спасенный Бладом испанский офицер вовсю муштровал безалаберную команду, возомнившую, что победа гарантирует им полную безопасность. - В том, что он заявил, будто действует по моему приказу. Он ведь на тот момент даже не был частью команды, так что права распоряжаться у него не было, - пояснил дон Диего. – Фернандес в тот же день доложил мне обо всем, сказав, что готов понести наказание за самовольные действия, но не мог допустить такого риска для «Синко Льягас». Особенно после того, что случилось с «Санта-Исабель». - Вполне его понимаю, - отозвался дон Мигель удовлетворенно, - И что же ты сделал с ним? - Сделал его офицером под моим командованием. Черт побери, мне нужен человек, который способен вот так построить по струнке полтора десятка чужих матросов под хмельком, - рассмеялся капитан. – Он смело и своевременно исправил мой просчет, и наградить его было куда справедливее, нежели наказать. А вот пьянчугам этим я устроил собачью вахту в полной мере. Если бы не дон Педро, которого понадобилось доставить на «Синко Льягас», и не Энрико Фернандес, взявший на себя ответственность, их гулянка могла бы всем нам дорого обойтись. Новый тост прозвучал в честь удачного прибытия названных сеньоров на борт, окончательно развеяв тень тревожности, сквозившую в беседе о барбадосском рейде. Беспокойство Блада, опасавшегося за достоверность своей легенды, истаяло почти до конца — никто из семьи де Эспиноса не проявил к нему недоверия или подозрительности, не усомнился в его словах. Разговор тек приятно и плавно, и оборвался лишь из-за того, что адмирал вынужден был спешить с возвращением на ожидавший его флагман. Все они покинули капитанскую каюту, и Блад заметил, как дон Диего отвел брата в сторону, что-то объясняя ему слегка приглушенным голосом. Было очевидно, что поговорить с адмиралом он желал наедине, и ирландец тактично отошел к борту, переводя взгляд со шлюпки и ожидавших дона Мигеля гребцов на возвышавшиеся поодаль мачты «Энкарнасиона». Боевой корабль выглядел настоящей плавучей крепостью, увенчанной громадными парусами и готовой к сокрушительной атаке не меньше, чем к продолжительному морскому пути. В памяти ирландца в который раз уже воскресали картины его собственного опыта корабельных баталий в Старом Свете, как и те умения, что перешли к нему от прославленного голландского флотоводца. Он был уверен в том, что справился бы, окажись он командиром подобного судна и получи в свое распоряжение несколько десятков матросов. Если бы ему предоставился подобный шанс, Блад воспользовался бы им без раздумий: риск плавания в неспокойных карибских водах вне закона и без прикрытия чьего-либо флага не тревожил его так сильно, как нынешнее положение дел. Однако, единственным судном, что ему удалось добыть, была оставшаяся на Барбадосе шлюпка, экипаж которой должен был состоять из осужденных бунтовщиков. И что же — залог за лодку не был внесен, Джереми Питт скончался в мучениях, остальные безвестно пропали на каторжном острове. А сам он был здесь — один. Мысли Блада текли бесконтрольно, приобретая странное направление. Рассказ дона Диего о том, как беспечны были его оставшиеся в карауле солдаты, невольно заставил ирландца пуститься в раздумья. Подобной неосмотрительностью вполне могли воспользоваться островитяне, найдись среди них кто-то достаточно решительный, чтобы возглавить эту вылазку. Сам Блад, оказавшись здоровым и свободным в ту ночь, быть может, ухватился бы за эту возможность вырваться на свободу — и не в хрупкой посудине, способной от силы выдержать недолгий переход между соседними островами, а на борту мощного сорокапушечного фрегата. Сейчас, конечно, мало было смысла воображать себе такой исход, и все же ирландец взял это размышление на заметку. Одному богу было известно, чем завершится его плавание на «Синко Льягас», и как придется действовать затем, чтобы окончательно разделаться с риском возвращения на каторгу. Могло статься, что не одни лишь испанцы столь безответственно подходили к охране кораблей — и это стоило иметь в виду. Обернувшись, доктор увидел, как дон Диего отдавал распоряжения матросам, выносившим на палубу два окованных железом и весьма тяжелых с виду сундука. С этим грузом они направились к борту с очевидным намерением спустить его в шлюпку, и Блад посторонился, отвлекаясь от созерцания «Энкарнасиона» и своих раздумий. С такого расстояния он не мог разобрать фразы, которыми обменивались капитан и дон Мигель, но видел, как младший из братьев кивнул с серьезностью и пониманием в ответ на слова старшего. Адмирал мягко положил ладонь ему на плечо, и этот жест не требовал разъяснений — пусть тот и был командиром, но говорил не с подчиненным, а с родным человеком. И оба они ясно понимали это, судя по теплой улыбке, смягчившей выражение лица дона Диего. Заполучить корабль ценой жизни этого человека? Фантазия ирландца обернулась холодным липким туманом, от которого захотелось брезгливо отряхнуться. После тех событий, которые в самом деле привели его на «Синко Льягас», после выздоровления телом и душой от полученных ран Блад при всем желании не смог бы относиться к испанскому капитану как к безликому врагу. Вспоминая услышанное, он готов был благодарить Фернандеса вторично — как за то, что испанский офицер вызволил его из колодок, так и за то, что наутро командир вернулся на свой корабль и остался при том невредимым. За первое доктору уже довелось выразить свою признательность, за второе щедро благодарил уже сам дон Диего, и все же... - Что ж, настала пора прощаться. Я рад, что мне довелось свести с вами знакомство, дон Педро, - прервал его размышления подошедший адмирал, сопровождаемый племянником и братом. Сердечно попрощавшись с родными, дон Мигель церемонно обратился к гостю, стоя у трапа и готовясь покинуть палубу. - Сожалею, что оно оказалось столь кратким, но обстоятельства, увы, сложились не в нашу пользу. - Вы слишком высоко оцениваете мое скромное общество, дон Мигель, - учтиво отозвался тот, скрывая облегчение за спокойной полуулыбкой. - С вашего позволения, обстоятельства уже были щедры, по крайней мере, ко мне — раз встреча эта состоялась столь благополучно. - Надеюсь, кабальеро, что щедрости нашей судьбы хватит и на новую встречу, - ответил адмирал, и, обменявшись с ним прощальным поклоном, спустился в шлюпку, где гребцы уже разместили принятые с борта сундуки и ждали его команды. Лодка отделилась от могучего корпуса «Синко Льягас», возвращаясь к флагману, пока дон Диего и Эстебан провожали ее взглядом и махали ей вслед с гакаборта. Матросы заняли свои места, готовые вывести корабль из дрейфа по первому слову капитана, канонир отсалютовал холостым пушечным выстрелом, когда шлюпка достигла «Энкарнасиона». Ответный залп прозвучал вскоре, и огромный корабль поднял паруса, совершая поворот оверштаг и удаляясь к востоку, навстречу солнцу, давно уже поднявшемуся над синевой горизонта. Разговор с капитаном произошел позже. Блад успел еще заметить, как дон Диего направлялся в каюту в сопровождении сына, который оживленно жестикулировал, что-то доказывая отцу. Догадаться о содержании разговора было нетрудно — ирландец не забыл о перенесенном де Эспиносой внезапном приступе, оставшемся тайной для адмирала. И тем более о нем не забыл юный Эстебан, чьей настойчивости наверняка хватило, чтобы строптивый капитан все же позволил корабельному врачу себя осмотреть. Происходящее мало напоминало пресловутую сыновнюю почтительность, ожидаемую от наследника кастильского рода — зато было искренней и горячей заботой. И отличалось от той ледяной высокопарности, с которой дон Диего упоминал своего отца — столь же разительно, как июльский полдень от промозглых осенних сумерек, как любовь от обиды. - Сеньор Мартинес успокоил ваши тревоги, я надеюсь? - мирно поинтересовался ирландец уже после того, когда завершилась общая трапеза в кают-компании, и сам он по сложившейся привычке коротал время в обществе дона Диего. Испанец пожал плечами с рассеянной улыбкой, точно удивляясь, сколь много внимания было уделено этому вопросу. - В той же мере, что и вы, друг мой. Он находит меня совершенно здоровым, и это совпадает с моими ощущениями. Так что наш добрый доктор скорее успокоил не меня, а сына — что, впрочем, даже важнее, - дон Диего бесшумно поднялся с дивана, направляясь к застекленному окну и открывая его шире, чтобы впустить посвежевший ветер в каюту. - Что же до вас, дон Педро, я надеюсь, знакомство с моим братом не произвело на вас удручающего впечатления? - Отнюдь нет, - заверил его Блад, не греша против истины. - Адмирал проявил немало участия к моей истории... да и приятно знать, в конце концов, что вам не грозит гнев командира за мое спасение. - Гнев не грозит, - задумчиво повторил де Эспиноса, все еще опираясь на раму распахнутого окна. - Но от исполнения приказов меня никто не освобождал. В течение трех суток я должен прибыть в Сан-Хуан де Пуэрто-Рико и присоединиться к эскадре. И в связи с этим, дон Педро, я испытываю некоторые затруднения... в частности потому, что все еще вслепую называю вас этим именем, не зная, как вас зовут на самом деле, - он обернулся, и пристальный взгляд его темных глаз остановился на загорелом и внешне бесстрастном лице Блада. - И время не ждет. Теперь мне нужно срочно решать, что же все-таки с вами делать.