***
О приезде Джима Хоппера оповещает тихий свист тормозов его неизменного рабочего грузовика, дверцу которого украшает гордая надпись "Полиция Хоукинса". Пыль поднятая на дороге из-под колёс машины оседает обратно так же неспеша, как и мерный развалистый шаг шерифа, находящегося однако, что редко в последнее время, в хорошем расположении духа. Надолго ли? -Что на этот раз? - интересуется он, едва ботинок его касается земли. Коллега не спешит с ответом, а на лице на секунду застывает смятение в перемешку с отвращением. В мгновенье настрой этот передаётся и Хопперу, оттого приподнятое настроение сдувается мановением осеннего ветерка. "Ничего хорошего" - читается между строк, оттого в здание оба проходят в хладнокровии и решительности, присущем только сотрудникам правопорядка в не самые лучшие дни. -Майкл Хорстел - обычный, ничем не примечательный бухгалтер банка. Семьянин, трудоголик, мужчина тридцати девяти лет. Вчера - ничем не отличающаяся от других, рабочая смена, в конце которой тот задерживается по каким-то своим банковским обязательствам, - тем временем Кэлвин не отвлекаясь от своего рассказа, проводит шерифа по коридорам дальше и дальше в зал, пока наконец не сворачивает в сторону единственного незаметного кабинета, больше напоминающего каморку. Табличка подтверждает вышеупомянутого владельца. Банк к слову сегодня не кишит посетителями, по помещению туда сюда снуют люди в форме. Кто-то из них опрашивает сотрудников, половина которых скопилась вместе с набежавшим поглазеть народом за ограждением. Тем из них кому разрешено было находится внутри, либо тихо шептались между собой, не решаясь мешать полиции, либо отвечали на вопросы, кто-то из впечатлительных девушек плакал, а где-то вдалеке, в западном коридоре кто-то кричал о приостановлении работы и громко-громко возмущался. Наверное директор сего предприятия. -Так или иначе, Джим, сегодня утром коллеги обнаружили его труп, - с этими словами Пауэлл широко открывает дверь, приглашающим жестом. - Труп, представляешь? Что творится с нашим городом? Ещё год назад сова - самое криминальное, что у нас случалось. Теперь же страшно детей на улицу выпускать. И самое главное - он не первый. -Какова причина смерти? - тем не менее слова темнокожего друга остаются без ответа, хоть и несут за собой волоком чистую правду. Сейчас Хоппера волновало нечто другое, так омрачающее его лицо глубокими складками и морщинами под глазами и меж бровей. Серьёзность и решительность прибавляли ему годы. По среди кабинета, как и предупреждалось, распласталось тело мужчины в сером костюме, по самые рукава залитые бардовыми пятнами. Неестественно широко открытый рот, синюшное лицо скрюченное и застывшее отныне в болезненной судороге, и глаза, серые и стеклянные, тусклые и безжизненные, подёрнутые пеленой смерти. Но не они больше всего омрачали картину, а рана, несомненно ставшая причиной смерти. Разорванная в клочья грудина, зияющая кровавой дырой, а в ней, если приглядеться и не отводить в отвращении взор - поломанные рёбра, торчащие в разные стороны, словно кто-то ударил по ним ломом, по меньшей мере. Сложно представить в какой агонии этот Майкл скончался, но вот то, что от него осталось, несомненно будет ещё долго преследовать многих присутствующих во снах. Джим невольно поморщился, хоть взгляда и не отвёл. Кровавое месиво, начавшее уже знатно и неприятно попахивать, выкручивая в желудке рвотные позывы. Прошло достаточно времени для трупного окоченения, а вместе с этим и начала разложения. Вокруг него уже крутились эксперты, но тело видимо ещё никто не трогал. Он предполагал, что пока просто не знали с чего начать. -А кто его знает, - погрузившись в свои мысли, Хоппер даже не сразу вспомнил о чём Кэлвин говорил, - Ещё рано что-либо утверждать, но Кэндис мельком обмолвилась, что раны рваные, а на висящих клоках мяса и вовсе следы когтей. -Значит убийца не человек? - от произнесённых самим же слов, сердце бесповоротно ухнуло вниз. Конечно же да, вряд ли человек вообще способен на такое. -Похоже на то. Но я понятия не имею, что сотворило с ним это, и видит Бог, Джим, знать не хочу, - Пауэлл взмахнул руками и в бессилии своём лишь опустил их с хлопком о бёдра, после чего обречённо утёр пот со лба, - Может собака? Впервые слышу, чтобы собака могла так поломать рёбра. Да и не было собаки у него. Скорее уж медведь, но откуда ему тут взяться? -Не знаю, Кэлвин, - едва смог промолвить Хоппер, тяжело сглатывая. В одно движение он уже нащупывал бумажник в кармане, а в другое, решительно направлялся к выходу. -Эй, ты куда, Джим? - только и успел воскликнуть напарник, недоумённо нахмурившись. -Жди результатов, слышишь! Жди! И как только они будут, сразу звони мне! -Но Джим...! -Сразу, Кэлвин! - только и рявкнул тот, прежде, чем хлопнуть дверью. Мысли неуклюже затанцевали в голове, пальцы судорожно шарили по бумажнику в поисках нужного клочка с номером, а люди всё носились и носились мимо, и кого-то он даже задел плечом, прежде чем выйти на улицу. Свежий воздух ворвался в лёгкие оглушительно резко, выталкивая на ружу с выдыхом смердящую вонь смерти. Да. Именно так там пахло. Смертью. Господи Боже, как же хотелось закричать. Пнуть свой грузовик по шине в бессилии, а потом схватить Джейн, только послушайте, Хоппер, а ещё возможно Джойс с сыновьями, (о появлении пунктика по поводу Байерсов разбираться сейчас не приходилось; возможно он разберётся с этим позже, желательно километрах в ста отсюда) и уехать куда глаза глядят, подальше от чёртового Хоукинса с его лабороториями, зверских убийств "дикими животными", правительственных экспериментов и всего прочего. Только подальше. Вместо этого только глубокий-глубокий вдох до боли в глотке и бумажка. Грёбанный клочок на случай такого характера, необходимый сейчас так остро. С номером телефона и знакомым именем, выведенным кривым подчерком. Только одно - доктор Сэм Оуэнс.***
-А вот и запеканка! На кухне послышался заветный щелчок духовки, оповещающий о готовности ужина, после чего запах оттуда потянул ещё более выраженный, чем секундой до этого, что дало понять - Джойс вытащила обещанное лакомство, чтобы преподнести его к столу. И вправду - через мгновенье она появилась в дверном проёме с ласковой улыбкой, чтобы чуть погодя разложить блюда по тарелкам сыновей, потрепать их по головам, сесть неподалёку и с нежностью наблюдать, как её мальчики уплетают дело рук её, самой не проглотив за трапезу больше двух навильников. А всё потому, что еда застревала в горле. Взгляд то и дело цеплялся за пустой стул напротив и проглотить этот густой комок не хватало сил, как бы она не пыталась. Только продолжала сидеть там, переносясь сознанием в тот злополучный вечер, в тот холл лаборатории, когда Боба разодрали адские псы прямо у неё на глазах, пожирая вместе с ним все её надежды на счастливую семейную жизнь. Сидела и натянуто улыбалась, сдерживая слёзы, чтобы не разрыдаться прямо на глазах у Уилла и Джонатана, чтобы не сломаться. Потому что Боб умер, Боб оставил её, Боб больше на придёт, как бы она не смотрела с надеждой на дверь. Потому что завтра она будет перестирывать вещи и найдёт его рубашку, смаргивая слёзы прямо на неё, а уже сегодня вечером, укладываясь спать, наткнётся на их совместную фотографию, или когда пойдёт мыть посуду вновь взглянет на рисунок сына, гласивший: "Боб Ньюби супергерой", так и висевший на холодильнике, любовно проводя кончиками пальцев по бумаге. Потому что он не заглянет в обед к ней в магазин, не принесёт что-нибудь к чаю и не обнимет после долгого и тяжёлого дня. Потому что сломаться стало слишком просто. Просто согнуться в рыданиях, обнимая колени, и не разогнуться. Это было бы и вправду очень просто, легко, чёрт побери, но она всё ещё была матерью. Всё ещё была Джойс Байерс и была нужна своим детям, чтобы сидеть и улыбаться, выслушивая их повседневные истории из школы, кормить советами и заботой и говорить, что всё в порядке, когда это на самом деле не так. Потому что так должно быть. Как бы ни было сложно и больно. -Милый, с тобой всё хорошо? - вопрос слетает с губ даже быстрее, чем она успевает его обдумать. Уилл чем-то обеспокоен, и это всё, что завлекает её мысли в последние несколько секунд. Он ёрзает на стуле, нервничает, сжимает и разжимает пальцы, держащие вилку, а ещё неотрывно смотрит в тарелку, будто увидел в ней разгадку тайн мира сего. Он даже не обращает на этот вопрос никакого внимания, будто и вовсе не услышал его, пока она не кладёт руку ему на плечо. -Уилл? С минуту он смотрит на неё вопросительно моргая. -Да? -У тебя что-то случилось? - она наклоняет голову вбок и всматривается ему в глаза, нежно убирая чёлку со лба. Взгляд его обращён куда угодно, но не на неё, и это волнует её куда больше, чем она хочет, - Тебя что-то беспокоит? -Нет! Нет, всё хорошо, - он отвечает слишком поспешно и резко, так, что даже рука её вздрагивает от неожиданности, - Прости, я просто... Волнуюсь из-за завтрашней контрольной по истории. В последнее время много нагрузки в школе. -Хочешь, чтобы я позвонила и...? -Не нужно, мам, правда, - Уилл смотрит на неё несколько извиняющиеся, прежде чем встать из-за стола, едва не опрокинув тарелку. Тогда и Джонатан переводит свой взгляд на него. Такой же внимательный и странный. -Эй, Уилл, ты куда собрался? - говорит он, нахмурившись. Тем не менее в голосе сквозит волнение, и он этого и не скрывает, - У тебя вновь видения? -Нет, что ты? - взгляд затравленный и удивлённый одновременно, - Вовсе нет! Я просто... Прости, мам, можно я больше не буду? Я не голодный. Её пугает то, что сбегает он быстрее, чем она открывает рот, чтобы хоть что-то сказать, пугает, что он сбегал так и раньше, когда внезапно перед его глазами появлялись картинки Изнанки, окружавшей его, а ещё пугает, что Джонатан встречается с ней глазами и пожимает плечами, на немой вопрос. По тому как он сглатывает и сильнее сжимает вилку до беления пальцев, она понимает, что он думает о том же. Всё это чертовски странно. И она думает об этом повторно, когда позже натыкается на газету в гостиной, уже открытой на четвёртой странице. Не то, чтобы Джойс читала газеты, и ей было интересно, о чём пишут местные журналисты, но взгляд её непроизвольно пробегается по строчкам, и она не сразу обращает внимание, как поражённо опускается в кресло, сильнее нужного сжимая листы газеты так, что те мнутся. Глаза бешено и неотрывно бегают от предложения к предложению, пока буквы не плывут перед глазами. А потом статья падает на колени. Потому что эта статья такая... неправильная? Такая пугающая. Заставляющая волосы на затылке встать дыбом, а губы бормотать одно чёртово: "Нет". Не то, чтобы там было написано о том, что портал снова открыт, и по городу вновь ходит демогорган, нет. Ничего из этого. Ничего выходящего за рамки сверхъестественного по меркам обычной женщины. Но Джойс Байерс не обычная женщина. Она мать двоих детей, опекающая их, как курица несушка своих цеплят, пережившая исчезновение и ложную смерть своего сына, завладение его разума внеземным существом и, наконец, смерть своего бойфренда. Для неё слова "нападение животных" звучат зловеще. И может быть она больная на всю голову, излишне предусмотрительна и истерична, но три нападения за последнюю неделю для неё много. Это слишком странно, и будь она проклята, если всё это не связанно со всем тем, что происходит в её жизни в последние два года.***
Келли не делает из случившегося трагедию. По крайней мере на сегодняшний день. Келли из тех людей, что в случае чего-то потрясающего привычную жизнь и не слишком хорошего для неё, не зацикливается на этом дольше положенного, пожимает плечами и переступает через это. Переступает, идёт дальше и думает - "что ж, раз это случилось, значит так тому и быть, я не могу с этим ничего поделать". Келли не поднимает истерик, не вопрошает у самого мироздания за что ей всё это и не придаётся долго самобичеванию, хоть в данной ситуации ей так и хотелось пойти против своих же правил и привычек. Но это же она - Келли Коулман, та, кто не может наступить своим привычкам на горло так просто. Поэтому она переступает порог своего "дома" (места, которое она называет так скорее по привычке), опускает рукав так низко, как только может, и улыбаясь проходит дальше по коридору, будто ничего из того, что с ней сегодня случилось, не происходило. Ей бы опустить голову так низко, как это только возможно, кинуться к лестнице, и вихрем пронесясь по ней, оказаться в спасительных стенах своей (как бы это ни было непривычно) комнаты, но когда мама окликает её, она останавливается. Ни топает ногами, ни психует и ни сбегает, как это делают обычные подростки её возраста, когда у них что-то не ладится, а остаётся, устало улыбается и только сильнее льнёт к маминой руке, когда та ласково опускается на её щёку. Потому что так принято, потому что так правильно, потому что так приятнее - искать утешение в объятьях этой самой дорогой ей женщины, а не под весом пока ещё холодного одеяла. Миссис Коулман подталкивает её на кухню и рассказывает какие-то свои "невероятно захватывающие истории" сегодняшнего дня, связанные, кажется, с покупкой помидоров, смеётся над своими шутками, что морщинки невольно проступают в уголках её глаз и делает свой традиционный горячий шоколад, способный успокоить нервы Келли в любой ситуации. С ним мириться с чем-то всегда было легче - будь то переезд, шизофрения или какой-то там демо-чтоб-его. Мама ни о чём из последнего не знала, к счастью, но "успокоительное" на всякий случай подсунула. И Келли никогда ещё не была ей благодарна больше, чем сейчас за кружку её любимого напитка, которую она незамедлительно обхватила, чтобы согреть руки. Поэтому она пьёт, как и всегда обжигая язык, снисходительно улыбается, предлагает помощь с приготовлением ужина и думает, что нигде и никогда не будет чувствовать себя так по настоящему дома, как сейчас, нарезая овощи и слушая болтовню мамы, перед тем, как папа вернётся с работы, и они сядут за стол в их привычной семейной уютной атмосфере. И где бы они ни были, в Сент-Луисе ли, в Хоукинсе или на другом конце Земли, так всегда и будет - дом будет там, где её родители, а это, знаете ли, обнадёживает. -А как у тебя дела в школе? - интересуется женщина, наклоняя свою рыжую голову в бок, прежде чем развернуться к плите, и пританцовывая, помешать что-то в кастрюлях. -У меня? - Келли невольно пожимает плечами, будто бы та могла её видеть, стоя к ней спиной, и взгляд её невольно скользит по раненной руке, которая вдруг начинает неприятно зудеть от того, что о ней вспомнили, но всё же предпочитает потянуть ещё какое-то время с ответом, аккуратно разрезая морковь на кружочки, будто бы эта пауза могла всё решить. Возможно ей хотелось, чтобы мама всё поняла по этому напряжённому молчанию, выпытала бы у неё всё как есть и решила бы навалившуюся проблему, как делала это всегда. Ну или по крайней мере просто облегчила бы ей душу только тем, что тоже знала бы обо всём этом. А может дело всё только в том, что ответ и вправду вдруг не мог найтись так просто, потому что сегодня её жизнь осложнилась до размеров "не просто". Кто знает. Важно только то, что правды эта женщина не заслуживала. Ни к чему было её беспокоить и волновать по чём зря, хоть в этот раз всё и было серьёзнее некуда. -Всё нормально... Как всегда... -Это то меня и беспокоит - что как всегда, - миссис Коулман вздыхает, как то даже слишком печально для неё - никогда неунывающей родительницы, но, впрочем, быстро переключается в своей манере на готовку, скидывая к своему кулинарному шедевру специи, после чего спешит попробовать на вкус. Варево на плите пыхтит и булькает, и чего скрывать, от него уже тянет пленящий аромат, который девушка замечает только тогда, когда мама суёт ложку и ей с просьбой оценить. Живот немедленно скручивает в голодном урчании так, что она впервые за день вспоминает, что хочет есть. Мама только смеётся и ласково треплет её по голове. -Ты так замучила бедную морковку, что к тому времени, как ты её дорежешь, она испортиться, - констатирует она тем временем, а Келли только удивляется. И вправду. Не изрезано даже половины от той первой, к которой она приступила, - Что-то случилось? У тебя не получилось найти друзей в новой школе? -Да, нет. Почему же? Парочка словно так и жаждут моего общения, - на ум почему-то в данным момент приходит совсем не Хейзел, которая не отлипала ни на шаг со своими сплетнями, хотя изначально ответ должен был подразумевать именно её. -В чём тогда дело? -Это... Это просто немного сложно, вот и всё. Ничего, о чём стоило бы беспокоиться, - ведь воображаемые и не очень монстры не входят в то что-то, о чём надо беспокоиться, верно? - Не бери в голову. -Когда ты так говоришь, я автоматически начинаю волноваться, - она весело хмыкает и негромко начинает напевать себе под нос, гремя сковородками, прежде чем достать одну и выставить её на огонь разогреться. Келли не хочет думать о том, что фактически недоговаривать - это обманывать. Тем более Келли не хочет думать о чёртовой морковке, резать которую нужно ровно и равномерно, не уходя в своё безвылазное состояние задумчивости, когда в её спокойном мире начинает твориться кавардак, и всё, что так было по полочкам с любовью разложено, теперь в одном шаге от того, чтобы полететь в тартарары. А ещё Келли не хочет осознавать, что собственные руки вдруг плывут перед глазами, так невовремя и так пугающе, доказывая, что этот шаг до пропасти настолько маленький, что возможно его и вовсе нет. Это происходит. Снова. Приступ или как его там. Ей хватает две с половиной секунды, чтобы понять, что назад пути нет. Что всё серьёзнее, чем может показаться, и что даже учитывая то, что она просила один вечер на то, чтобы всё переварить, не освобождает её от действия этих дурацких провалов в другое измерение, если всё, что ей сегодня наговорили - правда. Две с половиной секунды, прежде чем горло сдавила невозможность вдохнуть, виски запульсировали, а руки задрожали так, будто у неё начался приступ другого рода - эпилепсии. Словно по щелчку пальцев кухня в её доме стала тёмной и безлюдной, заброшенной и пустынной. Никаких запахов и красок, шума кастрюль и бульканья готовящегося ужина. Только тишина, почти звенящая, будто бы кто-то заткнул ей уши пробками и животная паника, как и всегда, готовящая её к чему-то не слишком хорошему. Интуиция, к слову, не подвела, поэтому рычание, порвавшее стоящую здесь глухоту, как тряпку, почти не удивило. Оно показалось из дверного проёма, зловеще лязгая когтями по паркету, придвигаясь всё ближе. Шаг за шагом. Непозволительно медленно, как если бы охотилось. Впрочем, сомневаться не приходилось - так оно и было. И хоть Келли уже доводилось сегодня видеть его и встречаться с ним лицом к лицу, дыхание, и без того спёртое этим ужасным местом, всё же перехватило ещё сильнее, а нож, зажатый между побелевшими пальцами трусливо зазвякал о стол - так её трясло. Она попятилась, спотыкаясь о ножки стула и чуть не упала, не прерывая при этом зрительного контакта с существом, оказавшимся почти напротив. Достаточно близко, чтобы крошечного прыжка хватило на то, чтобы кинуться на неё и разодрать горло этими огромными зубами, сверкающими даже в темноте потусторонней кухни, хоть они и не были такими чистыми. Скорее наоборот. Достаточно близко, чтобы в нос ударил запах смерти от его, определённо, не свежего дыхания. Как давно оно обедало? В самый раз ли, чтобы проголодаться? -Не подходи, - будь ситуация подходящая, Келли обязательно посмеялась бы над тем, что голос её в данный момент звучал, как трусливый писк. Как и следовало ожидать, реакции не последовало. Существо лишь громче обычного выпустило воздух из широко раздувающихся ноздрей, а слюна его с противным звуком капнула на пол. Так могла бы капать её кровь с его острых клыков. Однако, прочистив горло и облизав пересохшие губы, она повторила, выставив перед собой нож, словно бы тот мог её защитить: -Не подходи ко мне! - в этот раз звучало чуть более уверенно, но от этого не менее жалко. Монстр и не подумал развернуться или вообще как-то сменить траекторию, останавливаясь только на том месте, где совсем недавно мама крутилась у плиты. И даже не смотря на то, что правая нога её дёрнулась назад, на случай, если на неё всё же нападут (в чём сомневаться не приходилось) и придётся уворачиваться, бежать Келли и не думала. У неё же шизофрения, так? Видения! Всё это не реально и только у неё в голове! Нечего бояться! Надо только зажмуриться или ущипнуть себя за руку, чтобы придти в себя. Оскалившееся существо, так не считало. Оно зарычало, и из лёгких его вырвался противный свист, если лёгкие у него вообще были. Свист, неприятно облепляющий её со всех сторон, тяжело ложащийся на плечи и заползающий в уши. Это было очень даже реально, так, что паника своей ледяной рукой схватилась за затылок, подталкивая к ним на веселье истерику. Демо-хрень, если это был именно он, стал выпрямляться, поравнявшись с ней. Вставая вдруг на задние ноги (лапы?), и раскрывая свою зубастую пасть, от чего стало настолько гадко, что ещё немного и остатки завтрака вышли бы из неё самым неприглядным образом. Стало понятно - оно собирается напасть, и мысль убежать не казалась уже такой категоричной. В любом случае было уже поздно. То, что было перед ней схватило бы её в прыжке, не успей она даже пискнуть. От страха, от ужасающего страха, трясущего ноги, слёзы полились по щекам. Ей было страшно. По настоящему. Как никогда не было. От этого руки не слушались, нож в руках ходил ходуном, а сердце угрожало остановиться в своём последнем кульбите. -Не подходи. Ко мне! - она взревела почти угрожающе. Почти истерически. Надрывно с нотками отчаянья. Видения же не должны вызывать такие чувства? Они же не могут быть настолько реальными? Нож пришлось перехватить обеими руками и замахнуться, потому что это взревело подобно ей, но достаточно ужасающе и бесчеловечно, так, что всю комнату словно бы сотрясло в этом рёве. Оно дёрнулось в её сторону. От страха получилось только зажмуриться. В голову пришла мысль, что это всё равно, что защищаться зубочисткой. Боли не было. Ни хлюпающего звука, исходившего было от него, ни скрежетания, ни даже смердящего дыхания. Не было ничего. И она даже не сразу поняла, что реальность вернулась к ней, отчасти по тому что в ушах звенело, как если бы она попала под какую-нибудь взрывную волну, и звуки не сразу ворвались в её мир, поэтому она всё жмурилась до боли в веках и замахнулась своим холодным оружием за секунду до того, как разлепить их. -Или может всё дело в парне, м? Всего за секунду. Ничтожную секунду, которая могла в итоге стоить ей слишком много. Нож вылетел из её дрожащих рук с соответствующим громким лязганьем, не долетев до спины матери всего каких-то пару дюймов. -Милая, ты чего? - обеспокоенно произнесла женщина, оборачиваясь и натыкаясь на свою дочь. Даже не подозревая, что могло случиться уже мгновением после, - Ты какая-то бледная. С тобой всё хорошо? -Мам? - она обнимает её порывисто негнущимися конечности и утыкается носом в её плечо, как если бы только одно это действие могло спасти её от того, что она чуть не натворила. Утыкается, вцепляется пальцами в спину и беззвучно плачет, пока та гладит её по волосам, улыбается и покачивается из стороны в сторону, словно бы убаюкивая. Секунда, спустя которую её мир окончательно бы разрушился. Как бы она жила с этим? С кровью самого дорого человека на руках и только из-за собственного упрямства. Только из-за того, что её жизни коснулось что-то, во что верить не хотелось. Вот только теперь приходилось. И в эти долбанные самопоявляющиеся царапины, в монстров и другие миры. Возможно в шизофрению. Прямо сейчас. Ни завтра, ни в какое-либо другое время. У неё больше не было права откладывать. Потому что уже сегодня она может быть опасна. Уже сегодня может навредить.И если, чтобы разобраться в этом, нужно поработать со Стивом и его малолетней командой - она это сделает.
Потому что все они что-то знали. Что-то большее, чем она. Потому что не мог ребёнок с таким ужасом в глазах говорить о монстрах, не мог смотреть на неё так... понимающе? Так осознанно, со знанием дела? Потому что не стоило убегать, эгоистично хлопнув дверью. Что ж. Хорошо. Ей нужна помощь. Она поняла это. Стив Харрингтон тоже понял. Когда Келли выхватила его в коридоре и сухо попросила прощения, глядя в пол. Когда подняла глаза, под которыми красовались синяки бессонной ночи, никак не отреагировала на его колкости, и когда всю следующую их совместную пару сидела, нервно постукивая карандашом по парте. Понял, что что-то случилось, когда она не сказала ни слова, пока он вёз её вечером к маленькому домику Хоппера в лесной глуши. Только потирала озябшие плечи, отводила взгляд и молчала на его вопросы о том, что же изменилось в её решении. Единственное, чего они оба не поняли, так это того, что Одиннадцать закричала: -Это она! Стоило им переступить порог и оказаться внутри охотничьего домика в этот поздний осенний вечер.