Нечаянная гармония

«Я не знаю, Винил. Просто не знаю». Октавия усердно потрясла головой, пытаясь прогнать бесконечный рефрен её сомнений и нерешительности. Резкие движения лишь усугубили положение, разворошив подушку и лишив её какого-никакого комфорта. Кобыла пресекла порыв повернуться на другой бок: заснуть это все равно бы не помогло. Полумрак комнаты душил Октавию, даже легкий ветерок из приоткрытого окна не спасал от духоты. Она уже скинула с себя на пол все одеяла, но капельки пота продолжали появляться на её шкуре. Под закрытыми веками формировались навязчиво-меланхоличные видения, от которых не хотелось принимать никакого решения вообще. «Останусь?» Пустая сцена, вакантное место под софитом, брошенная виолончель. «Поеду?» Она одна. Винил давно покинула её, не желая быть рядом с такой эгоистичной кобылой. «Селестия милосердная, что же мне делать? ... Конские яблоки. Раз уж я не собираюсь спать дальше, можно и встать». Вырвав свое беспокойное тело из враждебных объятий матраца, Октавия тихо поплелась в гостиную и, дойдя до кушетки, смиренно плюхнулась на неё с тихим «уф», заставив старые пружины недовольно скрипнуть. «Великолепно. Теперь, если ничто не нарушит блаженную тишину, я смогу...» — Тави? Это ты? «Ну, ещё бы». — Нет, Винил, я — грабитель, обожающий посиделки на диване посреди преступлений, — раздался саркастический ответ. — Похоже, что у нас уже украли твое душевное спокойствие, — сказала Винил, появившись из маленькой комнаты, которая была переделана под нужды диджея. Кобыла села подле любимой. — Не хочешь об этом поговорить? — спросила она и положила копыто на плечо Октавии, а затем начала рассеяно гладить шелковистую черную гриву. — Не очень, — пробормотала виолончелистка, отвернув голову, чтобы не видеть света, играющего в глазах Винил. — Да ладно, Тави. Не надо этого. Я знаю, что Лас-Пегасус и твой агент не дают тебе покоя уже целую неделю, но не надо от меня закрываться. Позволь мне помочь. — Именно, Винил, целую неделю. Я должна завтра дать ответ, а я понятия не имею какой. — Который подскажет сердце, — тоном загадочного мудреца предложила Винил. — Ага, хорошая попытка. Сердце говорит мне поехать, чтобы я снова смогла вернуться к игре на виолончели — главной любви всей моей жизни. Но также оно хочет, чтобы я осталась здесь, с тобой — другой главной любовью всей моей жизни. — Оу, Тави, это так трогательно, что последний циник бы расплакался, — ответила единорожка, но суровый взгляд Октавии напомнил, что сейчас не лучшее время для шуток. — Эх, я просто хотела сказать, для меня важно твоё счастье, Тави. Если ради этого тебе надо уехать на месяц в Лас-Пегасус, так тому и быть. Я буду ждать твоего возвращения. — Но Винил, — возразила виолончелистка. — Я нужна тебе здесь. Я не могу тебя бросить ради погони за мечтой. — Тави, благодаря тебе свою мечту я уже исполнила. И позволить тебе сделать то же самое — меньшее, что я могу сделать. Без тебя будет не просто, не весело, но я справлюсь. Ради тебя. — Винил... — Иди сюда, — потребовала Винил, широко обняв виолончелистку. Они упали на кушетку, прижавшись друг к дружке. — Винил? — Да? — с трудом выговорила она. — Пообещай, что ты дождешься меня... Винил крепче сжала подругу в объятьях. — Уж поверь мне, Ключик. Опустилась тишина. В скором времени дыхания кобыл стали синхронными, и Октавия впервые за много дней успокоилась.

* * *

В телефонной трубке послышались гудки. Октавия могла только надеяться, что ей ответят. «Я только набралась смелости сказать мистеру Букинсу, что принимаю его предложение. Если он сейчас не ответит, то я могу струсить. Снова». Кобыла робко улыбнулась, воспоминая те шесть раз, когда уже брала сегодня трубку, уверенная в том, что сейчас-то точно покончит с этим делом. После тридцати гудков Октавия положила трубку на телефон. «Впрочем, ожидаемо. Хотя, может, он просто отошел пообедать. Tщё не вечер». Взгляд на часы напомнил виолончелистке, что сегодня ей надо прийти в клуб пораньше, чтобы помочь Винил с установкой какого-то нового оборудования. Сама же Винил уже была там. «Ну ладно, попробую дозвониться из клуба». Закрыв за собой дверь, Октавия спустилась вниз и вышла из подъезда на свежий воздух залитой солнцем улицы. Путь её лежал в клуб. Она шагала быстро и легко впервые за последние дни. Переживания, в общем и целом, отступили. Простое осознание уверенности от твердого решения и знание того, что Винил её не ненавидела, сделали мир гораздо светлее. Солнце сегодня сияло чуть ярче, птицы пели чуть звонче — все для неё. Ничто не могло разрушить маленькую сферу счастья, окружавшую пони. Промчавшаяся мимо команда погодных пегасов в форме пожарной бригады была едва удостоена её взгляда. На подступах к клубу кобыла начала чуять запах гари. Она постаралась не придавать этому особого значения, однако едкий запах все усиливался. «Надеюсь, не придется идти в обход». С облегчением Октавия свернула за последний угол, отделявший её от клуба, ожидая увидеть знакомый фасад клуба «П0Н-3» с его великолепной неоновой вывеской, выключенной в дневное время. Но вместо этого увидела его лежащим на земле, разбитым и почерневшем. Дававшее ему приют здание было объято огнем. Яркие жёлто-рыжие языки, жадно пожиравшие постройку, отражались в застывших от ужаса аметистовых глазах, словно тартар. В небе десятки пегасов поливали бушующий пожар водой из облаков. Октавия оцепенела, не уверенная даже в том, билось ли её сердце. Каждый вздох ощущался так, будто его вырывают нависающие стены огня. Пегасы кружили над постройкой, пытаясь с помощью крыльев и погодной магии побороть ярость стихии. Нагретые до неимоверных температур воздушные потоки поднимали пожарных вверх, а они планировали вниз, словно осенние листья. Все их действия были одновременно и хаотичны, и хорошо скоординированы. Наконец, виолончелистка заметила толпу, которая уже собралась поглазеть на представление. Появились и несколько стражей в плакированной броне. Октавия начала пробираться вперед, небрежно отталкивая тех, кто был у неё на пути. По её лицу струились слезы, на которые она не обращала внимания. Они были лишь жалким проявлением воды, которое не могло потушить пожар. За линией оцепления единороги магией освобождали проход в огне, чтобы их товарищи под защитой магических щитов могли прошмыгнуть внутрь здания. Октавия смотрела на это с открытым ртом, её сердце ледяной хваткой сжали безнадежность и страх — настолько всепоглощающий, что невозможно было вообразить. «Селестия, Луна, да хоть кто, просто позвольте ей выжить». Казалось, прошла уже целая вечность; время просто не хотело идти. Октавия будто замерла между шагом с утеса и падением в пропасть: в моменте, когда ужас полностью берет верх над рассудком и больше не разжимает хватку. Вдруг лучик надежды явил себя сквозь пелену отчаяния: потрепанные спасатели без магических щитов, тяжело ступая, вышли на улицу. В магическом захвате парили носилки с неподвижной белой единорожкой. — Винил! Держись! — крикнула Октавия и уже было побежала к подруге, но у неё на пути встал один из стражников оцепления. — Извините, мэм, но проход сюда воспр... — Твою ж мать, там моя подруга, а я даже не знаю, жива ли она! — закричала Октавия, преисполненная первобытными эмоциями. Стражник даже непроизвольно попятился. — Мне жаль, но я не могу сюда никого... Октавия не стала его слушать и просто пробежала мимо, подчеркнуто игнорируя приказы остановиться, раздававшиеся у неё за спиной. Когда она добежала, Винил уже собирались грузить на воздушную повозку с красными крестами на бортах. Медики ничего не говорили, сфокусировавшись на стабилизации состояния единорожки магией. Октавия опустилась на колени рядом с дорогой сердцу диджеем, слезы рекой катились по её лицу. Она хотела дотронуться до Винил, но боялась ненароком задеть одни из многочисленных ожогов, видневшихся в местах, где шерстка единорожки пала жертвой огня и жара. Наконец Октавия нашла выход и провела копытом по ярким волосам кобылки, в которых тоже виднелись опалины. Из созерцательного транса кобылу вывели четкие действия медиков, которые погрузили носилки в карету скорой помощи. Октавия пыталась открыть рот и попросить, чтобы ей позволили сопроводить подругу, но горло будто сжали тисками. Слезы затуманивали взор кобылы, и она вытянула вперед дрожащую ногу, будто пытаясь что-то достать. В этот момент повозка взмыла в воздух, и порыв ветра от крыльев пегасов пустил во все стороны пыль и песок, заставив Октавию зажмурить залитые слезами глаза. Когда ей снова удалось открыть глаза, повозки уже и след простыл, а толпа зевак начала расходиться. «Прошу, прошу, Винил, живи. Пожалуйста. Ты же обещала, что меня дождешься. Обещала...»