За ползунками пришлось спускаться на лед всем. Станция и Форпосты стояли на лыжах, и ветер свистел под ними свободно, не наметая снега. А вот исходящее от обшивки тепло, за прекращение потери которого месяцами бились оба механика, покрывало тысячелетний снежный монолит тонкой коркой льда. Достаточно тонкой, чтобы быть опасной для движения станции, но все-таки выдерживающей вес нескольких человек.
Уж лучше бы ломалась: не пришлось бы танцевать на морозе, выбиваясь из сил, чтобы еще и не хлопнуться с размаху. В скотских условиях Хиюмы обычное падение с высоты собственного роста могло превратиться в отбитые легкие, опухоль мозга или еще что-нибудь печально достойное научной работы доктора Кечавая.
На льду пробирала холодная дрожь вопреки старательно греющим УЗОшкам. Тяжеленный размыкатель, которым приходилось работать над головой, выворачивал руки из плеч. Никто не жаловался, но по неловким движениям было видно, что уже болят все суставы: локти, пальцы, щиколотки, колени...
Здесь и без всякой работы порой ночью руки затекали так, что приходилось чуть ли не о стенку их отбивать. Кечавай помочь не мог, только выдавал супервитамины горстями, полировал хондропротекторами и запихивал вяло сопротивляющихся полюсников под облучатель. Имитировал солнечные ванны, которых в полярную ночь не увидишь по полгода.
– Во-во, давай! – самоотверженно хрипел Дженго, принимая очередной облицовочный щит. – Ох не г-хоните, поле-поле, демоны эф-феритшкие...
– Не шипи, денещ не будет, – советовал Бела.
– На ш-шебя пошмотри, мс-сунгу, – выдыхал Дженго.
Двадцать-тридцать килограммов щита на куполе Хиюмы при морозе тянули уже на пару центнеров. Подгибались колени, трещала от натуги шея, разъезжались слабеющие ноги, а биение крови в висках взлетало до пульсирующей боли.
Отдыхали полюсники по кругу, и когда Дженго задохся окончательно, на смену ему тут же встал Гайя. Выдохнул и поднял руки.
Ионосферист прислонился к ползунку, тяжело дыша и прижимая шарф к лицу поплотнее. Козырек, защищающий глаза, побелел от инея.
Пар давно исчез – створки люка в лабораторию закрылись и тоже успели обрасти голубоватой шубой. Теперь видно было далеко и хорошо, но от усталости в глазах двоилось. Ледяной воздух нырял под козырек, ел глаза и кусал открытую кожу. УЗОшка работала вовсю, поддерживая жизнь среди девяностоградусного безмолвия, но по-прежнему казалось, что пальцы леденеют. В который раз Бела молча подосадовал, что Хиюмское КБ так и не разработало полностью герметичных скафандров. Конструкторы стояли на своем: невозможно тех, кто трудится на твердой земле, держать на режимных правилах космических станций. Ведь им здесь жить и работать по восемь месяцев, в тяжелейших условиях, день за днем. В какой-то момент кто-то забудется и, привыкнув к безопасности, не завернет какой-нибудь клапан. А разница сред внутри и снаружи настолько велика, что может погубить забывчивого хиюмонавта в мгновение ока.
Поэтому приходилось обмораживать морду, да и пальцы подчас тоже. УЗОшки при всей легкости и тонкости, все же должны были спасать от диких холодов, а это значило слой утеплителя, термопроводящий слой, изолирующий слой и еще парочку защитных от греха подальше. Шарф-воротник, капюшон, козырек, пояс с термоэлементами, перчатки. Вертеть размыкатель в перчатках можно было, а вот какую-нибудь шестерню прокрутить – уже нельзя. И люди снимали перчатки, хватались голыми руками за металл, оставляя на нем лохмотья кожи, а потом Кечавай снова ругался, грозился нажаловаться на всех начальнику станции и терпеливо поливал изуродованные ладони волшебным гелем.
– Бела, – окликнул Соланке. – Ушнул, что ли, мзунгу?
– Ушнешь тут, – пробормотал Бела. – На кой я вообщ-ще с вами полес-с...
– Но-но, – дал знать о себе Дженго.
Бела мигом представил грозно нахмуренную переносицу, из-за чего у Дженго вздергивается верхняя губа и показываются острые белые зубы. Потом вспомнил, что, по слухам, Дженго держит дома ручную гиену и не гнушается таскать ее на заседания научной секции, угрожая ею оппонентам – и сразу же взбодрился.
– Мы все с-сняли, – Соланке держался за плечо. – Вы топайте к развалу и...
– С-сам знаю! – возмутился Бела. – Кто с-сдесь механик, э?
– Ис-свиняй, бвана, – усмехнулся сейсмолог в шарф.
– Иду, – мужественно проскрипел Бела. – Помню, по прилете у меня тут вшегда возникает комплекс-с неполноценности. Я кажусь с-себе старым и дряхлым…
– Но затем, – подхватил Дженго, – ты видишь, что оштальные – тоже очень гипокс-сированные элементы, и тебе штановится легше, э?
– Не то слово, – пробубнил Бела и сделал шаг в сторону, отрываясь от надежной опоры ползунка.
Подивился, как туго обхватывает ткань костюма, и решительно двинул вперед, подхватив размыкатель. Каждый шаг давался с трудом. Бела ругнулся и поднажал. На Хиюме категорически запрещалось перетруждаться, и все-таки полюсники регулярно плевали на врачебные рекомендации. Напугать их могла лишь карательная медицина в лице дока, но сейчас Кечавая рядом не было, и Бела упрямо перетаскивал ноги одну за другой. Дженго, как и полагалось страхующему, тащился за ним, надсадно дыша и сдерживая кашель.
Добравшись до второй фермы, Бела выдохся совершенно.
– Да что за швинштво, эйш? – наконец не выдержал он. – Я шловно вдвое тяжелее, банан мне в с-садницу!
– Банан – это лишние двешти грамм, – натужно пошутил Дженго. – Не шоветую. Ох башка круш-шится, эйш. Поле-поле, я выдохну...
– Эй, увашаемые бвана, – прорезался в наушнике Гайя. – А это только у меня ус-сошка тормозит? Эй, йоу?
Соланке у разобранной ходовой части выразительно запыхтел. Бела схватился за воротник, ловя себя на том, что дико хочется вдохнуть поглубже и очень громко согласиться, что происходит какая-то херня. Но орать на Хиюме – последнее дело. Предсмертное, в общем-то.
– Вы меня ш-лышите, бвана? – снова подал голос Гайя, впрочем, тоже без крика.
– У меня то ше самое, – отозвался Соланке. – Как в мусс-с влип.
Бела отнял руку от воротника. Дженго медленно, с хрипом дышал.
– А мош-шет это шеф-повар сюда что-то тайно с-сливает? – неуклюже пошутил Бела. – Телепортирует за борт, вот оно и зас-стывает, э?
В наушнике щелкнуло. Бела схватился за капюшон и ругнулся. В пересушенном воздухе наушник иногда пребольно стрелялся электричеством.
«Форпост-три, станция на связи, – скрежетнуло в наушниках. – Вы меня слышите?»
– С-слышим вас, – отрапортовал Гайя. – Хабари? Что, Марайя нашел с-своих микробов?
«Возвращайтесь и быстро», – велели в наушниках.
– Как вос-свращайтес-сь? – вежливо удивился Соланке. – А ходовуху кто поднимет?
– Вьеран, проблемы? – очнулся Дженго. – Чего ш-штряслось?
«Температура падает, как слышите? Повторяю, температура падает».
– Что, прям с-сильно? – механически уточнил Бела.
Язык болтал сам по себе, ноги по-прежнему толком не двигались с места, размыкатель весил не меньше центнера, а руки будто застряли в быстротвердеющем бетоне. И тяжким леденеющим панцирем сдавливала УЗОшка.
«Живо назад! – рявкнул светограммщик. – Заледенеете нахрен!»
– Понял, вос-свращаемся, – хрипло сказал Дженго. – С-соланке!
– Ох-хренеть, – с натугой выговорил тот. – Не могу, эйш!
– Брошай вс-се! – потребовал Дженго. – Гайя!
– Тут такое дело, – неожиданно виновато откликнулся риометрист. – Кашется, я тоже не могу...
Вьеран выматерился и опять потребовал немедленного отступления. Бела до сих пор не мог поднять руки, как ни напрягался. В УЗОшке сделалось жарко – вовсю работал третий термоэлемент, плюс от выброса адреналина собственная температура подскочила.
– А ну с-собрались! – приказал Дженго. – Вьеран, с-сколько градусов? Нас тут приклеивает!
В наушниках потрескивало. Но треск это был привычный: связь работала, невзирая на чудовищные магнитные завихрения, от которых регулярно блевала половина зимующих. Бела тоже иногда просыпался среди ночи от резкой головной боли, и полминуты спустя его выворачивало наизнанку.
«Девяносто девять, – наконец откликнулся Вьеран. – И все еще падает. Даю тревогу».
– С-станция, срочно светох-храфируйте, – трагическим голосом сказал Гайя. – «Мама, я хоч-щу домой!»
Пот, стекавший по спине, мигом сделался холодным. Бела попробовал сглотнуть, в иссушенном горле заскреблась тысяча дикобразов, и от боли сама собой навернулась и мгновенно замерзла слеза – непростительная роскошь в таких сухих краях. Сухих и холодных. Очень холодных, почти сверх того предела, до которого дотягивали УЗОшки. Предел гарантированной прочности – сто два градуса. Дальше – как повезет.
– Бела!
– Иду!
Он рванулся с места. Стиснувшая его УЗОшка заскрипела. Бела напрягся всем телом и попытался снова. На веках захрустел лед – не помогал даже обогрев маски. Жара, воцарившаяся в костюме, выпивала последние силы. Посреди Хиюмы, замерзая на полюсе холода, он одновременно поджаривался в собственном соку.
«Бирюза, это Рубин, – ворвался еще один голос в наушники. – Получили вашу сводку, нужна ли помощь?»
– А можно выс-ш-шлать сюда женщину?! – первым отозвался Гайя.
Бела на миг остолбенел, моргнул, пытаясь растопить замерзающий на веках пот, и изо всех сил рванулся вновь. Пальцы разжались, размыкатель медленно повело вбок, и Бела увидел, как покрывается синеватыми разводами морозостойкий пластик. Прямо на глазах бело-голубая поверхность рукояти пошла микроскопическими трещинами.
«Бирюза, это станция Рубин, – озадаченно ответили на линии. – Женщин прислать не можем».
– Ну если это мер-рх...оприятие невос-сможно, то с-согласны на лопату, – просипел Гайя.
– Какая лопата, мзунгу, не дерх-хайся! – прохрипел Дженго. – Вс-сем не ш-шевелиться!
– Акуна матата... – выдавил риометрист. – Стою, бвана, и боюсь...
Гибкие и мягкие УЗО словно обратились в допотопные скафандры с кучей металлических креплений. А железо в дикий холод лопалось, как баночка с анализами. Бела послушно окаменел, выполняя приказ: стой или умрешь. Сдвинься с места, и твоя скорлупа разобьется.
«Рубин, это Бирюза! – рявкнул Вьеран. – Вы куда лезете? Уйдите с частоты, эйш!»
«Вас понял», – ответили с Рубина.
– Вьера, долх-хо еще? – выкашлял Дженго.
«Вся станция на аврале. Три группы застряли, переходы проморозило насквозь. Конрад велел свинчивать термобустеры, чтобы пробиться».
Голос у него был деловитый, и Бела почувствовал, как отступает паника. С ними была вся мощь полюсной станции, нужно было только дождаться, когда эта мощь выдернет их из стиснувшихся ледяных лап Хиюмы.
– Айна, – неожиданно тонко сказал Соланке. – А... А-а!
И этот протяжный вскрик, запрещенный на полюсе, где холодный воздух и смерть – одно и то же, был таким страшным, что сердце в груди на секунду остановилось. И следом заколотилось в безумной панике. Легкие с трудом втягивали жидкий воздух: казалось, вместе с температурой давление тоже упало еще больше, так что дышать стало совсем нечем.
– Вьеран! – Гайя хрипел на пределе, слышно было, чего ему стоит не сорваться на крик. – С-скорее! Врача! УЗОш-шки лопаютс-ся, эйш!
Связь кракнула и словно захлебнулась.
Соланке уже не кричал, только страшно сипел на выдохе, а это значило, что он все еще кричит, но голосовые связки не выдержали.
– Не с-снимай ворх-хотник! Ш-шоланке! Эйш!
Мольба Гайи впилась в затылок раскаленной иглой, и Бела дернулся. Что-то негромко треснуло, ужас окатил мутной волной затылок, ноги сами шагнули вперед, и внезапно УЗОшка подчинилась. Адреналин вскипел в крови с новой силой, Бела сделал еще шаг и наконец увидел. Там, в пяти шагах, под разобранной ходовой застыли двое, словно замороженные злой бокоро. Гайя, посреди рывка вперед, и Соланке, уронивший второй размыкатель. Красный рукав его костюма по плечо обметало инеем, и этот жуткий белый, отдающий синью под яркими лампами форпоста, с безжалостной четкостью дал понять – лопнула ткань УЗО. Тепло и влажность человеческого тела вырвались наружу, вытесняемые разницей в давлении, и тут же превратились в погребальный саван. Другой рукой Соланке тянулся к лицу, растопырив пальцы. На мгновение мелькнула невероятная благодарность страшному морозу, замедлившему движения. Были на счету Хиюмы такие глупо оборванные жизни: заработается кто-то, задохнется от боли в легких, сорвет шарф и надышится – три вдоха, пять, а потом уже не спасешь...
– Дерш-ши его! – засипел Бела, чудовищным усилием сжимая собственные связки, не давая вырваться громкому крику. – Гайя, дерши его!
– С-соланке! С-стой!
– Вьеран, да г-хде они, с-скхоты?!
Бела дотянулся до пояса и непослушной каменной ладонью вдавил четвертый термоэлемент. Над кадыком сомкнулась раскаленная полоса – УЗОшка, переходя в режим супернагрева, блокировала выход тепла, чтобы не убить хозяина температурным вихрем, образующимся у лица. Термонити, вплетенные в шарф, зло куснули щеки. Маску затянуло мутью. Жар в костюме сделался непереносимым. Показалось, затлели косицы, перекинутые за спину. На мгновение с перепугу примерещился в стерильном воздухе Хиюмы тонкий запашок горящей кожи. На глаза опять потек пот, мигом склеивая ресницы ледяной броней.
И сделать следующий шаг оказалось чуть легче. Бела напрягся до зеленых полос перед глазами, чувствуя, как твердеет шарф от его замерзающего дыхания, и все-таки сделал шаг. А за ним еще один.
– Обогрев, – выхаркал он сквозь удавку на горле. – На чет-тверкху-у...
Соланке почти дотянулся до лица. Бела тащил себя, словно бочку с теньярой. Дико заколотилось сердце, заболела голова, да так сильно, что к горлу подступила тяжкая тошнота. Бела укусил себя за язык. Начнешь блевать на морозе – считай, помер.
Шаг, второй, третий... Снег-песок громко скрипел под ногами, стирая подошву, и страшно было представить, что если УЗОшка начнет пропускать тепло на внешний слой... Однажды уже под самый конец лётного сезона так сел октоплан. Едва-едва коснулся лыжами сухой белой муки и тут же примерз насмерть. «Мука» расплавилась и схватилась льдом. Застрявшему в ловушке октоплану щедро лили теньяру под лыжи, поджигали ее пирошашками – и только так поджаренный, но освободившийся летун смог удрать на Рубин.
– Отх-хкрывайся, с-сука-а! – впервые захрипел Дженго.
Бела сделал последний шаг, вытянул чугунную руку и схватил Соланке за запястье. Стиснул, насколько пускала затвердевшая ткань. Попробовал разглядеть лицо сейсмолога, но увидел сплошное забрало изо льда. Лед уходил под защиту шарфа-воротника, и там еще теплилось дыхание вместе с почти беззвучным шипением.
Открутить бы сейчас собственный воротник, содрать с горла кольцо, чтобы выпустить жар, сжигающий кожу и кости, но тогда обоим крышка.
Под отчаянный скрип снега добрался до них Гайя. Толкнул Соланке под локоть, так что обледеневшая рука поднялась в нелепом жесте призыва, и обхватил за пояс.
– Хватай, – страшно прохрипел в воротник. – Тащ-щим...
Дженго задыхался под люком, вскарабкавшись на спущенную лестницу. Сквозь намерзающий на глаза лед Бела видел, как он пытается воткнуть размыкатель в щель, но руки у него почти не шевелятся, и это похоже на движения умирающего насекомого, подрагивающего жесткими лапками в затихающей агонии.
Соланке отяжелел, ногами почти не шевелил, и каждый шаг давался с невыносимым трудом. Голова болела так, что в ушах стоял гул. Во рту от крови все слиплось и вязало язык отвратительными тяжами. Еще два шага – и из носа тоже потекло. Страшно и горячо, быстрыми струйками, и тут же начало замерзать наплывами. Бела раздул ноздри – если нос забьет, и начать ртом хватать воздух... А к тому уже все шло: в груди разрывалось от нехватки кислорода. Жидкий ледяной воздух вливался в легкие, но в нем было пусто, словно Бела дышал вакуумом. Жалкие крупицы кислорода, не успевшие замерзнуть и опасть на мертвый снег под ногами, сгорали слишком быстро.
– Н-не пада-ать, – сам для себя простонал Бела.
«На месте спасатели! – завопили в наушниках. – Держись, парни!»
Бела опять кинул взгляд на створки. По лесенке надо было подниматься в малый шлюз, но у форпоста были еще и грузовые створы, открывающие половину лаборатории. И сейчас они завизжали, душераздирающе зарыдали на морозе, с мясом отрываемые друг от друга – и пошли вниз. Дженго выронил размыкатель и привалился к лесенке. Полоса желтого сияния пролилась на голубой снег, выкрасив его в жутковатую зелень.
Вместе со светом снова взвихрился пар, и неистово зашипело: теплый воздух мгновенно замерзал, кристаллы формировались на лету и сразу же начинали осыпаться. Чистая линза под ногами помутнела, превращаясь в насыпь. Свет в разверзающейся трещине сменился на красный. Дженго неожиданно глухо взвыл, захлебнулся и умолк.
«Быстрее! – крикнул Вьеран. – Бустера надолго не хватит!»
– С-сей...час... – выхаркнул Гайя. Судя по звуку – вместе со слюной и слизью. – Еще... немного...
Багровые отсветы снова изменили цвет снега. В двух шагах, рукой подать, забушевало яростное сражение почти космического холода и неистового жара, а дойти не получалось. Соланке перестал сипеть.
– Еще ш-шажочек... – Гайя скрипел, как заржавевшая ось. – Бела, ещ-ще ш-шажочек, ну же... Хар-рака...
– А мы... ему хуже... не сделаем... – Бела сделал еще шажочек. Ноги варились в раскаленной плазме. Голову окутал пронзительно красный туман. Зрение стремительно падало. – Ес-сли... с х-холода... в т-тепло... А, Г-хайя? Скажи...
Багровый свет метнулся ослепительным бликом по костюму, и от ткани взвились искристые струйки. Бела секунду с тупым изумлением наблюдал за ними, а потом струйки тоже сделались красными.
– Айна, горим!
Гайя заорал во все горло. Бела вздернулся в ужасе, сдавлено втянул воздух – и тоже взвыл. Кольцо на горле мгновенно разжалось. Костюм среагировал на резкое повышение температуры. Голову обдало еще одной волной жара, идущей из костюма. Прочная ткань трещала, стреляла искрами, и раскаленные дорожки термоэлементов впивались в тело.
– Держись, парни! – закричали сверху.
В умирающем дрожащем окошечке, в которое превратилось его зрение, Бела видел, как из люка вываливаются несколько темных фигур и бегут к ним. С удивительной легкостью, невозможной на бешеном морозе. Словно здесь тепло, жарко, горячо, невыносимо, адски, мучительно пылающе...
Кто-то обхватил его за плечи, дернул, отцепляя от Соланке, и стремительно поволок. Бела забарахтался, пытаясь шевелить ногами живее. Его впихнули на лестницу, и он полез, из последних сил переставляя омертвевшие ноги. Кольцо-удавка снова стиснулось на горле, но у него не было времени притормозить, ведь где-то за спиной оставался Соланке, нужно было торопиться...
Спустя вечность Бела перевалил через край, спасатель подтолкнул его снизу, и тут из него словно выдернули тот надломленный стержень, который держал его эти последние десять-пятнадцать страшных минут. Бела рухнул на пол. Неизвестный потащил его в сторону.
- Б-больно! Вык-ключи УЗО...
Белу ударили по бедру с набором термоэлементов. Эферитское пекло, поджаривающее механика заживо, резко пошло на убыль, и Бела всхлипнул от счастья. Хотел булькнуть что-нибудь благодарное, но не смог. Тогда он поднял руку, дотянулся до воротника и слабо дернул. Этого хватило, чтобы наконец-то убрать преграду и впустить в изнемогающие легкие чуть больше воздуха.
Он судорожно начал дышать и от этого резкого напряжения все-таки не выдержал: успел только перевалиться на локти, и его тут же жестоко вырвало с желчью и кровью.
– Ох, дураки, мзунгу, – вздохнул неизвестный. – Дышать можешь, э?
– М-м!
Надсадно скрежетали поднимающиеся створы, кто-то стонал, кто-то снова заклинал «Держись, парни», громко ругался доктор Кечавай, веля разворачивать носилки, а Бела с упоением смотрел на омерзительную лужу, исторгнутую из собственного желудка и наслаждался тем, что она не замерзает. Едва-едва схватывается по краям чем-то вроде холодной пленки, но ведь не превращается в иссушенную ледяную нашлепку на металле.
Створы перестали скрежетать и с последним жалобным стоном закрылись наглухо.
– Быстрее, харака-харака! – уже издалека подгонял доктор. – Я не могу здесь криоожоги лечить, в санчасть, живо, мзунгу!
– Чуть не сжег, гиена злобная, – надсадно выговаривал Дженго, чем-то грохоча. – Вулу, больно как!
Бела оттолкнулся от пола, едва не упал в лужу, но его придержали за плечо. Шипя, Бела развернулся и сел. Все тело грызла острая боль, дергающая при каждом соприкосновении с костюмом. От этого даже становилось легче дышать – все-таки горло и легкие болели чуть меньше. Багровое сияние утихало, и темная фигура превратилась в привычного брата-полюсника. По единственным на всю станцию голубым глазам Бела узнал Ирдже.
– Подпалился ты знатно, чомми, – вздохнул тот. – Встать сможешь?
Бела задумался.
– ...всего минус тридцать было, а вы давай орать: «горим, горим», – смущенно объяснял Тонга. – Я ж аккуратно, эйш!
– Аккуратно он... – Дженго засипел и сплюнул на сторону. Бела увидел, как у ионосфериста в буквальном смысле слова отстает кожа от мяса на левой щеке. – Ты бы попробовал там побывать в такой мороз, там и минус шестьдесят за сауну сойдут. И костюм, гиена пархатая, полетел... Гайя! Бела!
– Жив... – простонал Гайя. – Но ошпарен, надорвался и не пойму, то ли пупок вниз съехал, то ли это все ж геморрой вылез...
Полюсники засипели, прибывшие за ними – неуверенно захихикали. Тонга уже орудовал вокруг термобустера, переключая на нем регуляторы. Бела растянул губы в улыбке и медленно поднял руку, тщательно сложив пальцы, чтобы торчал только большой. Горло не слушалось.
– Ведите нас в санчасть, – приказал Дженго. – А то у меня лицо от черепа отпадет сов... с-с...
Он резко мотнул головой, стоявший рядом Лугану отшатнулся, и ионосфериста тоже вывернуло наизнанку.
Бела окончательно решился, потыкал пальцем вверх и протянул руку своему компаньону. Голова разламывалась, во всем теле вспыхивали очаги боли. Ирдже воровато огляделся и снял с пояса баллончик с маской.
– На, друг... Эй, эй, не так сильно! А ну отдай, мзунгу!
Бела зашипел не хуже баллончика, которому свернул вентиль. Кислород, подкрашенный легким травяным запахом, манил сильнее всякого наркотика. Ирдже выдернул баллончик из ослабевших пальцев механика и подкрутил вентиль в обратную. Шипение сменилось на едва слышный звук. Бела яростно закивал и вновь отвоевал источник кислорода. Постарался взять себя в руки и первый вдох сделал очень медленно. Даже здесь, где атмосферное давление было ниже нормы на добрых двести пунктов, этот воздух пошел в легкие потоком настоящей жизни. К пятому вдоху унялась ломающая виски боль, а к десятому голова легко и приятно закружилась.
Ирдже помог ему встать, осторожно развернул его к выходу, и Бела полностью отдался ему в руки, следя лишь за тем, чтобы не упасть. Гайя сипел в адрес Тонги что-то неуважительное, Лугану и Хайле яростно защищали электромеханика, предъявляя в доказательство ссадину у того на лбу, каковую Тонга заполучил, со всех ног несясь к запорным механизмам, которые кое-кто – тут последовала серия уничижительных взглядов на пострадавших – заставил всяким барахлом, блокирующим подход к грузовым створам. Бела сделал шаг и съежился в ожидании боли.
– Пойдем, пойдем, парень, – почти заворковал Ирдже. – Догоним доброго дока, попросим его сделать десяток укольчиков.
– Айна, – беззвучно сказал Бела. – А-ах!
На втором шаге он оступился, и тело прожгло в десятке мест. Вместо крика из горла вырвалось сухое шипение. Казалось, его освежевали прямо в УЗОшке. Бела схватился за руку Ирдже. Дженго, ковылявший к ним, поднял палец и погрозил.
– Поменьше ерзай, мзунгу поджаренный. А то доку еще придется в тебя, бесперспективного, кровяной раствор заливать.
– Х-ха, – возмущено проперхал Бела и стиснул плечо Ирдже покрепче.
На подходе к санчасти царила суета.
– Дорогу, дорогу! – покрикивал Ирдже, уже почти несущий Белу на себе. – Что столпились, ребят пропустите!
Полюсники оглядывались, видели пострадавших, после чего уважительно расступались. Но возле самой двери пришлось остановиться.
– Уна! – встревожено выкрикивал застрявший в дверях гидролог. – Уна, ты там как? Хабари, Уна?
– Иди отсюдова! – сердито орали из санчасти.
– Как я пойду, когда у меня Уна там?!
– Уна там, а ума у тебя нет, эйш! Выйди вон из двери!
– Не пойду, эйш! Мзунгу стриженые!
Грива косиц на плечах Андора подпрыгивала от негодования. Бела мутным взглядом смотрел на эти косицы и вспоминал, как Андор на спор пообещал заплести розовые ленточки, если к восемнадцатому дню месяца нахасе они не доберутся до четвертого километра. Выиграл, но из желания попинать соперников заплел пять отвратительно розовых ленточек, и таскал их не снимая, пока розовый не обтрепался настолько, что стал ближе к цвету колбасы, полагающейся в сухпайке и каковую Чираута презирал до глубины брюха.
– А ну-ка, – прогудел Ирдже, – Андор, подвинься-ка.
– Никуда я не по... а, что творишь, слоняра хренов?!
– Не только у тебя пострадавшие, – отрезал Ирдже. – А ну, э!
Андор резво отскочил. Темные глаза скользнули по лицу Белы, и механик попробовал ободряюще улыбнуться. Андор с трудом растянул губы в улыбке и показал большой палец. Он, похоже, примчался с буровой, даже не заскочив умыться, потому что лицо было перемазано силиконовой замазкой, застывшей неаккуратными белыми наплывами у линии волос и возле ушей.
Ирдже впихнулся в санчасть, оглянулся и опустил Белу на кушетку у двери. Бела вздрогнул от боли. Фотометрист плюхнулся на пол и гулко выдохнул.
– Тяжелый ты, – словно оправдываясь, сказал он. – Чем только тебя тут кормят.
Бела ухмыльнулся и постарался многозначительно подвигать бровями. Еще секундой позже к нему присоединились Гайя и Дженго.
Кечавай, у которого наспех назначенные ассистенты стаскивали костюмы с Соланке и, видимо, Уны, мельком бросил на прибывших взгляд и отвернулся, поправляя кислородные трубки.
– Марайя! – гаркнул он.
– Тут, бвана!
Гляциобиолог выскочил из-за ширмы. Кечавай через плечо ткнул жилистым пальцем в троицу:
– Взять!
– Ага! – преданно гавкнул Марайя и немедленно устремился к кушетке, едва не рассыпая множественные серебристые пакетики, которых у него была целая охапка. Ирдже живо подтянул ноги, Лугану и Хайле втиснулись обратно в дверной проем, чтобы гляциобиолог их не сбил.
– Сейчас я, как научный сотрудник, буду вас лечить, – оптимистично объявил Марайя и сыпанул пакетиками на пол.
– Ой мама, всегда этого боялся, – простонал Гайя, – он же нас угробит.
– А ну молчать, – потребовал Марайя. – Наш добрый доктор дал мне право проводить над всеми операции без анестезии. Это что?
– Эйш, дурак, не трогай! – сипло возопил Дженго, отшатнувшись так резко, что ударился головой о стену. – Айна! Твою мать! Человек-гриб!
– ...и стоит он там, возле бура, – громко рассказывал в коридоре Андор, – и смотрит на меня глазами побитой гиены! Рожа серо-белая, и воротник болтается! Глотнул он, мзунгу! Ну я вниз, его, дурака, в охапку и бежать! «Доктора мне!» – ору. А доктор уже исчез, у него, видишь ли, обморозился кто-то!
– Не кто-то, а научный сотрудник! – возмутился Дженго. – Айна! Ай!
– Что ты так орешь, я же осторожненько, – тоже возмутился Марайя.
Ассистенты уже деловито катили Уну и Соланке в стерильную половину. Гайя лил серебристое содержимое пакетика на лицо, закрыв глаза. Под светом ламп приемного покоя гель взблескивал не хуже льда, и на секунду от этого стало жутко. Затем Дженго опять заголосил, убитый наповал талантами Марайи в приживлении тканей на биоактивную пропитку, и Бела словно очнулся от кошмарного сна.
– ...а мы только-только докопались, – продолжал изливать боль невидимый Андор. – Понимаешь, эта точка нам все мозги съела, гиена! Понимаешь, чем глубже, тем лед сильнее давит, там вообще температура повышаться должна от трения, а она, собака, стоит и стоит, и даже поле-поле падать начала! И все никак не стабилизируется, и вот по нашим расчетам...
– Да это ты всей станции мозги съел! – отмахивался такой же невидимый собеседник.
– И вообще, может, это от ваших сверхбурений такой криоудар произошел! – влез еще кто-то. – Досверлились, геологи хреновы!
Тут же обнаружившиеся геологи в лице Магаши дружно возразили, что ни малейшего отношения к этим преступным деяниям не имеют. Их интересуют только подтвержденные сканированием залежи элементов, а мифические точки холода в гипотетической биосреде подо льдом их интересуют так же, как предсказания жрицы на внутренностях битых флаеров.
В разгоревшемся скандале полетели пух и перья, приправленные клочками диссертаций и монографий.
Бела начал погружаться в болезненный ступор, в котором его тревожно покалывала мысль, что неплохо бы вылить за шиворот несколько пакетиков геля, чтобы избежать ожоговой инфекции. Но руки были такие тяжелые...
– Пропускать скорый помосч! – заревели в коридоре с жутким акцентом.
– Айна, мафута, куда ты так ломишься?! – тут же ответили на несколько обиженных голосов.
Бела подскочил на месте. Сон испуганно упорхнул, оставив головную боль. Ирдже напрягся. Марайя передернул плечами и продолжил варварски резать шовный стык УЗО прямо на Дженге. Ионосферист совсем побледнел, привалившись к стене.
– Прочь жопные ноги с дороги! – заревели еще громче.
Застрявших в дверном проеме спасателей вышибло могучим толчком, точно пробку. Матерясь, полюсники проскакали по приемному покою и естественным образом затормозили о стол, которым доктор Кечавай отгораживался от пациентов, жалующихся на невроз и облысение. Дверь попробовала захлопнуть мембрану, но не успела, и в санчасть ввалилась гигантская туша.
– Здесь стерильность, эйш! – возмутился Марайя. – Выйдите вон, посторонний!
– Жопа рот молчать, – категорически ответил яут и громыхнул на стойку исходящий паром открытый термос. – Вы все! – толстый палец почему-то уткнулся в Белу. – Лечить телесность через пищевод путем суп эгуси и помбе!
– Чираута, миленький, – Бела расплылся в идиотской улыбке. – Конечно суп и помбе!
– Нзури-нзури, – умильно прохрипел Гайя, уже напоминающий ртутный манекен.
– А я? – встревожился Марайя.
– А ты мощами не скорбен, – фыркнул шеф-повар Бирюзы. – Болезный же открывать рот сиюмоментно.
В костюме по-прежнему дико пекло. Бела все-таки поднял упавший ему на колени пакетик, поднес ко рту и сорвал зубами уголок. Задрал подбородок, стиснул пакетик непослушной рукой, и прохладная жидкость потекла в недра костюма, смывая боль с каждым миллиметром. Глядя на уже родную, а сейчас – так даже симпатичную харю шеф-повара, Бела наконец-то почувствовал невыразимое до сих пор – он в безопасности. Он дома.
* * *
Вторая неделя с момента «прорыва» стабильно радовала метеорологов стойкими морозами. Впрочем, радость их уже не была столь яркой и больше походила на вымученные улыбки посетителей венерологического диспансера.
Неприятности множились, следуя правилу цепочки. Форпост-три стоял брошенный, нужно было выходить на ремонт, но начальник станции велел ждать и самоубийственных трудовых подвигов не совершать. Форпост-шесть, прибежище гидрологов, работал вполсилы: из-за невиданного мороза то и дело бастовало буровое оборудование. Форпост-четыре погряз в ледяной грибнице, начавшей неистово размножаться в условиях сверхнизких температур, и начальник станции кратким постановлением велел отрезать его полностью. Под удар попали агробоксы, приносившие станции почти неиссякаемые запасы быстрорастущего синтолина. Марайя ввиду этого принципиально объявил траур среди себя.
После изоляции агробоксов деликатесы, которыми шеф-повар беззаветно баловал полюсников, превратились в инструмент поощрения, появлявшийся на столе хорошо если раз в сутки. У Чирауты немедленно испортилось настроение, и по станции поползли слухи, что от огорчения он уже планирует кого-нибудь освежевать во славу искусства своей исторической родины. Оставшиеся без дела научные работники педалировали, что освежеван будет кто-то из «дыркобурителей». Гидрологи в свою очередь предлагали «сельхозрылам» внимательнее смотреть по сторонам, чтобы не потерять лишние части тела, например, безмозглые головы.
Доктор Кечавай ходил по станции с профессиональным видом и поигрывал скальпелем, порываясь лечить неумолимо надвигавшуюся, по его мнению, полюсную депрессию. Двух тяжелобольных ему явно не хватило для написания диссертации.
Холодно сделалось настолько, что по углам кают к утру выбеливало пол; вода в системе распыления сделалась еле теплой, а климат-контроль оказался предан забвению. И влаги в воздухе стало еще меньше.
Мороз, опустившийся к отметке минус сто и две десятых, отгородил Бирюзу от остального мира незримой смертельной завесой.
Оценив шансы станции на выживание, Конрад объявил режим экономии и уплотнения поселения. Все лишние помещения подлежали отключению от системы обогрева.
В качестве положительного примера начальник Бирюзы поселил у себя метеорологов и два стенда с образцами ископаемых. Народ зубоскалил, что сделал он это исключительно чтобы драть с метеорологов по три шкуры ежедневно, ведь должен же быть кто-то виноват в возмутительном поведении Хиюмы.
В остальном Великое Переселение происходило с огоньком. Выяснилось, что первая смена не хочет делиться лабораторией со второй, а третья их всех ненавидит. Гидрологи, отстаивая каждый погружной метр собственного оборудования, готовы были благородно пожертвовать половиной приборов метеорологов, те доказывали, что из двухтонного багажа геофизической группы следует оставить несессер с личными вещами, а разгневанный Дженго призывал к жесткой экономии за счет актинометрии, тем более, что на полюсе холода наука о солнечных энергиях совершенно никому не нужна. Нганга лишь посмеивался, пребывая в превосходном настроении, о причине которого было известно только подкупленным механикам: вместо положенных по инструкции трех кубометров аппаратуры он засунул в выделенную лабораторию все четыре. Конрад метал начальственные громы и молнии, а также призывал дока лечить всех причастных клизмами на тягачевом топливе.
При этом полюсники бодро терроризировали камбуз, требуя в ежедневном меню как можно больше горячих супов. И ройбуша, ройбуша. И банановый помбе. Муссы нажористые и не очень. Напитки прохладительные. Напитки горячительные. Морсы в ассортименте и по предзаказу. Что угодно, лишь бы сбить невыносимую сухость в глотке.
Особо страдающим Чираута презрительно посоветовал мочить полотенчики и класть на лицо.
«Освежать, бодрить, тонизировать», – резюмировал он.
За механиками началась охота. Разные группы хотели видеть их в своем составе, предлагая мутные льготы и соцпакеты. То есть, льготно ремонтировать оборудование, подхватываться на побегушках и в пакетном режиме совершать преступные деяния по подкручиванию термоэлементов.
Со своей стороны Бела опасался делить квадратные метры с людьми, видящими цель жизни в добыче кернов или новых сортов микробов. И, увидев хитрые закорючки имени в списке вакантных мест на подселение, он недолго думая ткнул туда же, проставляя собственный идентификатор. У него за спиной, в страждущей распределения по справедливости толпе, кто-то, очень похожий по голосу на Кирабо из банды Андора, отчетливо сказал:
– Вот зараза, эйш, – и добавил уже тише, явно из мести: – Сожрет тебя мафута этот и не подавится.
Бела обернулся, но предполагаемый гидролог уже смылся, а вместо него в прямой видимости маячила слегка испуганная физиономия Тонги.
– Хей, йоу! Ты с кем?
– Да вот... – Бела неопределенно пожал плечами.
– Тонга, – очень нежно сказал Дженго из-за спины механика и положил тому руку на плечо. – Идем жить с нами, Тонга, друг. Мы хорошие.
Механик посерел. Дженго уже потянул его на себя, скалясь в трогательной людоедской улыбке, усугубляемой кривым шрамом на щеке. Тонга выбросил вперед руку и в отчаянном рывке присоединил свой идентификатор к имени Белы.
Позднее Дженго, объединившись с Андором и метеорологами, провел акцию протеста, возмущаясь несправедливым перекосом в расселении технического персонала. Даже предлагал ввести график миграции техников по научным группам. Конрад это безобразие прикрутил, пригрозив Дженго, что его самого переквалифицирует в техника, а может и дворника. Поддержка Дженги тут же трусливо разбежалась, и ионосферисту пришлось довольствоваться включением в график техобслуживания. Хотя и бухтел он изрядно.
Если бы Белу Шербана, широкопрофильного механика двадцати шести лет, спросили, какое его решение в жизни было самым удачным, он бы тут же ответил, что тот миг, когда он выбрал соседа.
Во-первых, в каюту к шеф-повару никто не осмеливался названивать с нытьем, жалобами и бесконечными просьбами починить что-нибудь, включая УЗОшку. А по УЗОшкам Бела волей-неволей сделался специалистом, хотя для этого пришлось с головой погрузиться в кипу спецлитературы, спешно высланной с Большой земли. При этом по станции пахать надо было, не покладая рук, и изучать новые технологии приходилось поздно вечером, иногда даже ночью. Бела торчал бы над документацией до самого утра, даром что у Кечавая можно было вымолить стимуляторов, но Чираута решительно пресек подобные попытки.
«Нет надобность заморенный труп!» – объявил он, изымая у механика терминал.
Во-вторых, в каюте шеф-повара было тепло. Вовсе не потому, что кто-нибудь пошел на такую гнусность, как махинации в системе теплоснабжения. Просто Чираута был мафута. То есть очень жирным. Огромной горой мяса и сала, которая постоянно излучала повышенную температуру. Бела сразу посчитал неразумной растрату такого ценного ресурса впустую и торжественно объявил, что будет спать на одном матрасе с шеф-поваром. Тонга обозвал было его извращенцем, но Чираута выразил решительный протест против настолько тесного уплотнения. Себе на беду: ирингийцы друг за друга стояли горой, и Тонга переобулся на полуслове. Теперь уже два механика жаждали делить квадратные койкометры с представителем дружественного народа. Чираута упорствовал. В ход пошли такие веские аргументы, как толкушка для батата и тяжелые фазовые измерители. Наклевывалась перспектива подачи жалобы начальнику станции, однако неожиданно Чираута уступил.
«Лишний градус слать в камбуз на мощность плит!» – потребовал он.
На том и договорились.
В-третьих, никто из новых соседей не храпел.
Теперь, когда главной темой на станции сделались дружные стоны о холоде в каютах, Бела злорадствовал. Проснувшись рано утром, он подавался ближе к границе спальной зоны и протягивал руку, чтобы кончики пальцев оказывались за призрачной завесой. Мороз радостно вцеплялся, Бела отдергивал руку и целиком нырял под термопокрывашку, упиваясь собственной дальновидностью. В это время Тонга, ведомый чувством долга, стучал зубами по пути из санузла и демонстративно громыхал термосом, который с вечера заботливо собирал Чираута. Термос шеф-повар выбрал самый гигантский, чудовищно неудобный. Вероятно из мелкого пакостничества.
«Потише, э!» – требовал Бела, чувствуя, как шеф-повар начинает грозно ворочаться.
«А кто вчера три раза ронял УЗО, мзунгу?» – ответно шипел механик, и Бела стыдливо замолкал.
Потому что и вчера, и два дня назад, и четыре – всякий раз, когда была его очередь вставать раньше всех и отправляться в обход по станции, он, проснувшись, некоторое время с отвращением изучал таймер, а убедившись, что будильник не наврал и сейчас в самом деле полшестого утра, с подобающими случаю эмоциями поднимался и спешил в санузел. Оббивая все углы, наступая на разбросанные по каюте инструменты и роняя одежду.
В сравнении с этим невинное лязганье термосом обгавкивать было стыдно.
Впрочем, кое-что Белу оправдывало. Если слишком сильно шуметь, Чираута мог щелкнуть зубами. А этими клыками, как обоснованно считал Андор, можно было оказывать помощь буровой. Эрно же бесстыже мечтал, чтобы экскаваторная пасть регулярно окапывала его любимый павильон.
Тонга всегда прятался за массивными тылами Чирауты, пояснив, что не готов хрупнуть пополам, если шеф-повару придет в голову хорошенько зевнуть. Бела мужественно взял на себя эту опасность, лихо обменяв ее на дополнительное тепло, и обычно дрых прямо на пути гипотетического щелчка.
Шеф-повар занимал дохрена места, поэтому над головой у Белы перманентно оказывалась тяжелая башка, а могучие твердокаменные ляжки, покрытые крокодильей шкурой, подпирали снизу, грея «тощий, как смерть, зад». Неохватные руки тоже не оставались без дела: одна прикрывала живот, вторую яут норовил сунуть ему под голову. Плечо было таким толстым, что Бела покоился на нем, как на диванном валике. В довершение всего, в титаническом брюхе яута периодически начинались геологические подвижки, и порой настолько внушительные, что Бела аж просыпался.
В целом, спать с инопланетчиком было не слишком удобно, но очень тепло. Можно смело раздеваться до трусов. И хотя злые языки постоянно судачили, что у техников-механиков совет да любовь с яутом, эротики в этих ночевках было столько же, сколько в объятиях с батареей центрального отопления.
Тонга в последний раз лязгнул термосом, выругался вполголоса, и дверь мягко шорхнула, выпуская его в царство ледяных коридоров. За спиной по громадной туше прошла мелкая дрожь. Бела недовольно поджал пальцы на ногах, досадуя, что его законный сон окончательно нарушен, но деваться было некуда: Чираута вставал почти сразу за дежурным механиком, чтобы успеть запустить камбуз до того, как оледеневшие и несчастные полюсники полезут в кают-компанию, требуя наполнить их жизни смыслом и сорговой кашей.
Над головой клацнула пасть, раздался глубокий вздох, и Бела молниеносно заткнул уши и еще вдобавок зажмурился. Рычание, напоминающее о разламывающихся льдинах, грянуло на всю каюту. Поднялось до торжественного трубного крещендо, изнасиловало слуховой аппарат соседа и пошло на убыль, закончившись аллергическим всхлипыванием.
– Вулу нас защити, – сказал Бела в недра термопокрывашки. – Гром-собака.
– Утро доброе есть? – светски поинтересовалась собака.
– Утро хладное, а так нзури-нзури, – вздохнул Бела, извлекая пальцы из ушей, а голову из-под укрытия.
Тепло, исходящее от шеф-повара медленно исчезало – Чираута готовился к активности в холодной среде, регулируя собственный теплообмен. Бела поежился.
– Замерз – нет?
– Неа.
– Что сегодня ремонт?
– Как обычно, попытки спасти неспасаемое. А что на завтрак?
– Скорбное дерьмище, но с внесением специй, – проворчал Чираута. – Невозможность откармливать голодных. Огорчительно и оскорбительно!
– Ну ты-то не похудеешь, мафута, – поддел Бела.
Яутжа выпростал руку из-под покрывашки и с размаху отоварил Белу по заднице.
– Айна! Мать твою!
– Тощий зад, – возвестил Чираута. – Его не спасать никакие скорби еды!
Потом термак полетел в сторону, а следом отрубилась теплозавеса. Бела взвыл. В каюте под утро температура опускалась до нуля.
– Отопление включать кто будет, эйш?! – возопил он, судорожно ныряя за термашкой.
– Экономия есть, – категорически парировал Чираута.
– Чтоб тебя, мзунгу!
Чираута восстал с койки, оставив его совсем без защиты.
Пока Бела судорожно заматывался в термашку, едва не поскуливая от негодования, яут на ходу разминался, величественно совершая медленные движения руками. Проводив злобным взглядом широченную спину, еле вписавшуюся в стандартный проем санузла, Бела поежился. А когда шеф-повар включил воду, охнул и вскочил с места. Горячая вода имела свойство быстро превращаться сначала в теплую, потом в холодную. Эксперименты показали, что хватало горячей минут на пятнадцать. Особенно, если перед этим кое-кто уже успел умыться от всей души.
– Мзунгу! – Бела промахнулся мимо унта, и мороз хватанул его за пятку. – За что мне такой сосед? Стервятник, а не сосед!
– Сам выбор, – откликнулся яут сквозь шум воды.
Ворвавшись в прогретый санузел, Бела попробовал отпихнуть шеф-повара от раковины. Металлическая чаша звенела, наполняясь струями. Яут отступил в сторону сам – Беле сдвинуть его с места было не под силу. Он доставал макушкой чуть выше плеча Чирауты, а на фоне могучей грудной клетки, бугрящихся мускулами рук и немыслимого брюха делался совсем незначительным. Даже грива у яута была толще, чернее и длиннее. А еще во влажной теплой атмосфере от него начинало нещадно разить прелыми орхидеями.
Протиснувшись между брюхом и раковиной, Бела схватился за мультитул, одновременно выщелкивая из него зубную щетку, носовой спрей и бритву.
– Не стоит поспешать, – сказал Чираута сверху. – Ты же вступать в рабский труд позднее.
– Я не могу позволить тебе истратить всю воду, – сообщил Бела сквозь зубную щетку. – Ты слишком толстый, на тебя уходит... Айна!
Яут приподнял ногу и одним коленом прижал Белу к раковине. Бела попробовал уязвить его мультитулом, но шеф-повар невозмутимо продолжил настраивать собственную зубную щетку, больше походящую на экзотический инструмент пыточного толка.
– Ладно, извиняй, друг! Раздавишь к херам!
Чираута помедлил, но все же убрал ногу. Бела легонько ткнул его локтем, уже скорее в знак примирения, чем из мести. Яутская зубная щетка заработала с грозным рычанием.
Три недели подряд ритуал повторялся. Пока Бела чистил зубы, брился, умывался и обмазывал лицо силиконовым гелем, который должен был удерживать влагу в тканях и не давать обмораживаться, Чираута успевал вдумчиво прочистить внутренний ряд зубов. К моменту, когда Бела заканчивал собирать косицы и заплетать их в длинный жгут, доходило до полировки внешних клыков. Следом Бела стаскивал пижаму и начинал придирчиво изучать медленно подживающие шрамы, а Чираута сосредотачивался на перебирании собственных дредлоков.
Тогда, после событий на Форпосте-три, Кечавай страшно ругался, проводя противоожоговую терапию. Испорченные холодом УЗОшки работали хреново, и когда в ход пошел четвертый термоэлемент, защита прогорела. Всех троих хиюмонавтов поджарило, особенно там, где из-под ткани повылезали теплопроводящие части.
Если смотреть с высоким чувством прекрасного, складывалось впечатление, что по механику Шербану занимались художественным выжиганием, как по деревяшке. Красно-розовые шрамы, затянутые тонкой, едва-едва начавшей регенерировать кожей, расцвечивали обычную черноту диковатым узором. Часть до сих пор приходилось заклеивать, потому что в сухом безжизненном воздухе малейшая царапина заживала подолгу, невзирая на труды доктора, который преследовал пациентов с неумолимостью служебной гиены.
За семь дней интенсивной терапии док извел почти весь запас биогеля, а потом честно признался, что страшно боялся все это время – а вдруг не поможет, вдруг измученные нечеловеческими условиями организмы откажутся восстанавливаться. Попахивало как минимум переливанием крови. В условиях зимовки масштабную операцию, да сразу на троих, не потянуть. А там еще и два тяжелых пациента, где как по учебнику: криоожог и обледенение легких.
«А ты все жаловался, что аппендицит некому вырезать, э, – подначивал Гайя. – Вон смотри, чтоб объяснительную не пришлось писать, откуда столько пациентов разом. Не усмотрел! Недопрофилактировал!»
– Плохая шкура, – заметил Чираута сверху.
– Отличная шкура, – рассеяно возразил Бела. – Еще недавно труп трупом был, а теперь бодрее прочих. Акуна матата.
– До сих пор стонать во сне.
– Чего? – Бела вспыхнул, стискивая края раковины.
– Стонать во сне, – повторил Чираута и ковырнул когтем чуть ли не в собственной глазнице. – Ворочаться, елозить, болеть.
– Я не болею, эйш! – ляпнул Бела первое, за что смог зацепиться.
– Чувствовать боль.
Неумолимость шеф-повара была отвратительна. Потемнев еще злее, так что шрамы сделались багровыми, Бела выметнулся из санузла. Жар стыда согревал не хуже тепловой завесы, поэтому даже впрыгивая в костюм – модифицированный вот этими обожженными руками – Бела почти не почувствовал холода. На секунду всему телу стало очень скользко, словно Бела окунулся в жидкий лед, а затем костюм плотно обхватил его и сделался приятно теплым.
Чираута вынес себя из душевой, за ним вырвался клуб пара и тут же бессильно опустился на пол, где и растаял. Бела передернул плечами, невольно задержавшись взглядом на более чем скромном одеянии шеф-повара Бирюзы. Штаны, куртки, теплые ботинки – все это Чираута под куполом станции категорически не признавал, вместо этого добавив в свой гардероб некоторое количество меха. По мнению Лугану, каковым метеоролог охотно делился с любым желающим, выглядел Чираута из-за этого, как древний эскимос.
«Народность такая, с северных широт старого света, – разъяснял Лугану. – Очень странные парни, такие же толстомордые мафута, как наш повар».
Кечавай возмущался негигиеничностью, которую мех нес в камбуз, но все попытки внедрить чужой устав на свою территорию шеф-повар игнорировал с олимпийским пренебрежением, лишь иногда угрожая самым зарвавшимся половником.
– Опять оба-два развлекаться в санитарном узле? – осведомился Чираута.
– Ниче не было, – привычно открестился Бела.
– Я-то видеть след, – Чираута постучал себя по лбу. – Вот тут, глупая жопа, есть всякое дополнительное видение, получше твоих глаз.
– Чего пристал, мафута, – фыркнул Бела, стараясь не отводить взгляд. – Ситуация хреновая, люди нервничают. Почему не протянуть руку помощи?
– Подергать рукой помощи, ты иметь в виду? – осклабился Чираута.
Бела выпятил челюсть и напустил на себя высокомерное выражение лица. Чираута громогласно хрюкнул, издал жуткий швыркающий звук, точно втянул носоглоткой пол литра помбе, развернулся и потопал к двери. Температура в каюте, казалось, упала еще больше. Бела ткнул в термоэлемент на поясе и потащился следом. Машинально разглядывая костяные лезвия, выглядывающие из толстой кожи, он привычно задумался, как Тонга об них не обдирается. Захотелось дотянуться и потрогать: вдруг на самом деле они вовсе не острые.
Чираута выдвинулся в коридор, развернулся, и Бела услышал чей-то вскряк. Крейсерская туша шеф-повара сбила какое-то мелкое судно.
Высунувшись следом, Бела окинул взглядом мрачный по утренней поре пейзаж и тут же наткнулся на пострадавшего.
– Мамбо-джамбо! – жизнерадостно сказал Руга. – Как жизнь, йоу?
Бела многозначительно посмотрел на рукав, где деликатно светились цифры.
– Смена еще не наступила? – сочувствующе спросил гидролог. – Не выспался?
– Горю желанием работать, – соврал Бела. – Хола, чего надо, друг?
– Да вот хожу, ищу кого на кофе позвать, – снова вернулся к полной оптимизма интонации Руга. – Хочешь кофе, друг? Мы с парнями че-т переборщили с утра, не пропадать же добру. Замерзнет, э!
– Так, давай сразу, во что вы меня пытаетесь втянуть?
Гидролог выдернул из кармана страшно измятый носовой платок и обстоятельно в него высморкался. Платок был весь в бурых пятнах.
– Ну, – гнусаво сказал Руга, – это долгая история.
* * *
К обеду стало ясно, что сверхглубокое хиюмское бурение стоит на грани экономического и научного краха. Бела трижды порывался сбежать, взывая к совести и штатному расписанию. Но, как выяснилось, команда гидрологов опутала начальника станции сетью интриг, достойных императорского двора из Старого Света, и овладела ценным ресурсом в виде механика и его глубоких знаний, помноженных на бесконечное чувство товарищества. Про последнее Андор напевал особенно сладко.
– Посмотрит Конрад на блистательные результаты, – ораторствовал он, – прослезится и воскликнет: «Айна! Зачем я был так несправедлив?! Зачем грозился урезать этим прекрасным людям расход энергии?! Как я был груб, когда они приходили со смены и шастали по кают-компании в грязных бутсах!»
– Анди, я все понимаю, – ответно дудел в вувузелу Бела. – Наука, перспективы, ведомственный коттедж на четвертой параллели...
– На пятой! – вскукарекнул Кирабо.
– Да хоть на шестой! Я не божок, эйш! Я уже себе в задницу очередной нейростик засунул, чтобы хоть понимать, что там в нашей технике не работает. Но не знаю я, почему она глохнет. Холодно, вот и глохнет, эйш!
– Наука стоит! – взвыл Андор и поперхнулся.
– А я сижу!
На последнем выкрике Бела поджал ноги, и Руга, подпрыгивающий снизу в попытке сцапать механика за ботинок и стащить вниз, к вставшей буровой, досадливо защелкал языком. Андор задыхался, словно астматик, грозно поглядывая на беглеца. Бела на всякий случай обхватил колени руками и подтянул к груди поближе. Сидеть на кубе обогревателя было опасно, поскольку вся буровая система находилась в критическом состоянии, но внизу, с остервеневшими гидрологами, было опаснее.
Какой поднялся крик, когда Бела в перчатках взялся за один из кернов, чтоб откатить с дороги. Этот оскверненный керн был немедленно забракован и отброшен прочь, а Белу ошпарили фразами о чистоте экспериментов и недопустимости троганья науки руками.
Устроившись поудобнее, Бела откашлялся и украдкой сплюнул в ладонь. Посмотрел – и убедился, что не зря чувствовал железистый вкус на языке. Прыжки вокруг буровой даром не прошли. Слишком тяжело давалась любая, самая скромная работа на Хиюме.
Гидрологам тоже пришлось несладко, они изо всех сил помогали, надрываясь вместе с Белой, и теперь их мертвенно-серые физиономии служили маяками укора в зеленоватом освещении Форпоста-шесть.
– Ну еще разочек, Бела, дорогой, – перешел к лести отдышавшийся Андор, глядя на механика, как на человека, которому сейчас один за другим вырвут три зуба. – Давай я тебе подержу какой-нибудь нужный инструментик?
Бела раскрыл было рот, чтобы послать Андора вместе с его кернами, инструментиками и буровой куда подальше, но тут выразительно скрипнула дверь. На морозе все скрипело и грохотало.
– Так и знал! – басом сказал Ирдже, заняв собой проход.
– Эйш, откуда здесь пугало? – демонстративно испугался Андор. – Рядовой, убрать!
Руга, к которому был обращен начальственный призыв, энтузиазма не проявил. Бела вытянул шею, с любопытством взирая на назревающую битву гигантов.
– У меня стоят зонды! – загрохотал Ирдже, бестрепетно входя на территорию буровой. – У меня план работ, эйш! Я выпадаю из графика, и Лугану уже пытается отъесть мне пятку, потому что стоит за мной следом в очереди, где его дружелюбно покусывают Дженго и его бригада! Мне нужен механик! А вы что творите, банан вам в жопу?
– Вытирай ноги перед храмом науки, чомми! – засипел Андор, смело отступая на два шага. – Мы все согласовали!
– Рабовладельцы вы, – сказал Бела со своей верхотуры и постарался сглотнуть вязкую железистую слюну. – Ирдже, они меня загнали в угол и не кормят обедом.
Ирдже грозно обозрел буровую и вложил кулак в ладонь, после чего с силой хрустнул костяшками.
Андор вздохнул и сел на пустую обойму. Потрепанные бледно-розовые ленточки в волосах уныло обвисли.
– Стоит на месте, хоть ты тресни, – печально сказал он. – Гиена. Застряли в трех метрах от великого открытия.
– Может, так и надо, – смело поделился мнением Бела. – Может, вы там досверлитесь до чего-нибудь неприятного.
– Конрад же разрешил, – вяло отбился Андор.
Бела свесил ногу, и Руга бдительно схватил его за пятку.
– Пусти, лилима похотливая! – зашипел Бела.
– Не троньте мой человекоресурс! – грозно сказал Ирдже. – Нам тут еще три месяца сидеть, успеете!
На него тут же яростно зашикали, даже Бела присоединился. Называть точные даты на Хиюме среди зимовки было верхом непочтительности к грозной силе природы. Все прогнозы следовало делать с известной долей осторожности, высказывая робкие предположения – не более того.
– А что я, я-то что? – тут же отступил фотометрист. – Ну в смысле есть еще время! А сейчас – отдайте мне Белу немедленно или я вам микробов в керны начихаю!
– Ребята, сегодня уже толку не будет, – просительно сказал Бела. – Буровой тоже отдохнуть надо. Давайте позже попробуем, э?
– Да иди уже, – махнул рукой Андор и сгорбился, опустив кисти меж колен.
– Эх, мать... – вздохнул Кирабо, закручивая косицы в узел. – Вот злобная стерва, Хиюма, ни сантиметра без крови не отдает. Эйш!
Бела осторожно слез с обогревателя и тут же ретировался за спину к Ирдже. Тот расправил плечи пошире, явно готовясь защищать выбитый у конкурентов трофей. От черных косиц, грозно разметавшихся по спине УЗОшки, разило сухим шампунем, аж в носу щекотало.
– Мы уходим, – строго сказал Ирдже. – Не только у вас проблемы.
– Идите-идите, – печально сказал Андор. – Бела, друг! Может, завтра?
Ирдже грозно засопел.
– Наука просит, – внес свой вклад Кирабо. – И она тебя не забудет!
– Ладно, может я еще чего умного прочитать успею в документации, – сдался Бела. – Вон, я туда залил геля под завязку, пусть она пока стоит и отходит помаленьку.
– Мы будем ждать, друг! – страстно пообещал Андор.
– А ну за мной, – скомандовал Ирдже. – Начальник станции разрешил мне тебя беречь. Очень опасается, что в отсутствие руководящей руки ты будешь забывать чистить зубы и начнешь переходить коридоры в неположенном месте.
От энергичных движений косицы снова взметнулись, распространяя крепкий запах. Иссушенные ноздри заболели еще сильнее. Бела привычно зажал нос пальцами и подождал, пока наберется хоть чуть-чуть влаги.
– И не вздумайте его там сожрать, э! – добавил Руга. – Мы сожрем его сами!
Ирдже фыркнул и тут же закашлялся в сухих спазмах.
С такой зверской экономией, которая сейчас воцарилась на Бирюзе, им всем в ближайшее время светили сплошные эрзацы: дистиллированная вода, порошковый шампунь, полуфабрикатная еда. Даже научная деятельность превратилась в какой-то полуфабрикат. Ирдже хоть и выступал во всю глотку, но в их стане тоже дела были так себе, и сбежать под его защиту Бела согласился только потому, что на буровой откровенно встал в тупик. Нужно было запросить дополнительных материалов с Большой земли. Опять заставить этих хренов из Хиюмского института поплясать в своих тепленьких кабинетах. И надеяться, что гель поможет износившемуся за месяцы работы оборудованию.
– Ирдже, – сказал он в спину победоносно вышагивающего полюсника, – а зачем вообще тут нужна твоя фотометрия, э? Тут же солнца-то нет.
– А что ты вообще знаешь о гелиофизике? – обрадованно спросил Ирдже.
– Как минимум, что это сложносочиненное слово.
– О да, – потускнел Ирдже. – Ну предположим, как по-твоему, что является основным источником света и тепла на этой недружелюбной к нам территории?
– Солнце, – догадливо сказал Бела, разглядывая толстый слой инея на стенах, явно демонстрирующий полную несостоятельность солнца как источника тепла. – И эти еще... электроплиты у Чирауты на камбузе.
– Безусловно, вторые гораздо важнее, – похвалил Ирдже. – И тут мы подходим к интересной проблеме: можно ли будет установить на Хиюме освещение и обогрев по нормативам поселков шестой параллели и какие жертвоприношения для этого необходимы.
– Изменить солнечную орбиту, э? – опять догадался Бела.
– Ну, – задумчиво сказал Ирдже, поворачивая к Форпосту-два, – для начала можно попробовать решить проблему, установив на камбузе дополнительную плиту, что крайне сложно из-за ограниченности площади камбуза...
– Я понял, этим путем мы не пойдем.
– Не в ближайшие сто лет, – согласился Ирдже.
Вход на территорию Форпоста-два безумные энтузиасты яростно обклеили утеплителем, запенили термоизоляцией и даже прослоили спецбрикетами. Кто-то особо резвый нарисовал высоко над дверью косые глазищи, а вокруг двери – частокол кривых, под стать косоглазости, зубов. Бела поправил отягощающие его организм ленты, набитые мелким ремонтным оборудованием, и пяткой отпихнул самоходку с остальным инструментарием, уже тыкающуюся ему под колено. В дикой холодрыге робот-помощник перестал соображать и пришлось использовать его как слабоинтеллектуальную тележку.
– Спектроуловитель, Бела, друг, – трагическим шепотом сказал Ирдже, налегая на запорный механизм двери. Глаза у него запали еще больше, точно эти усилия выпили последние капли энергии. – Не ловит!
– Что?! – возопил Бела. – Я с ним три дня назад совокуплялся, пока не стер руки и прочие органы, эйш! Что вы с ним сделали, демоны?!
– Плохо совокуплялся, – упрямо сказал Ирдже и опять тряхнул косицами. – Очень надо, бвана! Не подведи!
Из распахнувшегося зева хлынули зеленоватые клубы ионизированного газа, и фотометрист ловко впихнул Белу вовнутрь тычком меж лопаток.
