Пожиратель под ледяным щитом

Копошение в недрах спектроуловителя по привлекательности занимало среднюю позицию между чисткой батата и переработкой отходов жизнедеятельности. Единственным плюсом с натяжкой можно было считать, что работать приходилось лежа. От этого не так кружилась голова, но вымерзший пол регулярно давал о себе знать, и даже через подкатной лежак то и дело пробивал озноб. Усугубляли ситуацию Нганга и Эрно, вступившие с Ирдже во временный союз и теперь дружно ноющие где-то за пределами спектроуловителя. Суть нытья сводилась к тому, что спектроуловитель один, а желающих много, и если невозможно починить его сейчас, то нельзя ли сделать так, чтоб он не смог починиться и для остальных, а то будет обидно. – За каким хреном я вообще сюда поехал, эйш?! – регулярно взбрыкивал Бела. – Зажим мне! Номер два! Харака-харака! – За деньгами, наверное, – льстиво предполагал Эрно, подавая зажим. – Да какие тут деньги, э, – рычал Бела. – Не олимпийские марафонцы, денег не получаем! – Но наука же! – осторожно восклицал Эрно. – Ирдже, вот ты зачем сюда поехал? – За спектроуловителем, эйш, – мрачно сказал Ирдже. – Это в первую очередь. – А во вторую? – тут же заинтересовался Эрно и уронил Беле на ногу ветошь. – Свежий морской воздух, – уже ядовито ответил фотометрист. – Семейный жрец мне его прописал в детстве от бронхита. – Как мудро! – восхитился Эрно. – Вот видите, только на последнем месте у нас с коллегами деньги, которые мы в глубине души презираем как пережиток в нашем сознании. Правда, Нганга? – Ненавижу я этот ваш воздух от бронхита, – подал голос Нганга. – Я люблю солнце, финики и девушек. Ради науки, естественно. – А работать, э? – уточнил Бела, прикручивая сетевой фильтр. Похоже, сегодня получалось отделаться малой кровью. В том числе из носа. – Нэ понымаю, друг, – тут же отозвался Нганга. – Незнакомое слово. – Хах! Бела выкатился из-под спектроуловителя. На него тут же с надеждой воззрились три пары ввалившихся глаз, лихорадочно сверкающих на темных лицах. Бела машинально обратил внимание на знакомые порезы: в сухом воздухе бритва нещадно драла кожу, но начальник станции был неумолим и бороды с усами отращивать не позволял. – Запускайте, – с достоинством сказал он. – Айоба, йоу! – почти взвизгнул Эрно и рванул к каскаду пультов. – Вперед, мой магнитотрон! – В очередь! – засипел Нганга, кидаясь следом. – Тебя здесь не стояло, мзунгу! – Еще как стояло! Ученые мужи сцепились возле пульта, неубедительно пиная друг друга по лодыжкам и норовя оттаскать за волосы. Ирдже закатил глаза, снял с пояса планшет и демонстративно ткнул туда пальцем. – Айна, лампочки погасли! – ужаснулся Эрно. – Бела! – А-а, гиена! – возопил более сообразительный актинометрист. – Ирдже, стервятник! – Спасибо за работу, – сказал Ирдже в нарастающей симфонии обвинительных воплей. – Ну, я пошел. Бела салютовал двумя пальцами и предусмотрительно скрылся обратно. Снаружи заполыхала склока. По заиндевелому полу яростно топотали, пытались делать подножки, а в воздухе стремительными сосульками свистели оскорбления очень научного характера. Вонзая в оппонентов затейливые сравнения, претенденты на спектроуловитель постепенно смещались к главным пультам. Улучив минутку, Бела выкатился, подхватил инструменты, дал команду роботу-помощнику и потащился на выход. Преодолев немыслимые препятствия в виде засады, устроенной при поддержке Расаки метеорологами, страждущими выпускать зонды, Бела прорвался в кают-компанию. Там тосковали Каджин с Марайей, абсолютно лишенные точки приложения сил, и распивали помбе доктор Кечавай и Тонга. – Йоу, док, – выдохнул Бела, плюхаясь в кресло, – кажется, я за полдня уже так взмылился, что вообще. Руки отваливаются, глянь! – Зачем мне твои руки? – удивился Кечавай. – В жизни не испытывал ни к чему такого равнодушия, как к твоим рукам. Кругом снег, полюсное сияние и другие спецэффекты, которых еще не топтала нога человека, а ты призываешь смотреть на твою скучную и, прошу заметить, немытую клешню. Ладно, вылечим. Тонга, где наша пила? – Но-но, – опасливо сказал Бела, сдвигаясь по дивану. – Я еще очень даже нужен для науки. Правда, Марайя? – Правда, – оживился тот и немедленно стащил с головы хитро завязанный от безделья платок-геле. – Вот если ты мне выроешь глубокий штрек и установишь в нем термоэлемент, то у меня образуется прекрасная чашечка Петри. – Я б предпочел пилу, – сочувствующе сказал Тонга. – Откуда чашечка, друг? – изумился Бела, расстегивая УЗОшку и скатывая к поясу. – Ты же сам говорил, что тут никакого завалящего микроба не найдется для исследований. – А грибница, э? – встрепенулся Каджин. – Гриб микробу не товарищ, – с достоинством ответил Марайя и помассировал переносицу. – А вот вы, друзья мои, ходячий склад микробов, передвижные микробохранилища! От вас они и будут попадать в штрек. Бела? – Как исполняющий обязанности санитарного врача, накладываю вето, – встрепенулся Кечавай. – Никаких чашечек на вверенном мне континенте. – Опять! – возопил Марайя и яростно скрутил геле в жгут. – Он препятствует развитию гляциобиологии, я буду жаловаться! – Жалуйся, – величественно разрешил док. – А ты присоединись к Андору, – предложил Бела, закатав рукава поддевки и осматривая шрамы. – Все равно они лезут в жуткие срани, может, там и микроб какой всплывет. Устойчивый к холоду. Марайя скривился и принялся сплетать жгут с косицами. – Кое-кто пробовал, – ехидно сказал Каджин, посверкивая темным глазом в сторону гляциобиолога. – Вследствие чего одной из главных задач Андора стала борьба с кое-кем, кто проник на буровую и давал участникам операции бесценные советы. Изгоняемый с одного входа, этот кое-кто проскальзывал в другой и, словно зловредный айгамучаб, вновь возникал перед ошеломленным начальником группы. Тонга блеснул зубами и захохотал. Док крепился еще пару секунд, но затем присоединился, ухая, словно озерная гиена. Марайя побагровел, сделавшись темнее в два раза. С яростью затянул жгут и перекинул образовавшуюся толстую косу через плечо. – Это, – громко сказал он, – ради науки! – Айгамучаб! – веселился док. – А ну-ка, пациент, снимите унты, посмотрим, есть ли у вас глаза на ступнях! – Да идите вы, эйш, – уныло сказал Марайя. Бела и рад был бы посмеяться, но и впрямь вымотался до крайней степени. Что буровая, что спектроуловитель – оба ремонта требовали неслыханного физического и к тому же умственного напряжения. Именно поэтому они с Тонгой делили смены. Тот, кто вставал раньше, топал заниматься общей энергетикой и поддержкой жизнеобеспечения станции. Второму доставалась орда львов от науки, жаждущих разодрать механика-антилопу на полезные и легкоупотребимые кусочки. А ведь и без того полдня на Бирюзе приравнивалось к полутора суткам на Большой земле. От усталости аж подташнивало, и под шумок завязавшейся на диване потасовки, в ходе которой Каджин с Тонгой пытались содрать с отбивавшегося гляциобиолога теплые унты, Бела привычно взялся перебирать в уме все имеющиеся в распоряжении полюсников угощения, прислушиваясь – на что среагирует страдающий организм. Ответ нашелся быстро. Хотелось навернуть чего-нибудь до одури глюкозного. Буссу, например, тающее маслом во рту, или чабаки с медом и кунжутом, а может особый помбе, в котором от количества сиропа ложка стоит... Еще что-нибудь, нынче припрятанное в специальные холодильники и выдаваемое, как награда. Аж слюни потекли. Бела поднялся, завязал рукава на поясе и сомнамбулически двинулся к двери. – Э, ты куда собрался, друг? – окликнул Кечавай. – Хочу сахара, – невнятно пробормотал Бела, сглатывая слюну. – На камбуз дойду. – Не ходи, занято, – многозначительно сказал док. – Сеанс релаксотерапии. – Что? – Бела тормознул на полушаге. – Опять, эйш? От досады аж запершило в горле, и он на секунду прижмурился, болезненно сглатывая. – По графику, по графику, дорогой мой. – Среди рабочего дня, э, – сказал Бела. – Док, это же антисанитария на камбузе! Лишенный унтов Марайя орал благим матом, пока коллеги пытались найти у него на пятках глаза, для чего яростно тыкали туда пальцами. – Вот и смотри внимательнее в тарелку, чтоб туда ничего не проскочило, – безжалостно сказал Кечавай. – Я что вас бромом поить должен? На что ты мне жалуешься, человек, спящий в одной каюте с яутом? – И кто этот нарушитель? – поинтересовался Бела, полностью игнорируя гнусные домыслы. Док поднял палец, и в этот момент дверь разверзлась. Бела обернулся. Сквозь растянувшуюся мембрану в кают-компанию ввалился взъерошенный Соланке, несущий на перевязи забинтованную руку, как флаг победы. Залитый поволокой взгляд бессмысленно блуждал, перекособоченные штаны и расстегнутая толстовка вопияли о нарушении распорядка. Следом за сейсмологом хлынули ароматы камбуза. Кажется, у них даже был свой цвет. Вопрос немедленно закрылся сам собой. Бела проглотил лезущее на язык остроумное приветствие и стремительно ринулся на приступ, пока дверь не затянулась. Соланке его даже не заметил, до сих пор витая в облаках. – Эй, йоу! – негромко позвал Бела. – Бвана Чираута, ты здесь? Камбуз действительно был маленький, так что поставить еще одну плиту для обогрева континента выглядело технической головоломкой. Помимо прочего отдельное место занимал контейнер ростом с самого Чирауту, шириной примерно с него же, но в два раза тоньше. С этим контейнером Чираута явился на Хиюму и таскал его за собой повсюду, как иной турист таскает чемодан. Свидетели сообщали, что когда контейнер открывается, оттуда валит ледяной пар, поэтому совершенно не видно, хранит ли там Чираута трупы врагов или замороженные куриные ноги. При всех этих ограничениях у камбуза было аж четыре выхода в подсобные помещения. В одном из них скрывался батат и прочие карательные овощи. Во втором стояла моющая, сушащая и режущая техника, использующаяся для оптовой заготовки. Еще в одном прятались более благородные запасы продуктов. В четвертую же Чираута никого не пускал. Бела не поленился изучить план станции, но на подробной карте маленькое помещение значилось просто как «вспмг. отсек». По слухам, бродящим среди посетителей камбуза, туда шеф-повар запихивал неудачные кулинарные эксперименты и вообще всякие неудачные эксперименты. Например, попробует Марайя отщипнуть кусочек ледяной грибницы и потом бегает кругами, ища, как бы утилизировать получившееся безобразие, уже пытающееся лезть к создателю с нежными объятиями. Тут-то в дело и идет четвертый отсек. Поварская туша появилась из дверного проема «деликатесного» склада. – Что приводить твоя жопа сюда? – осведомился Чираута, вытирая пальцы о передник. Бела покосился на длинные когти, и пошлая мыслишка сразу же испарилась. – Пожрать бы, – просительно сказал он. – Что-нибудь, чтобы нзури-нзури! – Батат? – тут же предложил Чираута, раздвигая челюсти в усмешке. – Не, бвана, – твердо сказал Бела. – Я хочу насладиться вкусом. Хотя, конечно, я и батат люблю, – лесть никогда не была лишней в случае Чирауты, – но хочется прям особенного. Самого-самого особенного. От авитаминоза и депрессии. И он состроил льстивое выражение лица, пытаясь подражать Магаши, насколько хватало актерского мастерства. – Почто не ходить к доктор? – продолжил допрос Чираута. – Он злой и делает уколы, – с точно рассчитанной плаксивой интонацией пожаловался Бела. – А еще грозился руки отпилить. – Мудрый хуманий, – пробурчал Чираута. – А не любви ли твоя желать? Бела на секунду потерял дар речи. Легкое головокружение сделалось настолько сильным, что пока он пытался собраться с мыслями, камбуз заложил вокруг него две мертвых петли. Бела пошатнулся и ухватился за разделочный поддон. – Не падать обморок от счастья, – предупредил Чираута. – Да не за этим я, бвана, – затряс головой Бела, чувствуя, как рассыпаются по плечам косицы. – Спектроуловителем клянусь! Мне бы сладкого. Вымотался. – Зачем стыдиться? – осведомился Чираута. – Я повелевать вашими страстями, почему нет? Глубоко посаженные желтые глаза смотрели из кошмарной морды, и Беле пришлось опять взять секундную паузу, чтобы сочинить достойный ответ. Само собой на Хиюму женщин не брали. Слишком тяжелые условия, далеко не в последнюю очередь – психологические. Люди изматывались, уставали, впадали в депрессию, а иногда страдали от беспричинной злобы. И женщина в такой среде – как стартер на движке баллист-челнока. Улыбнется одному, а вспыхнут все остальные, и такой пожар загорится на станции, что кто знает, может и до уголовщины дойдет. Потому на Бирюзу зимовать отправлялись мужчины, да еще в основном те, у кого уже были жены или хотя бы любимые девушки. Самое главное, что имелось в каждой каюте – рамочка, а в ней видеофайл с любимым образом. И этому образу полюсник проникновенным голосом обязательно желал спокойной ночи и доброго утра. Особенную ценность это видео приобретало, когда гидрологи или еще какие-то вредители забивали канал своими отчетами, и даже голосовую связь устроить не получалось. Бела таким прелестным образом еще не обзавелся, за что был регулярно подвергаем насмешкам со стороны «заарканенных», как он сам их не менее регулярно обзывал. Между собой почти не крутили: тяжко, накладно и не до того, когда больше всего хочется рухнуть в койку, принять капсулу от головной боли и задрыхнуть часов на десять. И так неделя за неделей. Но порой почти захороненные человеческие надобности все-таки просыпались. Бела такого уже натерпелся: то полный штиль в штанах, даже утренний стояк не случается, а то приступы такого вожделения, что хоть на чужие видеообразы кидайся. В этом смысле Тонга оказался парень неплохой, и, как выразился Чираута, мог и подергать рукой помощи. Зловредный яут замечал следы ночных братаний в душевой, даже несмотря на тщательную отмывку пола. Людские проблемы Чираута определил давно – еще на исходе второго месяца зимовки. Бела до сих пор не представлял, как сложились звезды, чтобы яут решил, что может вмешиваться в интимную жизнь полюсников. Известно было лишь, что самым первым под руку Чирауте попался Каджин, который, едва оправившись от нового опыта, тут же сам и растрепал всей станции об удивительном открытии. Среди полюсников не было принято осуждать и ставить на вид, поэтому перетерли и забыли. Но время шло, и где-то к середине четвертого месяца Бела с изумлением узнал, что камбуз сделался чуть ли не местным эротерапевтическим кабинетом. Лоб в лоб он столкнулся с этим, когда попытался заглянуть за внеплановым кофе и вместо этого влип в яростную, хоть и ведущуюся на пониженных тонах перепалку. Руга с Лимбой не могли поделить одного жирного яута – обоим надо было прямо сейчас, а появление в тамбуре Белы они приняли как личное оскорбление и в четыре ноги выпинали его прочь, порекомендовав записаться в очередь у Каджина. – Потому что, – наконец сказал Бела. – Не нуждаюсь, друг. Я же сразу сказал. О том, желают ли хумании наслаждаться его обществом в сексуальном смысле, Чираута бесцеремонно поинтересовался в первый же день заселения к нему в каюту. Механики, опережая друг друга, выпалили свое решительное «нет», Чираута многословно поглумился над консерватизмом некоторых несознательных элементов, и вопрос на этом закрылся. Но, похоже, камбуз являлся отдельной территорией, на которую достигнутые соглашения не распространялись. Чираута несколько секунд смотрел на него молча, потом еле заметно кивнул и развернулся. Пришлось отступить на полшага, чтобы не попасть под удар дредлоками. Чираута двинул вглубь камбуза, мистическим образом не сшибая стратегически расставленную кухонную утварь. Из-под приоткрытых крышек тянулся парок, а на длинном подносе, прикрытые прозрачной крышкой, торжественно возлежали жемчужно-палевые тушки рыб, лишенных голов. В окружении хрустящей зелени и цветного овощного гарнира. Руки так и тянулись влезть в эту роскошь и стащить парочку рыбин. – Не трогать, фу, – прорычал Чираута, не оборачиваясь. – Жопа метелка пороть. – Никто меня не любит, все обижают, э, – драматически вздохнул Бела. – Это потому что я черный? Чираута поперхнулся, заклекотал и все-таки оглянулся. – Вы все одного цвета, – заметил он. – Ничего ты не понимаешь в древнем юморе, мзунгу, – отмахнулся Бела. Чираута продолжил движение, по пути перешагнув через что-то. Бела машинально зацепился взглядом за странный предмет, полсекунды пытался понять, что это, а догадавшись, испытал смутное ощущение стыда. Еще полсекунды разрывался между желанием изобличить происходящее на камбузе и воспитанностью, и все-таки не выдержал. – Раскидали тут грязных трусов! Бордель чистой воды! Чираута, залезший уже было в один из своих шкафов, перестал грохотать в нем и выдвинулся наружу. Развернулся, сжимая в кулаке пачку знакомых полосатых леденцов, каждый из которых был щепетильно запаян в пищевую пленку. Бела даже вспомнил, как ругался Нганга, который эту процедуру осуществлял в принудительно-недобровольном порядке под угрозой половника. – При том, как ты орать, что не нуждаться в любви, странно, как ты громко завидовать, – Чираута взял двумя когтями один леденец и величественно протянул. – Вот, держать утешение. – Ты все перепутал, – с достоинством сказал Бела, вытаскивая угощение из страшных когтей. – Я возмущен антисанитарией. Пожалуюсь Кечаваю, и он закроет тебя на дезинфекцию. – Голова кусать. – Вот, бвана, – сказал Бела, разворачивая леденец. – Угнетатель, узурпатор и, как там тебя, угрожатель. В общем, мзунгу. Чираута прищурился и чуть развел клыки, так что сразу стало похоже на хитрую усмешку. Запашок прелых орхидей щекотал ноздри. Бела сунул леденец в зубы, покатал полосатую палочку и испытал почти непристойное наслаждение от сладости, обволокшей язык. – Я великий, но ты мочь не бояться страждать любви тоже, – подбодрил Чираута. – Ты шлишком толштый. Мафута-мафута. – Производственный необходимость, – отмахнулся Чираута. Бела вытащил леденец и внимательно осмотрел. Потом поднял взгляд на яута. – Набрал запасов для холодных краев? Яут широко осклабился и шагнул вперед, делая выпад длинной рукой, с явным прицелом врезать кое-кому по лбу за дерзость. Бела пригнулся и отскочил. – Осознаю свою глупость и хамство, – тут же покаялся он. – Что у нас в наказание, э? Батат? – Метелка по жопе, – благодушно проворчал яут. Бела состроил умильную физиономию, сунул леденец обратно в зубы и взялся за обвязанную вокруг пояса УЗОшку, зная, что Чираута даже пальцем его не тронет. Но доволен будет – к прогнозисту не ходи. Яуты отличались большой любовью к иерархии, а пафосу в их отношения было напихано столько, что, по выражению Соланке, трещали литосферные плиты. Так что некоторое подобострастие, сдобренное капелькой подхалимажа и ноткой самоуничижения всегда было кстати. Если хотелось кушать пилау и взбитое суфле, а не стандартный рацион, разогреваемый на плите за двадцать четыре секунды. – Метелка нет при себе, – с явным сожалением сказал Чираута. – Прощать. На сегодня! Бела истово покивал, так что голова опять закружилась, вернул рукава в исходное узлообразное состояние и решительно намылился на выход. – Забирать с собой лишнее, – в спину ему сказал яут. – Отдавать владельцу. Чужой трусы в камбуз фу. Бела остановился, на секунду дрогнул от подкатившей смешинки, но потом опомнился. – Ничего я забирать не буду, это не мое, э! – Стоять, – велел яут. Бела оглянулся. Перекатившийся в чужой глотке рык звучал так, словно шеф-повар хотел собеседника меленько нарезать, поперчить, посолить и поджарить. Возможно, с добавлением соуса. – Идти сюда, – поманил пальцем яут. – Дверь закрывать. – Я же говорил, что мне такой помощи не надо, – с трудом выговорил Бела. Глюкоза ударила в голову не хуже алкоголя, который на зимовке был строжайше запрещен. Начальник станции под закрытие лётного сезона устраивал поисковые рейды чуть ли не каждый день, находя тайники сотым чувством, которое делает из человека великолепного и безжалостного руководителя. Так, например, канула в лету бутылка прекрасного джинджайского мампорэ под отчаянные вопли ее владельца – доктора. И не помогло, что с Конрадом они были знакомы с доуниверситетских времен. – Тогда я сам тебя в один день поймать, держать и делать хорошо, – сообщил Чираута. – Даже если ты негодовать и сопротивляться. – Не догонишь, мафута, – дрогнувшим голосом сказал Бела, поражаясь, зачем все еще продолжает этот сомнительный разговор. – Ты в коридорах застрянешь. – Догнать и кусать, – пообещал шеф-повар. – Э, друг, это ты шутишь, я... Договорить Бела не успел, только вынул уже похудевший леденец изо рта. Яут метнулся вперед, термопоты успели испуганно звякнуть, а вокруг головы Белы уже сжались огромные ладони с темными когтями. – Эйш! – пискнул уважаемый на станции механик. – Я начальнику скажу! – Вопить не, – прорычал Чираута. – Глупая жопа! Бела размахнулся и попробовал в воспитательных целях воткнуть в глаз яуту обглоданную карамельку. Чираута вздернул башку, клыки щелкнули, словно ножницы, и карамель оказалась в страшной пасти. Клыки щелкнули еще раз – и только сахарная крошка полетела. Чираута обмахнул зубы длинным серо-зеленым языком. Бела так выпучился на это чудо анатомии, что на прочие движения сил уже не хватило. Яут ответно вперился в него немигающим взором. Круглые буркала, казалось, вот-вот выскочат из глубоких глазниц. Щетинки грозно торчали из толстой кожи. Яут прищурился, в желтых глазах расплылись масляные пленки, и неожиданно в глубине широченной груди, а может и в брюхе, раздался странный звук. – Тосковать по большая земля, страдать, болеть, – заворковал яут, – плакать ночью, да? – Неправда, э, – ошеломленно сказал Бела. – Не плачу я по ночам. – Всхлипывать, – покладисто согласился яут. – Может быть, стонать. – Да с чего ты взял? И что ко мне прицепился, мафута? Страшные черные когти возились у него в голове, перебирая чуть отросшие волосы, не попавшие в косицы. Бела схватил шеф-повара за запястья, но не стал пытаться отодрать от себя. Чираута вновь пошевелил пальцами, вдавливая жесткие подушечки в кожу головы, а потом выпростал одну руку и перебрал ворох косичек. Подхватил их, пропустил через ладонь и резко намотал на кулак. От странного ощущения, волной прокатившегося по спине и стекшего в штаны, Бела позабыл о необходимости отбиваться. – Снимать лишнюю одежду, – приказал яут вытягивая вверх, так что Беле пришлось подняться на цыпочки. – Я уже поймать, а значит держать обещание. – Холодно, эйш, – неубедительно даже для себя сказал Бела. Здесь, на Хиюме, люди менялись. В крошечном мирке, на восемь месяцев спрятанном от всей остальной вселенной, умирали одни правила и рождались другие. Нельзя смотреть, как записывают ролики для оставшихся на Большой земле, но можно подсаживаться в чужое кресло и делиться своей одеждой. Нельзя слушать, как мычат в подушку, изнемогая от вымороженной тоски, но можно ухаживать за соседом, таскать ему сладкое и заваривать робусту. Нельзя трогать кнопки в чужой лаборатории, но можно лезть в один душ и касаться живого тела, потому что вам обоим так отчаянно не хватает людского тепла, что без этого вы просто засохнете. Нельзя было давать себе слишком много воли на зимовке – но пришел чужой, и ему, нечеловеку, разрешили всё. Стоя перед Чираутой, как примороженный, Бела смутно, сквозь пленку из карамельной сладости, попытался представить, что же яут хочет сделать. Такой толстый, неуклюжий, озабоченный качеством приправ в курином бульоне и количеством комплиментов за подаваемые на стол блюда... Чираута убрал свободную руку и выразительно зацепил большим пальцем перевязанную на поясе УЗОшку. Бела инстинктивно втянул живот, ощущая прохладное прикосновение когтя даже сквозь поддевку, но руки так и не опустил. Чираута громко фыркнул и дернул пальцем. УЗОшка затрещала, но выдержала. Бела невнятно зарычал, отходя от ступора. В поясницу ему упирался край стола, подбадривая чувства. Чираута перестал дергать узел, отпустил схваченные волосы, с легкостью высвободившись из чужой хватки, и сгреб Белу подмышки. – А-аы? На столе Бела оказался быстрее, чем успел моргнуть. Чираута стремительно разделался с узлом из рукавов, ухватил поддевку за край и резко дернул вверх. Бела машинально вскинул руки, опомнился, но было уже поздно – он запутался в собственной одежде. – Так и сидеть, – явно ухмыляясь, велел Чираута. – Делать вид, что все случайность и ничего не происходить. Стыдливая жопа. Взбрыкнув от негодования, Бела яростно стащил поддевку обратно и пнул шеф-повара в брюхо. Чираута угрожающе сощурился. – Гиенья какашка тебе будет делать вид, – зашипел Бела. – Ну давай, давай, покажи, что ты можешь, мзунгу! И не завидовал я ни разу, эйш! Чираута высоко взметнул надглазные щетинки, молча кивнул и схватил Белу за пятки унтов. Застежки тут же сработали, раскрылись, обеспечивая владельцу возможность выпрыгивать из обуви и срочно спасаться. Чираута сдернул унты, в три движения стащил УЗОшку и таким же обидно профессиональным движением сдернул штаны-поддевку вместе с бельем. В водолазку Бела вцепился насмерть и судорожно замотал головой. УЗОшка полетела на пол, Чираута насмешливо пощелкал в сторону трусов, увенчавших преступную кучку одежды, но ничего не сказал. Бела поерзал на столе, подался чуть назад и облокотился на очень кстати подвернувшийся шкафчик. Все эти сомнительные телодвижения он делал вовсе не из внезапной любви к пузатому, как цистерна, яуту, а из мелочной зависти и еще чуть-чуть – из чувства стадности. Стадность была уверена, что если все сношаются с Чираутой, то и Беле тоже надо, а зависть поддакивала, что механику Шербану явно недодают положенных эндорфинов. Уж больно довольная рожа была у Соланке. Чираута снова взял его за волосы одной рукой, и на этот раз Бела постарался прочувствовать всю глубину этого ощущения. В традиции ирингийцев было носить длинные волосы, заплетенные в тысячи косичек. В них вплетались украшения, памятные знаки, за них же можно было цеплять бытовую мелочь и даже клеить на них записки-напоминалки. В общем, волосы были очень полезной частью любого ирингийца и заодно являлись предметом гордости. Черные, гладкие, блестящие – на зависть всяким яутам, чьи космы выглядели как шершавые жилы. Или лысые крысиные хвосты. В околонаучной среде до сих пор ходили байки, что к переселенцам вернувшиеся яуты не стали особо цепляться, потому что увидели в них что-то схожее с собой. Силу, решительность, готовность вцепиться в чужое горло и – длинные косицы. Чираута, похоже, не был исключением и чужим волосам уделял много внимания. Если постараться вспомнить, то один к одному складывались сотни случаев, когда Бела видел когтистую лапу в чьих-то косичках или ощущал ее в своих. После переезда в одну каюту он даже иногда просыпался среди ночи из-за того, что Чираута ворошит его волосы. При всех своих габаритах делал он это осторожно, еще никого не оставил с проплешинами, и Бела так же быстро засыпал, внутренне ежась от приятных ощущений. Хотя вообще-то лапать друг друга за косицы было делом слишком интимным. Настолько, что находилось на тонкой грани с оскорблением. Лимба с Кьягой в начале зимовки чуть не подрались из-за этого, как слышал Бела. Вроде, один другого между делом подергал за хвост, чем спровоцировал бурю негодования и попытки влепить термопасту в ответ. – Расслабляться, – предложил Чираута. Бела громко вздохнул. Чираута уперся подушечкой пальца ему в переносицу, мягко провел, очерчивая знаменитую малавийскую горбинку, скользнул по губам и начал спускаться по шее. Бела невольно чуть приподнял голову. Сейчас ему было хорошо. Палец скользил дальше. – Дивное, – сказал Чираута. – Смоляные волосы, смоляная кожа. Глаза тьмы. – Не у всех, – со смешком возразил Бела. – Вон, Ирдже с глазами этого... льда. – Такое холить и лелеять, не морозить, – заметил Чираута, и палец спустился уже до пупка. – Ага, – согласился Бела, инстинктивно втягивая живот. – Скажи это бване Конраду, а то что он нас маринует, как цыплят мороженых... Чираута заклекотал и дернул за волосы сильнее, вынуждая Белу совсем запрокинуть голову. – Болтать и отвлекать? – осведомился он. – Фокус бесполезный. – Эйш! – совершенно жалко капитулировал Бела, чувствуя, как горячая сухая ладонь обхватывает его член. – Осторожней! Айна! Чираута убрал руку, загрохотал чем-то, но Бела не мог повернуть голову и подсмотреть. Чираута снова взял его за член, и на этот раз прикосновение оказалось гладким и маслянистым. По камбузу поплыл запах ванили. Бела замычал. От стыда загорелись уши и щеки. Он вцепился в край стола, боязливо поджимая пальцы на ногах. Чираута уверенно задвигал ладонью. Ладонь была большая, и член полностью помещался в кулак. Скользил в разогревшемся масле, наливался кровью, и головка все больше открывалась. В конце концов Бела, уже тяжело дыша, почувствовал, что кожица сползла совсем. Чираута притормозил, и Бела заелозил, инстинктивно пытаясь заполучить побольше удовольствия. – Ложиться, – сказал Чираута. – А? Яут отпустил его волосы, затекшая шея не позволила быстро поднять голову, и когда Чираута дернул его за бедра, Бела только вскрикнул, съезжая по шкафчику. Ссадил лопатку, грохнулся на столешницу и уперся затылком во все тот же шкафчик. Чираута с громогласным сопением опустился вниз. Наверное, встал на колени. Взгромоздил ноги Белы себе на плечи и опять чем-то загрохотал. Из-за своего раскачивающегося члена Бела видел довольно прищуренные глаза яута, и все это казалось одновременно постыдным, дурацким и возбуждающим. Ванильный запах снова обрушился на камбуз. Бела панически представил самое худшее, включающее когти, и когда Чираута явственно потянулся к его заднице, яростно замотал головой и тут же стиснул ноги, едва не пнув Чирауту в морду. – Тихо! – заревел яут, силой разводя ноги обратно. – Тупая жопа! Не мешать, фу! – Когти подстриги, эйш! – ответно взвыл Бела. – Мне это не нужно! – Так не лезь ими мне в задницу, мзунгу! – Руками в жопу фу! – рявкнул Чираута. – Тупость! Бела застыл посреди попытки выдрать ногу из когтистой длани яута. – А что тогда? – опасливо спросил он. Чираута медленно разжал хватку на одной ноге, осклабился, пошарил внизу и достал полосатый леденец, обернутый в пленку. Бела мучительно потемнел. – А-а, – протянул он, пытаясь хоть как-то сохранить достоинство. – А что, ты это всем это... ну такое... Чираута многозначительно закатил глаза и взмахнул леденцом, обрисовывая весь камбуз. Бела повернул голову, осмотрел кухонное пространство и потемнел еще сильнее. Количество продолговатых предметов впервые бросилось в глаза с такого ракурса. – Надеюсь, бвана, ты хотя бы их потом моешь, – сделал он последнюю попытку. Вместо ответа Чираута просто и безыскусно ткнул его в жопу леденцом. Бела сдавленно захрипел. Пересохшая носоглотка испуганно сжалась, и он поперхнулся. Ухватив его за колено, Чираута пропихнул полосатую игрушку глубже, затем взялся за второе колено и переждал, пока механик перестанет брыкаться. Бела схватил его за ладони и тоже стиснул, не зная, зачем это делает – просто, чтобы Чираута немедленно перестал. Яут опять высоко поднял щетинки и насмешливо заклекотал. Увидев, как раскрывается пасть, Бела почти взвыл. Чираута обвил языком рукоятку леденца и потянул наружу. – А-а! Вопль страха получился – что надо. Бела замотал головой, изо всех сил стискивая пальцы яута. Шеф-повар зарычал и толкнул леденец обратно. Бела прикусил губу, отчаянно зажмуриваясь. Кожа тут же лопнула, кровь потекла по подбородку, он затаил дыхание и напрягся изо всех сил. Ничего не изменилось: Чираута продолжил тягать леденец туда-сюда. Бела отчаянно вспотел. Поддевка липла к коже, под мышками ткань быстро намокала, но в теплом воздухе камбуза не успевала остыть, и Бела понял, что ему жарко, невыносимо жарко... Отклеив руки от ладоней яута он машинально схватился за край поддевки, закатал до самой груди, вытер ею подбородок, облизал губу и только после этого сообразил, что делает. Как будто уже сотню раз давал яуту вытянуть себя в задницу и сейчас просто устраивался поудобнее. Окончательно запутавшись в ощущениях, Бела закрыл глаза ладонью. Чираута пробурчал что-то на своем языке и убрал одну руку с колена. Бела охнул, чувствуя, как его опять хватают за член. Леденец в заднице дернулся и провернулся. Бела раздвинул пальцы и со смесью страха и любопытства глянул вниз. Чираута фыркнул и начал подниматься. Бела инстинктивно попытался удержаться пятками на плечах, и ему опять сделалось то ли стыдно, то ли наоборот – безудержно хорошо от собственных поступков. Чираута встал, хотя все равно склонился так, что морда маячила прямо над пахом Белы. Бела не удержался, пятки соскользнули, и он кое-как устроил их на самом краю столешницы. Мышцы ног напряглись, и он волей-неволей слегка приподнял бедра. Чираута удовлетворенно заворчал. Одной рукой он подрачивал, второй управлялся с леденцом. Анус сам собой сжимался в такт движениям, и Бела застонал, не в силах справиться с этой пульсацией собственного тела, не подчиняющейся разуму. Испугался этого звука и инстинктивно сунул костяшки себе в зубы. Чираута ускорил темп. Бела приглушенно вскрикнул и опять зажмурился. Прилившая к щекам кровь заставляла его полыхать. Губу саднило, горло пересохло, жар стекал от щек к подбородку, по шее на грудь и дальше, до самого низа живота, где уже зарождалось напряжение, готовящее его к тому, чтобы выстрелить спермой. Разбухший и отвердевший член скрывался в кулаке яута, снова выныривал наружу, блестя смазанной головкой, и Чираута всякий раз чуть поджимал пальцы, чтобы это движение наружу давалось с небольшим усилием. Бела перестал закрывать глаза и, не выдержав, схватился за сосок. Дернул за него, сам скользнул ладонью вниз, обогнул запертый в ловушке чужого кулака член и подхватил напряженные яйца. Сжал пальцы, чувствуя теплую пульсацию в промежности, исходящую от сжимающегося отверстия. Мышцы живота тоже начали сокращаться. Бела сдавлено заскулил-зарычал от смеси нахлынувших чувств: удовольствие, стыд, досада на себя, что он так легко растопырился для чужака. Чираута приглушенно зарокотал, склонился чуть ниже и, зажав член в кулаке намертво, коснулся языком головки. – М-мах! – Чувствовать хорошо? Бела заскулил, глотая мигом потекшую слюну. Чираута раздвинул перепонки челюстей, задергал клыками, а сам вновь обвил языком разбухшую головку. Ритмично стискивая яйца, Бела судорожно сопел, шмыгал внезапно прохудившимся носом, почти задыхался. Пот стекал из-под водолазки, и под крестцом на столе сделалось мокро и скользко. От наслаждения тряслись ноги и перехватывало горло. Разогретая теплом его задницы палочка леденца скользила в сжимающемся отверстии, Чираута медленно прокручивал ее, и от этого Бела готов был заходиться в корчах удовольствия. Сжатый в жесткой ладони член дергался в такт пульсации ануса, и Бела лихорадочно мусолил костяшки, чтобы не орать и вообще не издавать никаких звуков. Из перехваченных связок все равно рвался какой-то низкий грудной писк, усиливающийся, когда язык Чирауты в очередной раз касался открытой головки. Ноги еле удерживались на краю столешницы, пятки все время соскальзывали, и в конце концов Бела сдался – просто задрал ноги так, что колени почти прижались к груди, а потом еще и раскинул их в стороны. Леденец в заднице сразу начал ощущаться по-новому. Не выдержав искушения, Бела свел и развел колени снова. Собственная рука мешала, но пробивающие дрожью ощущения того стоили. Кривясь от удовольствия, Бела повторил. Потом Чираута наклонился пониже, почти накрывая пастью головку члена, и Бела застыл на половине движения. Дыхание яута обливало напряженный ствол горячим потоком. Чираута толкнул леденец сильнее, и неожиданно в животе у Белы словно что-то лопнуло. Вспышка удовольствия – мгновенная и одновременно мимолетная, как прикосновение протуберанца. Бела задохнулся, заталкивая в рот себе уже чуть ли не половину ладони. Чираута покачал леденец вверх-вниз, медленно вытащил и снова втолкнул. Бела глухо взвыл. Еще один толчок совпал с сильным движением языка по головке. Больше не было сил терпеть. Бела содрогнулся, его скрутило так, что лопатки оторвались от опоры, он вытянул шею и, хрипя в экстазе, кончил. Оргазм длился и длился, начинаясь в той точке, куда утыкался леденец, и распространяясь по всему телу, как низовой пожар: неумолимо, кажется, медленно, но на самом деле невероятно стремительно. Бела успел постонать, помычать, подумать, что он уже умер – и все-таки вернуться в мир живых. Тело содрогалось. Под коленями поселилась слабость, каждую мышцу будто раскатали в тонкий блинчик и полили сиропом. Разбухший член все еще сохранял приятную твердость, склонившись к бедру, но яйца опустели, и даже анус расслабился... – Мга-ах! Чираута вытащил леденец. Показалось, что в этот момент Бела вывернулся наизнанку – так остро среагировало тело. Непроизвольно всхлипнув, он вытащил пальцы изо рта. Еле приоткрыл глаза и посмотрел на Чирауту. Шеф-повар потянулся в сторону, взял идеально белое полотенце и без малейших раздумий вытер Беле живот. Сложил полотенце и так же лихо подтер его между ягодиц. В голове ревниво мелькнуло, что опыт в вытирании растраханных задниц у Чирауты явно немаленький. Наверное, по правилам хорошего тона следовало хотя бы отсосать в ответ, но при мысли о тщательных поисках яутского хера где-то под брюхом Беле становилось не очень хорошо. От перенапряжения пошла кровь носом, и он вновь шмыгал, пытаясь ее остановить. Голова кружилась, правда, не к тошноте, но все равно мешала. – Вон там гнездо, – Чираута указал постыдным орудием в сторону четвертого камбузного отсека. – Лезть туда, спать. – Не могу, – вяло отказался Бела. – График у меня и вообще... – Полчаса, – хрюкнул Чираута. – Я следить. – Я... Ы-ых! Чираута стащил его со стола, как тушу вирухая. Бела охнул и инстинктивно вцепился в толстое, облитое крепкой шкурой плечо. Чираута сделал несколько широких шагов, запыхтел, пнул дверь, вынудив мембрану испуганно расползтись, и протиснулся в помещение. Бела с трудом разглядел нагромождения мешков, тканей и прочего явно мягкого хлама. Чираута бесцеремонно скинул его на один из мешков. – Айна! Гиенин сын, бвана! – преувеличенно возмутился Бела. – Одежду забирать после сна, – велел яут, отступая. Бела угукнул, обхватил себя руками и начал проваливаться в сон, забыв предаться угрызениям совести.

***

Разбудила Белу колготня в камбузе. Всполошенно заморгав, он сел и хотел было уже ринуться наружу, но вовремя спохватился. Еще не хватало бравурно выскакивать на люди и сверкать голым седлом. Еще когда участников экспедиции отправляли на ледоколе от ближайшего острова, капитан прочел лекцию, напомнив, что все, кроме экипажа, на корабле – пассажиры. Поэтому в случае кораблекрушения они не должны сигать в одних трусах из кают, нарушая общественное спокойствие, а наоборот – должны тихо сидеть на своих местах, играть в «манкалу» и ждать команду «Оставить судно!» После чего спокойно выйти из кают, подняться на палубу и, галантно уступая друг другу очередь, сверзиться за борт в индивидуальных средствах защиты. Этому правилу требовалось следовать и в условиях станции. Сначала успокоиться, потом бежать. – Все слышать! – наконец взревел Чираута, перекрывая голос посетителя. Бела чуть не подпрыгнул на месте. – Тупой станция, начальник дурак, все жопа! Вон отсюда! – Вот кипятком обольешься, тогда и поговорим, мзунгу! – обижено заорали в ответ, и по голосу Бела признал Андора. Чпокнула мембрана, и Бела наконец выдохнул. На пару секунд воцарилась тишина, а потом Чираута загрохотал утварью с такой силой, будто каждый раз пробивал крышкой чей-то череп. Беспомощно оглянувшись, Бела понял, что шмот по-прежнему где-то снаружи, и придется выходить. Нервно попробовал уложить косицы в жгут, потерпел неудачу, плюнул, встал и ткнул в дверь пальцем. Мембрана растянулась. Из камбуза хлынул поток тепла и орхидейного запаха. Бела шагнул за порог и сложил руки на груди. – А-а! – прорычал Чираута. – Ну что, дрыхнуть сладко? – Нзури-нзури. А че вы тут орать... тьфу! Что у вас случилось? – Станция переезжать, – снова зарычал яут. – Ужин откладывать, порядок в кухня нарушать! Про нарушения порядка Бела дослушивал, уже прыгая одной ногой в штанине поддевки. С треском натянув УЗОшку, он вылетел вон с камбуза, игнорируя яутские проклятья, полетевшие ему в спину. Чираута явно был не рад, что от него столь непочтительно сбежали. Бела успел доскакать до техотсека, когда ожила система оповещения. – Внимание, – сказала она голосом Вьерана, – станция перемещается, просим всех занять места по расписанию. Передвигаемся на автопилоте. Отключите все работающие приборы, сохраняйте спокойствие. – Хорошо вам говорить про спокойствие, мзунгу, – сам себе пропыхтел Бела, страдая от мигом вернувшейся головной боли и нехватки воздуха. – Перемеща... ха... они... Уф-ф! На свое место он ворвался одновременно с пронзительным стоном, охватившим всю станцию. Многокомпонентная махина поднималась с места, чтобы переместиться. На пару десятков метров или же сотен – одному начальнику станции известно. Такие решения Конрад принимал лично, снимая груз ответственности с плеч ученой братии, исправно таскавшей к нему страшные догадки и ужасные предположения. Сейчас, к прогнозистам не ходи, ясно было, что причина перемещения в ледовой линзе. Гидрологи должны были рыдать всем составом. Бирюзу основали на пятачке с внушавшим доверие слоем льда в несколько километров толщиной. Периодически от тепла, отводимого станцией, что-нибудь подтаивало, но тут же герметизровалось обратно. Однако судя по сводкам последних двух-трех лет, в глубине линзы постоянно проходили токи натяжения. Гидрологи старались проводить свое бурение очень аккуратно, из-за чего страдала скорость и отчетность, но видимо, залезли все-таки слишком глубоко. Открыв на мониторе схему станции, Бела с искренней болью посмотрел, как отмечаются красным места рассоединения станции и заразного агросектора, следом отстыковывается Форпост-шесть на горе банде Андора, а потом вспыхивает тревожный желтый треугольник на месте соединения с Форпостом-три. Бела ударил по тумблеру связи. – Шербан на линии, бвана Нвачуку, стойте! Третий форпост застрял! Длинные крутящиеся гусенички, символизирующие передвижение станции на экране, начали замедлять ход. Тихонько щелкнула связь. – Я все вижу, Шербан, не надо орать, – сказал Конрад. – Бвана Нвачуку, я выйду, э? – почти виновато предложил Бела. – Куда вы выйдете, Шербан, – раздраженно сказал начальник станции. – Второй раз приморозиться? Будем отламывать, эйш! – Ну ее же можно починить! Бвана Нвачуку, это же ходовуха, нам бы пару часов, только термобустер наружу включить... Бесславная история потери хода Форпостом-три была изложена в объяснительной на имя Конрада сразу же после приведения всех пострадавших в относительно сознательное состояние. Дженго, заклеенный на всю голову, каялся в том, что о мелкой поломке они не доложили, надеясь на лучшее. Бела топтался рядом, чувствуя необъяснимую вину за то что на стоградусном морозе не сумел голыми руками починить гигантский механизм ведущей оси, от которого зависело передвижение Форпоста. Начальник станции вкатал ученым по строгому и беспристрастному выговору, а Бела отделался устным внушением о недопустимости подобного головотяпства. «Молитесь на градусники, чтоб пронесло», – пригрозил тогда Конрад. Видимо, градусники сработали плохо. – С наскоку не получилось, – задумчиво, словно для себя, произнес начальник станции. – Ладно, будем по-другому. После чего связь отключилась. Бела хотел было снова замолотить по кнопке, но тут ожили динамики. – Э-э, весь персонал попрошу собраться в кают-компании, – с заминкой сказал Вьеран. – Прям совсем все, пожалуйста. Бвана начальник станции просит. Бела метнул последний взгляд на монитор, отключил его и порысил куда велено. В кают-компании присутствие больше двух десятков человек породило некоторую тесноту. Особенно много места занимали Расаки и Нганга, обряженные в чудовищные телогрейные комбинезоны поверх УЗОшек. Прибыл даже Уна с баллончиком кислорода в обнимку и расселся в кресле. На серой физиономии сквозь прозрачную маску выделялись абсолютно фиолетовые губы. Запавшие глаза тускло светились неугасимой жаждой научной деятельности. Вьеран устроился на стремянке под самым потолком и оттуда стрекотал компактным объемным обозревателем. Метеорологи уныло кидались в него стилусами. – Хола! Это что? – сразу с порога спросил Бела у ряженых. – Вы так пытаетесь бороться с силами природы? – Смотрите, кто к нам заглянул! – патетически воскликнул Расаки, оправляя гигантский воротник из синтетического меха. – Благословленный духами человек, обещавший мне починить маск-фильтратор еще три дня назад! – А у меня смена кончилась! – выкрутился Бела, обивая порог. – Вот как освобожусь, так все сразу почи-и-аэкха! Его пихнули в спину с такой силищей, что Бела промчался пару метров и затормозил в Ирдже. Фотометрист укоризненно посмотрел на него чуть сверху и вежливо развернул. Последним в кают-компанию внес брюхо Чираута. Бела влез на спинку дивана, поправ левой ногой геологию в лице Магаши и, не слушая проклятий, с любопытством оглянулся. Они нечасто собирались вот так, вместе, и даже волшебные ужины Чирауты не всегда помогали объединить чудовищно занятых людей. Последний раз был, когда начальник станции объявлял переселение. Пересчитывая головы, Бела машинально вновь подумал, что Конрад осуществил свою давнюю мечту: экспедиция сплошь состояла из молодых людей. Возможно, именно поэтому в кабинете начальника станции висела дубина из голубого дерева – проверенное орудие воспитания у младших уважения к старшим. – А почему, собственно, мы не сдвигаемся, э? – тревожился Андор от лица всех гидрологов. – У нас тут с вами трещина! – Может, это у вас трещина, – сказал Ирдже. – А у других это так – мелкое препятствие на пути катка разума и прогресса. – Правду не скроешь, – патетически сказал Андор. – Она пробьёт себе дорогу через разные там несправедливости и случайности, как луч солнца через зловещую тьму! – Как бур бваны Эгебе пробил побочный водоносный слой, и правда затопила Форпост-один, – невинным голосом сказал Каджин. Вокруг буровой раньше действительно стоял Форпост-один, но после затопления пришлось срочно разбирать пострадавший павильон, перегонять его в сторону, перемещать вместо него шестой, снова собирать... Бела вспоминал эти недели с содроганием. Там у невезучего Уны вылезла грыжа в позвоночнике. – А раньше надо было говорить, банан тебе в задницу! – взвился Андор, яростно хватаясь за косицы. – Кто тут мерзлотовед, кто пинал кокосы в рабочее время?! Гиена! – Да если б не я, вы бы со своим буром!.. – Господа зимующие! Голос начальника станции от дверей заставил всех стыдливо умолкнуть. Конрад попытался чинно прошествовать на середину, но сначала застрял, проходя между Чираутой и магнитологом, а потом чуть не наступил на оккупировавшие пол геологические образцы. Магаши издал такой хрип, что начальник втянул голову в плечи и далее перемещался стремительно и несолидно. Выбравшись на середину, Конрад обвел всех суровым взглядом. – Значит так, – сказал он. – Как уже известно, под нами растет напряжение, не исключено, что будет трещина. Поэтому мы пытаемся перебазироваться метров на двести в сторону. – А может не будет, э? – с внезапным пылом спросил Андор, чуть не подскакивая на месте. – Точка бурения же, бвана Нвачуку! – Может и не будет, – милостиво согласился начальник станции. – А бывает, что вышел померить, как там нуклеончики пролетают сквозь уловители, и вдруг слышишь за собой треск. Оборачиваешься – новая трещина, и ты отрезан от павильона. – Но ведь одному выходить запрещено, – напомнил гидролог. – Конечно, – хладнокровно подтвердил Конрад. – Вдвоем лучше. Можно орать: «Спасите!» – хором. Что это вы покраснели? Андор, однажды чуть не провалившийся с ушами в сухой зыбучий снег по причине вопиющего несоблюдения техники безопасности, сдал назад, ненатурально чихнул и прикрылся косицами. – А чтобы нас с вами пустили сюда на следующую зимовку, а не разобрали на штрафы, – продолжил Конрад, – нужно сберечь максимум. То есть станцию и людей на ней. И яутов тоже. – Один яут, – категорично сказал Чираута. – Детали, – отмахнулся начальник станции. – Для этого нам придется сбросить все форпосты... Ти-хо! Поднявшийся было гвалт он пресек движением руки. – Сбросить я сказал, а не бросить, эйш! Это значит, отцепиться от них и аккуратно, поле-поле, уползти! Проследим за движением линзы, и если не будет опасных признаков, то я начну отпускать вас под роспись! Полюсники опять зашумели. Форпосты соединялись с главным куполом удобными переходами, а передвижка станции означала, что о быстрых пробежках туда-сюда придется забыть. Значит, выходить на улицу, рисковать замерзнуть или заблудиться, если начнется пурга... Абсолютно серый Дженго кусал губы, подпирая этажерку с очередными геологическими образцами. – Но мы склеились с третьим форпостом, – сказал Конрад. – Есть здравые идеи, как от него избавиться? Бела уже открыл рот, чтобы выплеснуть страстное обещание все починить, но в кают-компании царила такая напряженная тишина, что он не рискнул. – Это же мой третий форпост, – грустно сказал Дженго. – Конрад, разве мы можем бросить мой третий форпост? – Да отстрелить нахрен, и акуна матата, – деловито предложил Лимба. – Голову себе отстрели, – все тем же грустным голосом посоветовал ионосферист. – Ну спуститься и отцепить, пф, – пошел на попятную Лимба. Начальник станции покрутил пальцем у виска. – Промороженные цыплята вместо научных сотрудников... – А мы термобустером сделаем горячий коридор! – перебил Тонга. – Я уже так делал ведь, здесь всего-то добежать до сцепки и скинуть замок. Любой справится, даже... – он запнулся, поискал взглядом в пример кого-нибудь слабосильного, махнул рукой и продолжил: – Эйш! В общем, не сложно это. Зато оборудование сбережем! – Точно, – наконец влез Бела. – Бвана Нвачуку, зачем же нам терять хороший большой замок, если можно его аккуратно снять. Я вот тоже про термобустер говорил. – А если замок примерз? – грозно спросил начальник. – А мы горелку возьмем, – умильно сказал Бела. – Да я сам туда полезу отбивать, – спохватился Дженго. – Честное слово, справлюсь, мы что, бочек тут не ворочали? Харака-харака и готово! Начальник станции сморщил лоб и несколько секунд что-то прикидывал. Кают-компания застыла в ожидании, только хрипел в маску Уна, отчаянно стараясь делать это потише, да стрекотал сверху Вьеран, протоколируя. – Взрывчатку приготовить, – наконец велел Конрад. – На попытку сброса даю пять минут, потом крепите взрывчатку. На всю операцию – полчаса. – Маловато, эйш, – крякнул Тонга. – Трещина ждать не будет, – развел руками Конрад. – Она, знаешь ли, к науке относится без должного трепета, схарчит и не подавится. Тонга сунул большие пальцы за пояс, оттопырил губу и задумался. – Термобустеры, – напомнил Бела. – Руки в ноги и харака-харака перетаскивать! Конрад разогнал истомленных любопытством полюсников по местам, направив на работы только троих, самых настырных, из клуба «Слонов Нойгерии». В клуб входили безумцы, что даже в условиях Хиюмы не отказались от идеи потягать штангу, сооруженную из подручных материалов. Сначала хотели еще ввести для членов клуба солидную весовую категорию, например, внушительных сто килограммов, но на Хиюме люди худели так быстро, что пришлось посмотреть в лицо правде и назначить девяносто. Туда успешно прорвались Лимба, Дженго, Ирдже и, как утверждали злые языки, исключительно за счет двух литров ройбуша, выпитых в последний момент, смог пролезть Соланке. Впрочем, со своей рукой Соланке мог претендовать только на строчку в глубокомысленном труде доктора Кечавая о влиянии Хиюмы на неокрепшие тела людей, забывающих поддевать два слоя водолазок под костюм УЗО. Расаки и Нганга пожертвовали будущим холодонавтам свои меха, а Бела на волне искупительного энтузиазма тут же придумал и воплотил в жизнь «тепловой нимб», безжалостно навесив на героев по два с половиной килограмма запасных аккумуляторов. – Куда столько, мартышка? – возмущался Лимба. – Это как Андор пытался в «Слоны» пролезть, э? Со сверхтяжелыми элементами в карманах? – Ничего, зато теперь вы будете излучать в атмосферу много удивительных физических свойств, – подбадривал Бела, крепя следующую конструкцию к ионосферисту. – Айна-а, Дже, кажись, я тебе к позвоночнику что-то приварил... – Чего? – вопил тот и начинал топать ногами так, что подпрыгивали остальные запчасти. В процессе подготовки в переходник просочился Марайя и начал ныть, что ему не хватает микробов, и он просит выходящих на полевые работы собратьев попристальнее смотреть по сторонам, вдруг какой микроб пробежит мимо, чтобы они могли его тут же изловить и бережно – исключительно бережно! – оттранспортировать в трясущиеся от жадности руки науки. – Лучше бы за грибницей следил, мзунгу, – уколол Лимба. Марайя тут же надулся и потребовал от начальника станции, чтобы его тоже привлекли к полезному труду, раз уж он притащился сюда. После короткого раздумья Конрад сообщил, что в случае тревоги Марайя должен тихо стоять в углу и никому не мешать. Он выразил уверенность, что упорной тренировкой гляциобиолог сумеет этого добиться. – Начинайте прямо сейчас, бвана Лавуш, – порекомендовал он. Тонга, лихо размотав катушки термобустеров, скрылся в дальнем углу, где складировались все те невероятно нужные вещи, проходящие в списках как «когда-нибудь пригодится», и там немедленно загрохотало. Холодонавты бросили проверять нимбы. Марайя насторожился. Конрад поднял одну бровь. Из-за стены контейнеров вывернуло и залязгало нечто. Сияющий Тонга семенил рядом. – А это что, э? – строго спросил начальник станции. – Проект, – гордо сказал Тонга. – Инновационный! – А почему из оборудования для воздушной погрузки? Тонга сделал вид, что не расслышал. Начальник станции хмыкнул, явно ставя некую галочку в мысленном списке, и Тонга втянул голову в плечи. – Я же потом все верну, – пробормотал он. – Это же все модульное… – Айе, самоходный гроб! – определился Дженго. Модульное оборудование, превращенное в тяжелый экзоскелет, безмолвно вопияло о нарушении регламентных работ. – И в этом гробу будет похоронена чья-то деловая репутация, – сказал Конрад. Холодонавты немедленно засуетились и возобновили подготовку, распушая синтетические меха. Эти «шубы» полюсники изобрели от скуки, пытаясь поднести начальнику станции как передовую технологию, защищающую УЗОшки от действия мороза. Марайя усердно тренировал силу воли. Начальник станции выколачивал из Тонги самодеятельность, и механик становился все чище и благороднее. Исповедовался, слегка скулил и обещал больше так не делать. В завершение своей речи Конрад великодушно пообещал пороть его только по будням. – Мы его даже не будем спускать, бвана! – прижал руки к груди Тонга. – Это на всяк... Для антуража! – «Слоны» готовы! – рапортовал Лимба. – Вон у нас антураж в шубах, – тяжело вздохнул Конрад. – Выход разрешаю, и помните – пять минут. Тонга порысил к бустерам, Бела тоже занял свою позицию. Жерла бустеров хищно окрасились в багровый. Работали они совершенно бесшумно, только слегка потрескивала обмотка. Температура в помещении начала стремительно повышаться. Конрад отступил на несколько шагов, поднял воротник и махнул рукой. «Слоны» налегли на рычаги ручной блокировки, и запасный выход принялся медленно разверзаться. Бустеры повернулись жаркими пастями к нему. Из щели хлынул ледяной дым. Бела стремительно накинул капюшон, обмотался длинными концами защитного шарф-воротника и прищурился сквозь замутившийся пластик, прикрывший глаза. Помещение мгновенно украсилось инеем, умудрявшимся испаряться прямо на ходу и вновь немедленно нарастать. Неуклюжие «Слоны», едва не переваливаясь с боку на бок, полезли вниз. Дорогу им освещало мрачное багровое сияние, отражающееся от ледяной бездны, приглашающе распахнувшейся внизу. Ирдже тащил в руках компактный диск взрывчатки, Лимба и Дженго вооружились паяльниками широкого спектра. Конрад отошел к служебным панелям и вызвал экран управления двигателями станции. На экране по-прежнему гневно светился желтый треугольник в месте сцепления. «Слоны» спустились на лед. – Хорош-шо нимб работает, нсури-нсури, – сдавленно сказал Дженго. – Вс-сего минус шемьдесят в радиус-се. Мы ш замком рас-сделаемся, только в путь, йоу. – С-сплюнь! – хором прошипели остальные. Показалось даже, что начальник станции присоединился. – Плюнуть я с-себе могу только в шарф, но делать этого не буду, – с достоинством возразил Дженго.