Полторы минуты спустя после начала спасательной операции в док торжественно внес себя Чираута. Бела мазнул по нему взглядом и обнаружил, что шеф-повар непринужденно держит за спиной здоровенный бокс, превращающий его в персонажа из сетевой стрелялки, таскающего с собой мобильную платформу. Вернувшись вниманием к термобустерам, Бела неожиданно поймал себя на мысли, что яут вечно пролезал во все дела станции, начиная с самого старта зимовки, когда у гидрологов подвижкой льда перекосило и зажало трубу, через которую извлекались керны. Воплей было – до Рубина долетало. В поту и мыле Бела, Тонга и более-менее имевшие представление о своей механике гидрологи чинили треклятый агрегат. Чираута с термосом немедля прибыл на место трагедии и ошивался рядом, регулярно восклицая, что пора пить ройбуш, пока жопы не вмерзли в лед совсем.
И, если подумать, такое случалось каждый раз. Шеф-повар демонстрировал доходящую до идиотизма заботу о пропитании полюсников, но если вычесть из уравнения термосы с ройбушем, термопоты с помбе и лоточки с горячими морепродуктами, можно было сразу выдавать ему титул главного шпиона от чуждой цивилизации. Неясно, правда, на кой хрен яутам могли понадобиться бесценные сведения о количестве фотонов с ионами, древних микроорганизмах и прочем.
С людьми было все понятно: с трудом вырвавшись в космос и избежав катастрофы на собственной планете, они хотели как можно тщательнее исследовать новый дом, чтобы не натворить в нем непоправимого. Общим девизом всех естественных наук было: хочешь узнать тайны вселенной, внимательно покопайся у себя под ногами.
Поэтому год от года Хиюму бурили, исследовали, отщипывали от нее по кусочку. Сейсмологи искали правды, биологи охотились на признаки жизни, теперь вот гидрологи взялись за вскрытие древних слоев. Когорта ученых, менее внушительных с точки зрения величия открытий, столовалась вокруг. На прошлой своей зимовке Бела с восхищением следил за действиями астронома. Вооружась кадиолитом, тот подолгу всматривался в небесные сферы и вдруг ни с того ни с сего начал выкрикивать в гарнитуру нелепые апокалиптические цифры. Впервые это узрев, Бела решил, что астроном совершает некий вудуистский обряд и вот-вот принесет жертву. Но оказалось, что в секту вовлечены как минимум трое. Ионометристы ждали этих данных как дождя в пустыне, тщательно записывая все заклинания, переданные из-под ледяного неба.
А теперь за аналогичными всплесками безумия с большим интересом наблюдал Чираута, традиционно складывая руки на брюхе.
Конрад покосился на новоприбывшего, поморщился, но промолчал. Видимо, существовал некий пакт о том, что шеф-повару дозволено, а где можно его бессовестно выгнать. Ремонтно-взрывные работы явно входили в список разрешенных к ознакомлению. От Конрада волнами исходило негодование, однако Чираута к этой невербальной атаке остался глух. К тому же рев и свист рвущегося в док пара мешал воспринимать тонкие эмоции.
– Опять морозить жопы?! – осведомился он.
Ему никто не ответил. Яут заворчал и подошел поближе. Осмотрел покрытый инеем экзоскелет, потыкал в него кулаком, поправил свой загадочный груз, протопал вокруг и остановился в нескольких шагах от разверстого люка. Оттуда по-прежнему валил пар, устремляясь в вытяжку под потолок. Бела отчаянно боролся с желанием скинуть шарф и начать вдыхать этот живительный почти теплый воздух полной грудью. Чираута провел ладонью по морде, смахнул с дредлоков тут же налипший иней и, неодобрительно грохоча, отошел подальше.
– Х-ховорит Дшенго, – прорезался голос в динамиках. – Наш-шли проблему, ус-страняем! Замок смороз-сился, раштапливаем! Форпошт не с-сдвинуть, шледуем первоначальному плану, йоу!
– Микробы! – квакнул Марайя.
Конрад грозно откашлялся, и гляциобиолог длинно вздохнул.
– Пять минут, – напомнил Конрад. – Сводка хреновая, напряжение растет, того и гляди треснет.
– Пилим, пилим, харака-харака, – присоединился тяжело дышащий Лимба.
– И греем, – добавил Ирдже.
Минуты не то что текли – падали смерзшимися кусками, как застывшее топливо. На таком морозе жидкая фракция превращалась в кашу, не имевшую ни малейшего желания загораться. Если на улице по чьему-то недосмотру оказывались теньяра или керосол – застывали в желе. В начале зимовки обычно развлекались тем, что выставляли наружу емкость с горючкой, а потом совали туда горящие деревяшки. Пламя тухло, отказываясь жрать перемороженную пищу.
Термобустеры, спущенные и развернутые в сторону третьего форпоста, исправно нагнетали в безжизненный дикий холод высокую температуру, словно пытались обогреть целую Хиюму. Бела вспомнил о предложении разогревать материк путем установки на камбузе запасной плиты и нервно улыбнулся. Нижняя губа тут же треснула. Страдальчески морщиться Бела уже побоялся. Чираута неслышно ворчал, обдирая по-прежнему образовывавшуюся на дредлоках наледь. В остальном, похоже, холод его не слишком беспокоил. Хотя, конечно, замотан он был варварски. Сплошные метры загадочной ткани, лихо обернутой вокруг конечностей и заботливо укутывающей главное жировое депо всей станции – немыслимое прожорливое брюхо.
Наконец радостный возглас в динамиках прервал томительное ожидание.
– Ешть! Айоба! Конрад, шкорее!
Начальник станции тут же нанес стремительный удар по клавиатуре, желтый треугольник сменился картинкой начавшейся расстыковки, помедлил, свалился в желтый опять и все-таки наконец просигналил зеленым. А потом и красным – связь с форпостом оказалась потеряна, стыковка разошлась.
– Ешть отстрел! – доложил Ирдже. – Возвращ-хаемся!
И только сейчас подспудное напряжение, свернувшееся тяжелой скользкой змеей в животе, отпустило. Бела медленно выдохнул. Хотелось стащить капюшон и утереть лоб. Его наспех сооруженные нимбы не подвели. Придумка была нелепой, рискованной, и все-таки Конрад промолчал. Позволил людям рискнуть жизнью ради спасения станции.
Под тепловым потоком победители льда, окутанные сиянием нимбов, прошоркали обратно, взобрались по лесенке, кряхтя и подбадривая друг друга, и наконец оказались в условном тепле дока.
Бустеры тут же перенаправили на створы шлюза, и обледеневшие пластины облились каскадом капель, начиная медленное движение вверх.
Ледоходцы тяжело дышали в воротники. Ирдже прижал к себе взрывчатку, точно спасательный круг. Двое остальных просто легли на пол и разбросали руки. Створы шли медленно, и бустеры продолжали лупасить. Теперь таяние началось внутри дока. Показалось даже, что слышно, как журчит вода, сбегая по металлическим стенам.
– Айоба, бойки-бойки! – сказал начальник станции. – Руку я вам пожму потом, как только махину эту разверну, уж не обижайтесь.
Темные обветренные лица просияли. Крутыми парнями Конрад редко кого звал.
– Да что вы, бвана, – прохрипел Лимба. – Если меня сейчас пожать, то я кончусь, эйш... Чуть не сдох...
– А микробы, э? – печально спросил Марайя.
– Уйди, бессовестный тип!
Створы почти закрылись. Осталась маленькая щель, над которой упорно змеился пар, и Тонга замахал руками, показывая, что сейчас будет разбираться. Чираута, по-прежнему не снимая бокс, по большой дуге обошел холодное место и направился к «Слонам».
– Работать хорошо, – изрек он. – Получать вознаграждение.
Ловким движением сняв с пояса три цилиндра, которые Бела сквозь воду на ресницах сначала принял за пиропатроны, Чираута легко уместил их в одной ладони и посворачивал им крышки. Пар заструился в воздух.
– Пить ройбуш! – провозгласил Чираута.
– Ура, йоу, – хрипло сказал Дженго. – Пить ройбуш. Обожать ройбуш. Принимать ройбушную ванну.
– Спать в ройбуш, – поддакнул Ирдже. – О-о, айоба!
Чираута прижмурился, наблюдая, как полюсники, обжигаясь и захлебываясь, потребляют горячий напиток, попутно стаскивая телогрейные комбинезоны. Один за другим погасли нимбы. Створы закрылись окончательно, но Тонга все еще колдовал под развернутой панелью. Бела отключил первый бустер, прогулялся до второго и поставил его на минимум.
– Ну, дорогие мои, брысь отсюда, – сказал со своего места Конрад. – Остаются только ответственные за технику.
– А почему? – вяло поинтересовался Ирдже.
– Потому что отдыхать, – влез Чираута.
– Это и тебе тоже сказали, мафута, – тут же прицепился к нему Лимба.
– Я отвечать за техника питания ваш жопа, – мгновенно парировал яут. – Взять ройбуш и конфет, идти гулять отсюда, пока голова не кусать.
– А где же конфет, э? – возмутился Лимба.
Чираута громко хрюкнул и достал из пояса еще и россыпь цветных леденцов. На мгновение Бела почувствовал прилив крови к щекам и ушам, но упрямо мотнул головой и присоединился к Тонге.
Ученые восторженно разбирали сладкое поощрение. Марайя, скорбя о несостоявшейся поимке микробов, греб в две руки. Конрад посмеивался и подначивал, что обязательно разошлет эти редкие кадры во все национальные институты, чтобы там видели, как на Хиюме великие умы продаются за пачку расплавленного сахара.
Великие умы, набив пасти и карманы десертом, удалились, не прибрав за собой. Бела сделал соответствующую пометку в мысленном графике оказания технической помощи всяким ионосферистам с фотометристами. Микробоведы тоже были поставлены на стилус.
Чираута перетряхнул дредлоки, опять сбивая с них ледышки, и направился к механикам. Посреди пути остановился на полушаге и быстро-быстро защелкал клыками.
– Костюм надо было надевать, мзунгу, – сказал Тонга, не отрываясь от перепаивания микросхемы. – Не трясся бы от холода.
– Не-ет! – Чираута заревел. – Не холод! Плохо равновесие! Терять!
Оба механика вскинулись. До Белы еще даже не дошло, о чем речь, но чувство огромных неприятностей моментально навалилось, будто на Хиюму подвезли атмосферного давления.
– Вот она! – почти одновременно вскрикнул Конрад. – Пошла, зараза!
Бела обернулся так быстро, что косицы хлестнули по плечам. На мониторе, стремительно штрихуясь, вытягивалась тонкая область трещины. Станция стояла прямо на ней: ведущая лыжа оказалась наискось отделена от двух товарок. Конрад посерел, отдернул руки, подышал на пальцы и ухватился за джойстики. Вновь успевшая замерзнуть по всему доку влага одела утилитарное помещение в сказочный кружевной наряд. Не растаявшие ветвистые наросты топорщились по стенам, свисали с потолка. Даже экзоскелет слегка обметало. Хотя что-что, а эта штука как раз относилась к чрезвычайно редким вещам, которые холод почти не брал.
– Перекос идет, – сказал начальник станции. – Эйш!
Спокойно, без дрожи и напряжения, но волосы на загривке мигом встали дыбом, а по рукам заскакали мурашки. Впившись взглядом в монитор, Бела увидел, как разворачивается схема перекоса, стремительно обрастая красными метками, и, уже не думая, кинулся к одиноко возвышавшемуся костюму.
– Куда? – каркнул Тонга.
– Вниз! Открывай обратно, эйш!
– С ума сошел, мозги мартышки?
Бела притормозил у сброшенной «шубы», схватил ее вместе с нимбом и принялся яростно натягивать. Нимб мешался, он бросил его, запутался в рукавах и наконец с треском пролез в одежду.
– Конрад, остановите его! – завопил Тонга. – Механик удирает!
– Куда, эйш?! – рявкнул начальник станции.
– Клепать! – Бела подхватил нимб и допрыгал до экзоскелета.
– Не мельтешить! – взревел Чираута. – Кого ты клепать, жопа?!
– Бвана Нвачуку! – Бела выкрикнул почти умоляюще. Конрад не обернулся, но Бела знал, что начальник внимает ему каждой клеточкой, каждым звенящим от невыносимой ответственности нервом. – Этот костюм он же погрузочный, я работал с такими! У него прочность повышенная!
– Он хрупкий на холоде, дурак! – отчаянно сказал Тонга.
– Я нимб включу! Бвана Нвачуку!
– Разрешаю, – спокойно, но со скрытым чудовищным напряжением сказал Конрад.
– Термобустеры не дотянут же, – почти плачущим голосом сказал Тонга.
– Хрен с ним! Ты мне для нимба оттуда блок питания выкрути, эйш!
– Айна, чтоб тебя, банан тебе в задницу!
Тонга метнулся к бустерам. Закинув нимб на «голову» экзоскелета, Бела впрыгнул в жесткие объятия ложемента. Собранный из стандартных деталей, костюмчик сел как родной. Дернув за свисающий хвост переключателя, Бела включил нимб. Вспыхнувший свет окатил его волной жара. Выдохнув, Бела подвигал руками-ногами. Экзоскелет откликался с трудом. На морозе должен был вообще затормозиться, как старая развалина. Но не замереть, подобно УЗО-костюмам.
– Почему молчать? – зарычал яут. – Какой клепать? Что я не знать?
– Много чего не знать! – сердито отрезал Бела. – Есть у нас машинка, чтобы узкие трещины сдерживать, вот я и пойду ею работать!
Чираута, озадаченно склонил голову. Возвышавшийся над его плечами бокс теперь почему-то неуловимо напоминал гроб. Бела постарался не думать о том, что в гробу может оказаться сам механик Шербан, если...
– Одним помбе не отделаешься, – весело от страха сказал он. – Готовь десерт повкуснее, мафута!
Тонга закончил выдирать злосчастный элемент из выключенного бустера. Пнул рычаг управления шлюзами, кинулся к костюму, почти перепрыгнул Беле за спину и начал прилаживать блок. В сотый раз Бела поблагодарил универсальность техники: через несколько секунд он услышал знакомый щелчок, и тут же индикаторы подачи питания перевалили из зеленого сектора в голубой – запас выше ста сорока процентов. Можно жарить на полную катушку.
Температура в доке начала стремительно падать. Чираута обхватил себя руками. Тонга бросился обратно к люку, развернул живой термобустер и переключил в максимальный обогрев. Невидимый залп ударил в наполовину раскрывшийся створ, и Хиюма взревела снова. Выплюнула клубы пара, свившиеся в крошечный ураган. Бела вздернул защитный «мех» к самым глазам и решительно перевел нимб в усиленный режим. По телу снова прошлась волна, экзоскелет шевельнулся и, стоило только двинуть ногами, бодро потопал к шлюзу.
Внизу царил убийственный холод. Под защитой термобустера и нимба Бела все равно чувствовал себя маленьким и жалким. А стоило только выйти из зоны теплоподдержки, как безмолвная ледяная бездна окутала его. Там, где не клубился туман, видно было далеко во все стороны. Подмигивали огоньками автономной парковки павильоны и форпосты. Простиралась снежная бесконечность, вливаясь в горизонт. На краю видимости маячила ледяная стена, поднимающаяся к вросшим в небо колючим звездам. Тяжеленный «сшиватель» почти вмерз в клешни экзоскелета.
– Трещина видна? – коротко спросил Нвачуку.
– Пока нет! Бустер отключите, мешает, эйш!
– Понял, – отозвался Тонга.
– Нзури-нзури, смотрю обстановку. Секунду...
Бустер перестал работать. Исчез шум от испаряющегося снега, оледенел и умер влажный пар. И стало так тихо, что сделалось страшно дышать. Тишина и абсолютное безветрие, через которое подползал неимоверный холод. Только потрескивал нимб, держа вокруг Белы защитный покров, где температура поднялась до минус сорока, по ощущениям. Бела подавил желание содрать воротник и в ужасе засипеть на всю Хиюму – убедиться, что он еще жив. Сердце заработало на тройных оборотах.
– Вижу главную лыжу, – сказал он. – Прямо по курсу, иду на нее.
– Не промочи ноги, – натужно пошутил Тонга.
– Спустите мне лодку, если что.
– Разрешения на морской промысел я не давал, – тут же среагировал Конрад. – Трещину найти и устранить немедленно, как раскол между решениями партий.
– Нзури-нзури, бвана, – сказал Бела и нервно улыбнулся, вновь разорвав губу.
Костюм норовил примерзнуть при каждой остановке, поэтому Бела постоянно перемещался крохотными шажками. «Сшиватель» тоже лип по-страшному, и Бела толкал его, как попрошайки в Кваче толкали перед собой тележки. При этом он старался делать как можно меньше резких движений. Слишком хрупкой была его безопасность в этом коконе из железа и теплого воздуха. Хоть костюм и был попрочнее УЗОшки, но все же...
Он уже добрался до места предполагаемой трещины. Снег оставался все таким же гладким и голубоватым.
– Бвана Нвачуку, – позвал Бела. – Я трещины-то не вижу.
– Совсем? – уточнил начальник станции таким голосом, точно Бела уже сошел с ума и его списали по статье «непредвиденные расходы» в отчете перед очередной комиссией.
Прежде чем повторить возмутительное заявление, Бела поднял «сшиватель» на пятки полозьев и тщательно огляделся. Идеально прозрачный омертвевший воздух открывал обзор на многие километры. Сверху громоздилось левиафаново брюхо станции.
– Чисто, – повторил Бела. – А на мониторе что?
– Трещина на мониторе, – сказал Конрад. – Что? Нет, бвана Чираута, монитор не треснул, он отрисовывает графическое изображение трещины!
Бела сдавленно хихикнул, представив, с каким пафосом яут уточнял насчет монитора.
– А может мы того, – прорезался извиняющийся голос Тонги, – ну, придавили ее? И она сама схлопнулась к гиенам, э? Мы ж тяжелые, как не знаю кто.
– Хороший вопрос, – почти растерянно ответил Конрад. – Бела, можешь дальше пройти, э? А то у нас трещины нет, а перекос есть. С ума сойти.
– Могу, – уверенно сказал Бела, задавив трусливое: «А может на мониторе посмотрим?» – Уже пошел.
Лыжа была под стать станции – громадная. Направляющая выглядела самой натуральной лыжей, только гигантской, и вертелась на сто восемьдесят градусов. Остальные две чисто технически являлись не лыжами, а траками, но по привычке их обзывали лыжами тоже. Главная лыжа в длину достигала пятидесяти метров. Заточенные канты угрожающе поблескивали, отражая полыхающий нимб. Бела по-прежнему передвигался аккуратными шажками, высматривая затаившуюся трещину и подталкивая волшебную машинку. Нависшая над головой махина слегка нервировала.
Добравшись до носка лыжи, он задумчиво пошевелил джойстиками. Модуль словно попытался развести руками, но «сшиватель» не пустил. Бела спохватился и быстро прекратил эту эквилибристику. Продолжая перетаптываться, он снова приподнял «сшиватель», уже начиная задыхаться от усилий.
– Нет трещины, – сказал он. – Может, она глубоко лежит, э? А нам ее радар выдает? Тогда тем более давайте отсюда валить харака-харака.
– Отойди в сторонку, – велел Конрад. – Запускаемся. На ходу влезешь, бойки?
– Конечно!
Над головой едва слышно и в то же время пробирающе до каждой косточки заработали двигатели. Из-под лыжи пыхнуло жаром: включились механизмы обогрева, позволявшие отклеиться ото льда. Бела попятился еще немножко. Прикинул, как быстро станция преодолеет пятьдесят метров, вздохнул сквозь шарф, тут же почти залепив себе обзор мигом замерзшей влагой, и пошел вперед. Надо было все-таки проследить, нет ли чего подозрительного там, куда пытается сбежать Бирюза. Мониторы, радары, сканирование – все это хорошо, а человеческий глаз не помешает.
– Я пройдусь, – сказал он. – Заряда полно, могу тут... – привычная для полюсника суеверная боязнь задавила невысказанное «целый час» и пришлось неловко закругляться: – В общем, могу пройтись.
– Без лишней самодеятельности, – предупредил Конрад.
– В моем костюме он гулять собрался, мзунгу, – заворчал Тонга. – Вот так всегда – работают одни, а плодами пользуются другие, эйш!
– Зато ты не чинил буровое оборудование у Андора!
– И не буду я его чинить, они меня там чуть не покусали в прошлый раз, до чего отвратительные личности, словно не ученые, а каннибалы!
– А вот я...
За перекидыванием репликами станция незаметно ускорялась. Бела приноровился управлять костюмом и тоже ускорил шаг, перейдя на вторую передачу. Переведенный на привязь «сшиватель» тащился за ним, укоризненно скрипя по льду. Костюм лязгал и щелкал, но шел ходко. Бела прикинул, что скоро с ним поравняется люк, и можно будет без лишних помех аккуратно зацепиться за лесенку. Тонга наверняка из вредности оставил между створами зазор в полпальца, так что надо будет еще поболтаться, пока створы не откроются.
Лед под ведущей лыжей треснул.
Стрельнуло, точно взорвали гребенку застругов. Трещина выскочила из-под лыжи и почти ровной линией устремилась вперед, разветвляясь по ходу движения.
– Конрад! – в ужасе захрипел Бела. – Впереди, впереди! Трещина! Влево! Поворачивай, эйш!
Воздух кончился, и Бела схватился за шарф, запрещая себе делать глубокий смертельный вдох.
Движок станции загрохотал на два тона злее. Опорный механизм лыжи отдался таким же зловещим треском и скрежетом: замерзшие тяги регулятора поворота пытались сдвинуться и поставить лыжу на кант для выхода в угловую позицию. Набрав скорость, пусть и маленькую, станция просто не могла остановиться. Бела видел, что Конрад пробует свернуть с гибельного пути, но ледовый покров не просто треснул, а еще и сместился. Один берег трещины оказался выше другого. Лыжа встряла, точно встала на рельс, и продолжала скользить вперед.
– Лево! – засипел Бела. – Конрад!
– Без паники! – отозвался начальник станции.
Только паниковать было полно причин – поле впереди покрывалось трещинами с такой скоростью, что уже напоминало колотый сахар. Лыжа скользила неумолимо, таща станцию в эту кашу. Провалится, перекосит – и все, беда на зимовке.
Бела стиснул джойстики, развернулся на месте и ухватил «сшиватель» за рукояти. Развернулся снова, отдирая примерзающие ко льду подошвы. Рванул рычаги на третью передачу. Гидравлика экзоскелета коротко вскрикнула – и Бела потащил себя сквозь ледяной жидкий воздух. Двадцать метров обогнавшей его лыжи казались двадцатью километрами. Костюм на ходу раскачивало, «сшиватель» водило, лед под ногами ходил и «дышал», поднимаясь и опускаясь – вот откуда был этот треклятый крен, – а высоко задранный носок маячил впереди недостижимой финишной ленточкой.
Бела передернул рычаги на четвертую передачу. Механизмы отчаянно заверещали. В грудь молотом ударила нехватка воздуха – хоть и прогретый нимбом, он был все так же смертельно беден кислородом. Легкие раздувались в тщетной попытке захватить топлива для панически бьющегося сердца. Во рту разлился знакомый кровяной вкус, головная боль вспыхнула в затылке и заворочалась там ледяным сверлом. Шарф начал покрываться коркой от мгновенно схватывающегося дыхания. Впереди поле отчетливо поднялось – и с грохотом опустилось. Бела поднажал из последних сил. Десять метров. Пять. Носок лыжи. Трещина, уходящая к ледяному полю. Острые края, один чуть выше другого, так что лыжа приподнялась на кант. Совсем чуть-чуть не хватает опоры, чтобы начать разворот...
– Н-на!
Бела выжал тугие переключатели на рукоятях «сшивателя». Пусковой механизм взвыл, машинка дернулась и выплюнула длинную очередь скоб. Прицелиться времени не было, стрелял Бела почти наугад, и половина «заклепок» впилась в лед чуть дальше трещины. Но часть все-таки вошла как надо, схватывая края. Бела повернул «сшиватель», корректируя наводку, и стиснул переключатели снова. Механизм отозвался жалобным визгом, бешено задергался – и затих.
– Твою мать, эйш!
С Бирюзы что-то кричали, но грохот собственной крови в ушах оглушал. Бела чудовищным усилием оторвал ото льда «сшиватель» и побежал. Бег больше походил на ковыляние раненого зверя. Лыжа настигала, уже въезжала на тонкий металлический мостик, и Бела видел, как под чудовищным весом станции начинают проседать скобы. Трещина еще не успела разойтись, он мог обрушить в нее сдохшую машинку вместо опоры, дать еще один крошечный шанс Бирюзе.
Еще быстрее. Еще чуть-чуть быстрее!
В левой ноге мучительно щелкнуло, и краем глаза Бела увидел, как отрывается и летит на лед какая-то деталь. Нога подломилась. «Сшиватель» выворотило в сторону, Белу рвануло, он упал набок, и от удара клешни экзоскелета разжались. «Сшиватель» покатился дальше. Бела проскользил по льду, его развернуло еще больше, и в следующую секунду экзоскелет сотряс удар. Широкие разлапистые ступни уперлись в противоположный конец трещины.
Не в силах пошевелиться, Бела остановившимся взглядом смотрел, как загнутый носок лыжи медленно прошел еще два метра, величественно миновал неожиданное препятствие, и мгновение спустя содрогнулся. Гигантское полотно дико заскрежетало. Лыжа чудовищных размеров наткнулась на песчинку. Далеко, там где лыжа заканчивалась, с хрустом взлетел фонтан мелкого снега. Экзоскелетный модуль отозвался истошным визгом и просел в коленных суставах. Бела закусил кровящую губу, дернулся пару раз – и понял, что вытащить может только одну ногу. Вырвался, тяжело дыша в шарф и отчаянно стараясь не повредить УЗОшку. Потянул вторую ногу, почувствовал, как под колено упирается явно острая плоскость, и застыл. Порвешь – и конец ноге, а может и механику Шербану целиком.
Плоскость лыжи начала медленно перекашиваться. Рокочущий механизм поворота наконец-то стронул ее с места. Бела кинул взгляд на хвостик лыжи – до него оставалось еще добрых три десятка метров. Как раз хватит, чтобы на упоре совершить разворот и отойти в сторону от трещины. Потому что песчинка не сдастся и не отступит.
Он представил, как матерится Конрад, видя на экране тревожные красные метки о еще большем перекосе.
– Конрад, продолжайте! – хрипло сказал он. – Я лыжу держу.
– Чем вы ее держите, Шербан? Вы с ума сошли, эйш?
– Костюмом, – сказал Бела. – Продолжайте, иначе мы в шугу влепимся! Налево!
– А себя достать из костюма вы не забыли? – заорал Конрад.
Бела промолчал. Дышал в шарф, где среди нитей вплетался передатчик, и этим дыханием давал понять – живой, не расплющенный, но дискутировать с начальством он не будет.
Движение лыжи замедлилось. Шевельнулся носок. Конрад отчаянно пытался развернуться на хрупкой опоре, выданной ему и всей станции.
Пластины экзоскелетного модуля начали прогибаться. Ногу сдавило от колена и ниже. Пока еще мягко, предупреждающе. Но девать ее все равно было некуда: коленный шарнир костюма перекосило и зажало.
«Только выдержи, – подумал Бела. – Я хотел протезироваться только к восьмидесяти! Я жить хочу!»
Позади, в хвосте станции рокотали траки, ломая неустойчивый лед. Движение лыжи начало замедляться прямо на глазах. Главная опора надвигалась вместе с тысячетонной тяжестью, которую несла на себе.
– Бела, вон оттуда! – рявкнул Конрад. – Закантовки не хватает!
Лыжа не проворачивалась. Станция перла в ледяную могилу. Бела закрыл лицо руками. Экзоскелетная поддержка громко кракнула. Нимб мигнул. Волна холода на секунду обожгла тело, словно стиснулся и разжался смертельный капкан. Свечение нимба вернулось, но гораздо слабее – и ледяная костлявая рука Хиюмы медленно начала смыкать пальцы.
Не орать. Только не орать. Закричишь – и вдохнешь, отморозишь легкие. Не спасет ни доктор Кечавай, ни кислородные баллоны, которых и так уже осталось мал-мало.
В грохоте надвигающейся станции и ломающегося льда Бела услышал еще какой-то звук. Настолько необычный, что машинально поднял голову и сквозь пальцы глянул в сторону звука. Там что-то двигалось. Гораздо быстрее неумолимого движения станции.
Ни о чем не думая, как будто слегка со стороны, он смотрел, как перемещается в пространстве неимоверная туша шеф-повара. Мерещилось, что яут несется с горы, все больше разгоняясь, будто перегруженный состав сошел с монорельса и летит, увлекаемый собственной массой. Ткань и мех куда-то исчезли. Искрился странный материал, смахивающий на металл, но удивительно текучий, отражающий все вокруг, точно вода летнее солнце. Жесткие каркасные пластины на груди, руках и ногах обмело инеем. Полыхала красными линзами глухая маска с круто выгнутыми трубками, уходящими за спину. Туда, где громоздились диковинные бутоны, подсвеченные изнутри призрачной зеленью, словно там спрятались кусочки полюсного сияния.
Чираута, собираясь на Бирюзу, прихватил самый настоящий хренов скафандр.
Шеф-повар врезался в лыжу под самой опорой. Уперся обеими руками под лезвием канта, из-под ладоней сыпанули искры, яут мотнул башкой, рассыпая твердые, как проволока, замерзшие дредлоки, и в грохоте и скрежете, производимом станцией, Бела услышал, как от этой нелепой толстой фигуры исходит низкий стонущий звук.
Первые полсекунды он думал, что это Чираута, но потом звук стремительно скакнул от стона к реву, а бутоны начали раскрываться, окутываясь все более яростным сиянием. Еще полсекунды – и сопла нестерпимо вспыхнули. Огонь врезался в лед и снег, ураган пара с диким шипением взвился до самого брюха станции.
Бела опять закрылся руками. Ужас сковал не хуже мороза. В парализованный страхом и холодом мозг медленно просочилась мысль: Чираута пытается поднять всю. Гребаную. Станцию. На себе.
Инопланетные бустеры зашлись в истошном вое. Экзоскелет вновь издал кошмарный вопль, и ногу Белы начало продавливать в трещину. Он изо всех сил стиснул зубы.
Только не орать.
С каким-то предсмертным чувством жгучего любопытства Бела кинул взгляд на яута. Лыжа заваливалась, кантуясь. Крутанув головой так, что едва не сломал шею, Бела увидел, как меняет курс вздернутый носок, невыносимо медленно уходя с прямой линии, ведущей в жадно дышащее ледяное поле.
Бела почувствовал, как его сердцебиение взлетает до захлебывающегося рокота ритуальных барабанов. Лыжа выполняла пируэт на полураздавленном костюме, уступая бушующим зеленым факелам. Чираута по щиколотку ушел в воду, искры продолжали сыпаться снопами, а сверху все превратилось в шторм из горячего пара. Сквозь это облако Бела кинул взгляд в противоположную сторону – и увидел, как на них идет гигантская пятка. Лыжа закантовалась, Конрад разворачивал станцию на максимально коротком радиусе, и бесконечная полоса светлого металла вспарывала верхний слой льда, точно гигантский заточенный плуг.
– Берегись! – заорал Бела, вновь нарушив все правила полюсников. – Пятка!
Чираута наверняка его не услышал. Лыжа развернулась еще сильнее, перемалывая экзоскелет. Колено пронзила боль. Бела прихлопнул рот поверх шарфа и скорчился, подавляя желание вдохнуть всей грудью. Зеленое зарево в тумане погасло, из клубов выскочила чудовищная фигура, в три прыжка оказалась рядом, и Чираута пнул экзоскелет со всей дури. Бела зажмурился. Лыжа скользила дальше, и внезапно костюм заскользил вместе с ней, разрывая лед. Туда, в узкую трещину... Его пнули еще раз, а потом сверху рухнула туша шеф-повара, и Белу словно вколотили в расселину.
Почти раздавленная нога оказалась на свободе. Барабанные перепонки чуть не лопнули, когда сверху опять взревели бустеры. Вой, жар, брызнувшие фонтаны пара и воды, а над всем этим – страшный скрежет изнемогающего металла, встретившегося с непреодолимой преградой.
Сквозь белый вихрь и замерзшие ресницы Бела увидел, как пятка разворачивается на спине Чирауты. Бустеры раскрылись полностью, разошлись железными лепестками, и чудовищные потоки зеленого пламени били во все стороны, невероятным образом создавая для лыжи плазменную опору. А еще Бела видел, как Чираута упирается в несущую раму экзосклета, и яутские и без того здоровенные мышцы, увеличенные костюмом до нелепых размеров, вздуваются так, как никогда не получится даже у сильнейшего в мире человека.
Экзоскелет надсадно заскрежетал, проваливаясь глубже. Жидкое зеркало полыхало отражением зеленого шторма. И в этом ледяном апокалипсисе Чираута был столпом, что держал металлическое небо на огненных плечах.
Оглушительно лязгнули блокирующие механизмы, фиксируя лыжу в новом положении, пятка с визгом прошла оставшиеся десять метров и с грохотом встала на лед.
Бела выдохнул, а потом содрогнулся.
– Траки! – сипло выкрикнул он куда-то в мешанину из своего костюма, горячего пара и инопланетной брони. – Раздавят!
Чираута зарычал и оттолкнулся от измочаленного экзоскелета. Бутоны погасли. Яут поднялся на оба колена и протянул сверкающую ртутью руку. Бела медленно пошевелил болящей ногой, преодолевая визжащее чувство опасности, требовавшее рваться, отгрызать себе конечность и бежать. Нога туго, но поддалась. Облившись потом от облегчения, он вытащил ее – неподвижную, залитую тупой болью – и снова застыл. Нимб все еще работал, но за пределами теплового кольца царил ледяной ад.
– Не дышать, – прорычал Чираута из-под маски. – Глаза закрыть, меня хватать!
– Хорошо!
Теперь, видимо от схлынувшей перспективы смерти, соображал Бела куда лучше. И идею Чирауты понял сразу. Собрался с духом, готовясь, медленно набрал полную грудь все еще теплого воздуха – и вытолкнул себя из металлических объятий. Колено отдалось вспышкой боли, Бела зажмурился и обхватил Чирауту руками и ногами, постаравшись слиться с ним воедино. УЗОшка откликнулась судорожной костенеющей дрожью. Чираута выпрямился, сдавленно ухнул – и побежал.
***
Бледно-серый, почти пепельный Тонга колдовал над запорными механизмами. Развернутый термобустер исторгал сноп тепла, растекающегося по доку. Конрад рулил станцией. Сил у него хватило только на крик: «Все живы?!» – не отрываясь от джойстиков. Наверное, услышь он, что кто-то все-таки остался снаружи – не отклеился бы от них. На начальнике станции лежало не только бремя защиты программы исследований, но и груз ответственности за всех на Бирюзе. Никогда не смог бы Конрад Нвачуку принести в жертву станцию с двумя дюжинами жителей, в обмен на спасение одного.
Бела, морщась, ощупывал колено. При сгибании казалось, будто там натягивается и глухо щелкает какая-то мембрана. Дышалось неимоверно тяжело. Кожа вокруг глаз отчаянно саднила. Суставы на пальцах опухли.
Чираута сидел неподалеку, разбросав ноги и стащив маску. Страшная морда сочилась зеленой кровью. Непонятно откуда, но, наверное, что-то вроде носового кровотечения.
– Простите, Конрад, – сказал Бела. – Я очень испугался. Когда увидел, как лед дышит, словно на припое. Дифферент сразу на полметра. Я склепать попытался, но машинка сдохла, эйш...
Станция выползала из опасной зоны. На мониторе лед все еще был раскрашен в желтые цвета, но впереди маячило зеленое поле, до него было метров двести – и никаких трещин на радаре.
– Нзури, – выдохнул начальник станции. – За беспримерный героизм на грани самоубийства я даже не буду вас пороть.
– Не нас, а его пороть, – ожил Чираута. – Великий воин трогать не сметь. Великий воин сам всех уничтожать. Спасать станцию, ждать благодарность.
– Спасибо, друг! – немедленно сказал Бела. – Весь мой спасенный от расчленения организм говорит тебе большое спасибо! Прямо начиная с вот этой целой ноги. Хей, йоу, бвана, ты крутой, как самый крутой!
Чираута горделиво фыркнул, разбрызгивая кровь.
Конрад замкнул джойстики в положении автопилота и развернулся. Лицо у него было такое же серое, как у Тонги.
– Извините что костюм и «сшиватель» угробил, – сказал Бела. – Я тогда не думал...
Конрад стремительно двинулся с места. Бела прикусил язык. Почти пробежав разделявшие их метры, начальник станции затормозил, бухнулся на колени меж бессильно раскинутых ног механика и сгреб того в удушающем объятии.
– Конрад, – прохрипел Бела. – Дышать не... че...
– Живой, мартышка! – начальник взлохматил ему косицы, стиснул еще крепче, постучал по спине, вызывая у Белы спазмы в горле, отстранился и, продолжая сжимать за плечи, осмотрел, словно невиданную зверушку. – Живо-ой! Айоба!
Тонга покончил со створами, подошел ближе и застыл, неловко крутя в руках крышку от панели доступа.
– Извини, Тонга, – сказал Бела. – Я твой костюм угробил, банан мне в задницу.
– Да хрен с ним! – Тонга уронил крышку и взмахнул руками. – Как я пересрал!
– Я бы тоже пересрал, да боялся, что какашки к жопе примерзнут, – сказал Бела и нервно хихикнул.
Конрад встряхнул его еще раз и одним движением поднялся.
– А как костюм тебе, э? – жадно спросил Тонга. – Что нимб? Работал? Айоба?
– Все работало, нзури-нзури, – кивнул Бела, охотно принимая поворот в сугубо техническую плоскость. Лишь бы поскорей изгнать жуткие воспоминания о том, как экзоскелет трещал и ломался под давлением лыжи. – Его б еще экипировать багром каким, и цены бы не было.
Начальник станции переместился к Чирауте, но вместо объятий решительно протянул ему руку. Чираута смерил розовую ладонь критическим взглядом, однако протянул ручищу в ответ, и темные пальцы утонули в жидко-металлических, украшенных жуткими когтями.
– Спасибо, бвана Чираута! – искренне сказал Конрад.
– Багор бы... – Тонга явно задумался.
– Помощь оказывать всегда, – проворчал яут. – Быть великий герой.
Бела машинально отметил, что три когтя из пяти зверски обломаны, и их окаймляет все та же светящаяся зелень. Видимо, инженеры яутских скафандров не задумывались, что когти желательно прятать тоже.
– А что мы теперь будем делать? – наконец очнулся Тонга.
Не разжимая рукопожатие, Конрад обернулся.
– Молчать будем, – сказал он. – Форпост отцепили, станцию отвели по плану. Тревоги не было.
– Эйш, точно, ведь сирена не сработала, – вспомнил Тонга. – Стоп, а это как так, э?
– А так, – буркнул начальник станции. – Моим произволом.
Полюсники дружно поежились. Чираута разжал руку и с ворчанием начал размазывать по харе кровь. Теперь Бела разглядел, что наладонная защита у него сломана, разорвана полотном прошедшейся по его рукам лыжи.
– И чтобы никто об этом не знал, – все еще светя серыми щеками приказал Конрад. – Чтоб ни одна гиена не прознала, что наши люди и дипломатические гости пытались самоубиться, кидаясь под траки! Ясно, эйш?!
– Самоубийство – глупость, фу, – заметил Чираута.
– Глупо было туда мчаться с вашим-то статусом! Откуда костюм?!
– Меня не касаться ваши правила, – высокомерно прохрюкал Чираута. – Я находиться на своя коренная планета. Ты командовать мной не. Ясно?
– Яснее некуда, – фыркнул Конрад.
Бела впервые видел начальника станции таким раздраженным. Обычно Конрад находился в непоколебимом состоянии уверенного благодушия, и даже проштрафившихся метеорологов отчитывал таким терпеливым и ласковым голосом, что если бы на их месте был Бела, то сгорел бы уже трижды.
Бела попробовал подняться, Тонга поспешил ему на помощь, и вдвоем они кое-как справились. Бела почти повис на приятеле, оставив пострадавшую ногу в воздухе. Конрад тряхнул головой, собрал рассыпавшиеся косицы и откинул за спину. Бросил косой взгляд на монитор. Станция уверенно подползала к зеленому полю.
– Доктору скажешь, что на тебя термобустер упал при повороте, – велел начальник станции. – А вы, бвана Чираута...
– Врач фу, – надменно сказал яут. – Не нуждаться врач. Великие воины исцеляться сами.
– Прекрасно, – сквозь зубы сказал начальник станции. – На вас я тоже полагаюсь. И все-таки, откуда костюм, не скажете, э?
Чираута опять скорчил страшную морду. Поджал ноги и, опираясь спиной на короб редуктора, начал медленно подниматься. Конрад сунул руки в карманы УЗОшки, выпятил челюсть и следил за происходящим, как стервятник над Эферитской пустыней.
– Мафу-ута, – прошептал Тонга и тоже скорчил рожу.
Яут воздвиг себя на ноги, коснулся плеча, и диковинный костюм начал стремительно скатываться. Словно ртуть он собирался каплями, притягивался к пластинам на груди, предплечьях и бедрах, и через несколько секунд исчез совсем. Чираута снова стал выглядеть точно варвар, нацепивший грозные железки, но забывший защитить брюхо. Бела пошарил взглядом и обнаружил бустеры, валяющиеся неподалеку. Вид у них был... дохлый.
– Всегда быть готов к чрезвычайный ситуация, – обронил яут.
Не удостоив растраченные бутоны взглядом, прицепил маску на пояс, развернулся к выходу и величаво понес свое пузо. Бела с Тонгой дружно глянули на Конрада, получили кивок и двинулись следом. Почти добравшись до порога, Бела заметил странную вещь: роговые выросты на спине Чирауты сошли начисто.
Чираута свернул к камбузу, словно в его жизни спасение станции от схождения в лед стояло куда ниже судьбы храйме в остром соусе и курицы пири-пири.
Едва за ним срослась мембрана, Бела, до сих пор хранивший молчание, тут же начал шепотом рассказывать, как яут в героическом рывке взял на себя лыжу. Тонга мычал, присвистывал и вздыхал. Возможно, даже чуточку завистливо. Все-таки зрелище было умопомрачительное, хотя увидеть такое еще раз Бела совершенно точно не мечтал.
– А за костюмом и машинкой вернемся, наверное, – закончил Бела на оптимистичной ноте прямо перед дверью санчасти. – Я постарался запомнить, где мы его оставили...
Дверь чпокнула и расползалась, выпуская наружу доктора Кечавая.
– Кто кого где оставил? – осведомился док.
– Аппендикс, – мгновенно сказал Бела. – Я помню, что оставил его где-то в своем организме, где ты до него не дотянешься. Джамбо!
– Ну-ну, – сказал док и прищурился. – И тебе джамбо. А что это ты, друг мой, ползешь на одной ножке?
– Его термобустером придавило, – разъяснил Тонга. – Вот как поворачивали, так и придавило. В нарушение правил техники безопасности, эйш.
– Вносите же больного! – патетически воскликнул Кечавай. – Ах, Шербан, Шербан, когда же вы, наконец, станете человеком, а не мартышкой? Длинноногие красавицы уже вглядываются с тоскою в горизонт – где же ледокол с героическим Шербаном на борту? А вы все роняете на себя оборудование!
– Тонга, не бросай меня, друг, – потребовал Бела. – У меня сейчас перикард какой-нибудь разовьется.
– Грыжа у меня от тебя разовьется, друг, – заворчал Тонга.
Доктор Кечавай пристроился с другой стороны и элегантно взял часть ноши на себя.
– Перикард украшает мужчину, – назидательно сказал он. – Смелее, друзья, нас ждет целительная клизма! То есть вас.
– Без меня, – тут же отказался Тонга.
– Стыдитесь, док! – засопротивлялся Бела. – У меня незапятнанная трудовая история! А каков я буду, если там появится запись: «Во время прохождения зимовки на Хиюме получил клизму в личное дело»?
В весьма легкомысленном стиле док провел осмотр пациента и сразу же обнаружил надрыв сухожилия. Преодолевая косность и пугливость несознательных членов зимовки, не обращая внимания на уговоры и жалкий лепет, Кечавай железной рукой нубийского борца всадил шприц с загадочным содержимым в трепещущую ногу пациента. Бела взвыл – по сравнению с моментом получения травмы лечение оказалось куда болезненней.
– Ну, я пошел, йоу, – опасливо сказал Тонга. – Мне еще проверить надо, не полетело ли у нас чего вследствие этих, как их, крутых оверштагов, банан им в жопу.
– А что у тебя с курсом витаминов, э? – заинтересовался док, ловко обклеивая колено Белы пронзительно-лиловыми ленточками компенсаторов.
Тонга прилип к стене и начал смещаться в сторону выхода.
– Стоять, чомми, – грозно сказал док.
Тонга допросачивался до двери и канул сквозь мембрану.
– Паразиты, – хладнокровно произнес Кечавай. – Передай ему, что я все равно доберусь до его субтильной фигуры.
Бела вежливо фыркнул.
– Так, все, удаляйся отсюда, – велел док. – Тяжести не таскать, завтра на контроль, посмотрим, как на тебя действуют все эти вещества, которых я от скуки намешал для твоего укольчика.
– В смысле от скуки, э? – возмутился Бела.
– Надо же мне как-то удовлетворять свой научный зуд, – сказал док. – Кыш! Иди пей ройбуш!
Возмущаясь и обещая нажаловаться бване Нвачуку, Бела удалился. Компенсаторы держали отлично – словно ему поменяли коленный сустав.
До самого вечера Бела сновал по коридорам, выискивая, где что починить по мелочи. Тем более, что мелочей в результате перемещения станции набралось изрядно. Больше всех шумели радиометристы, у которых на приборе отломалась ценная стрелочка. Марайя всем рассказывал, как во время поворота Бирюзы видел пролетавший мимо иллюминатора микроб, но не успел выйти наружу для поимки, потому что на него упал геологический образец. Магаши обвинял гляциобиолога в преступном уничтожении ни в чем неповинного образца путем встречи с ним своей жесткой гляциобиологической головой.
Конрад дал официальное объявление, что станция успешно отползла из подвижной ледовой области, и обитатели уже вовсю строили сложные заумные планы, как в условиях страшного холода прорваться к своим драгоценным форпостам и продолжить там исследования. Заодно наседали на метеорологов, требуя срочно, немедленно, сию секунду спрогнозировать повышение температуры до приемлемой.
Еще чуть позже Конрад вызвал к себе сейсмолога и заперся с ним, выставив блокировку на все входящие вызовы. Свидетелем этому Бела не был, но Андор жаловался на недоступность начальства так громко и качественно, что не хватало только зачитывания поэтического переложения со стола.
А под вечер Чираута расщедрился на невероятно шикарный ужин. В кают-компанию вновь набилась толпа за исключением посаженного на диетпитание Уны. Поглощая нежнейшую, хрустящую капенту, соленую рыбку чамбо, острое банни-чау, пряный суп эгуси, поджаренные до хруста бифштексы на косточке и запивая все это ройбушем, морсами и помбе, полюсники делились далеко идущими планами.
– А как только потеплеет, – размахивал обглоданным скелетиком Каджин, – мы отправимся скалывать с павильона лед, йоу!
Половина присутствующих встретила это жизнеутверждающее заявление хоровыми стонами.
– Знаю, братья мои, что вы любите скалывать лед, как трижды в день кушать сухпайки, – продолжил Каджин. – Но всякий доктор вам скажет, что физический труд на свежем воздухе полезен для ваших организмов: обмен веществ, перистальтика кишечника и цвет лица. Правда, док?
– При определенных условиях, – туманно отвечал Кечавай, наливая себе исходящий ароматным паром эгуси. – В зависимости от.
– Так что морально готовьтесь к этой интеллектуальной работе, эйш, – потирал руки мерзлотовед.
– А мы с Расаки пораскинули умишком и пришли к выводам, – взял слово Хайле. – Пока продолжается ветер, лед будет стягиваться медленно. Запиши крупными буквами, Вьеран, для вечности.
— Энштейны, йоу, – уважительно сказал Вьеран. – Неужели сами придумали?
– Муравьям его скормить, что ли? – задумчиво сказал Хайле.
– Мало, – возразил Нганга. – Слышком легкий наказание.
– Не забывайте, что я член союза связистов, – высокомерно сказал Вьеран. – Без санкции общего собрания меня скармливать не положено.
Интересный разговор прервало явление Чирауты. Шеф-повар, растопырив клыки, ввалился в кают-компанию, неся перед собой гигантское блюдо, на котором абсолютно эфирным воздушнейшим кружевом высилось что-то белое с розовым, сладко пахнущее ванилью.
– Айоба! – с чувством сказал Дженго и облизал ложку. – Я умру счастливым.
– Дохнуть без дегустация фу! – прорычал Чираута.
Приняв стойку человека, готового к дегустации, Бела исподтишка рассматривал шеф-повара. Выглядел Чираута как обычно, разве что на толстой шкуре проступил зеленоватый узор вен. Впрочем, ничего удивительного. После такого-то подвига, который, по-хорошему, нужно было записывать в книгу рекордов. Бела с досадой подумал, что даже вздумай он рассказать эту историю прессе, никто не поверит.
Чираута сложил руки на брюхе и с удовлетворением наблюдал, как полюсники роятся вокруг кружевного совершенства, кусая его ложками и вилками. Великолепие растерзали почти мгновенно, обляпавшись сахарной пудрой, Чираута несколько раз кивнул, пробурчав что-то себе в клыки, и отряхнул передник решительными движениями. Выглядело это так, будто он приводит в порядок боевой топор.
– Славься, славься наш повар, наш добрый мафута! – провозгласил Андор. – Вот теперь я точно перевалю за девяносто, и эти снобы будут вынуждены взять меня в клуб!
– На сколько перевалишь, на сто граммов, э? – тут же картинно изумился Ирдже.
– На триста, – скромно уточнил гидролог.
– Это, наверное, мозг, – догадался Лимба.
Дальнейшее потонуло в галдеже, с помощью которого полюсники признавались в любви к шеф-повару и его кулинарным талантам, клялись в вечной верности кукурузной каше без комочков и обещали выточить кастрюлю супа эгуси из ледяного монолита. Вот только дайте выйти наружу.
***
Ближе к утру, по внутренним часам, Бела проснулся от нехватки обогрева. Моргал несколько секунд, силясь сообразить, что не так, а потом понял, что сзади его обнимает вовсе не туша шеф-повара, а Тонга. Хоть и приятный на ощупь, техник явно не мог заменить живую яутскую печку. Бела приподнял голову. Свет из-под двери в санузел не пробивался. Сунув руку под подушку, Бела вытащил пластинку будильника: почти четыре. Для выхода на смену еще очень рано. Да и вообще, приходил ли Чираута?
Поздним вечером Бела дополз до каюты, стащил УЗОшку и, наплевав на душ, рухнул как был, в пропитанной потом поддевке. Больше он ничего не помнил.
Тонга запихал под эту поддевку руки, и Бела еще поморгал, наслаждаясь моментами спокойной близости. Потом вздохнул и ворохнулся. Нечто вроде чувства долга призывало сходить на камбуз и, если что, присоединиться к труду. Может, батата начистить, будь он неладен.
– Тонга?
Механик дрых как младенец.
– Тонга!
Сопроводив окрик тычком локтя Бела добился мгновенной реакции. Тонга подскочил на месте, стискивая чужой живот.
– Айна! Чо?
– Тихо! Че ты мне в пупок вцепился, гиена?
– Хмф!
Тонга выдернул руки. Бела развернулся и потряс головой, убирая косицы. В тусклом свете будильника Тонга протирал глаза и ежился.
– Чирауту не видал?
– М-м, что?
– Шеф-повара, говорю, не видал?
– Да кто ж его знает, э, – сонно пробормотал Тонга. – Я отлить ходил, он еще тут был. Ушел, наверное.
– Ага, – сказал Бела. – Ну давай, спи. А я пойду, помбе там, налью себе.
– Холодно, – пробубнил Тонга. – Сумасшедший, э.
– Значит, тебе помбе не нужен?
– Как это не нужен, – ясным голосом сказал Тонга, закрывая глаза и пропихивая обе ладони под щеку. – Всем нужен помбе. В разумных дозах – согласно пересчету на килограмм сухой массы тела, – он причмокнул губами, и лицо его начало расслабляться. – По госстандарту, фм-м, нмр трисать...
Тонга равномерно и спокойно задышал. Бела ухмыльнулся. Помедлил несколько секунд, набираясь мужества, а затем стиснул зубы и вынырнул из-под завесы. Холод впился в него голодным вирухаем. Беззвучно разевая рот и содрогаясь, Бела подхватил костюм, кое-как, трясущимися руками натянул на себя и тут же включил обогрев на максимум. К моменту застегивания унтов, жопу уже начало припекать, и Бела неохотно убавил градус.
Неслышно попрыгал на месте, пробрался к двери и выскользнул сквозь мембрану.
В темных коридорах станции было настолько холодно, что пришлось натягивать капюшон и шарф. Одиноко помаргивал настенный светильник. Бела помахал перед ним, но дурацкое мерцание не исчезло. Пришлось ставить работу светильника в мысленный список дел.
Серо-синие тени прятались по углам, пытаясь прикрыть выступивший на стенах и полу иней, но не слишком успешно. Точно издевались, мол, видишь, видишь? Вот вы сюда залезли со всеми своими технологиями, но вам все равно придется бояться.
Удерживаясь от фальшиво бодрого насвистывания, Бела заглянул в кают-компанию, полюбовался идеально вычищенным ковровым покрытием и столешницей, и оценил задубевшие конфеты в вазочке на столе. Затем, крадясь по коридору и борясь с сухим кашлем, по очереди заглянул в местные крохотные лаборатории, осматривая уснувшие инструменты сквозь прозрачные слюдяные мембраны. В лаборатории актинометрии деликатно помаргивала целая плеяда разноцветных огоньков на какой-то здоровой бандуре.
Бела совершенно не представлял, что делать, когда он окажется на камбузе. Поблагодарить Чирауту еще раз? Пустить экономную слезу и расцеловать зубастую морду? Пообещать отремонтировать сгоревшие бустеры?
Одолеваемый тяжкими мыслями и свербежом в пересохшем носу он нога за ногу дотащился до камбуза и машинально ткнул дверь.
Свет не горел, но мрак отступил. Бела поперхнулся, и лишенный влаги воздух продрал горло до слез.
Камбуз был устряпан зеленью. Выплески повсюду – на стенах, на кухонной утвари, на шкафах и безупречно сияющих кухонных агрегатах.
Даже на, мать его, потолке.
По полу тянулись длинные полосы, очень легко узнаваемые, если ты хоть раз в жизни видел следы того, как вирухай тащит загрызенного страуса-морозника.
Словно под гипнозом, Бела наступил в зелень и медленно, инстинктивно стараясь двигаться как можно тише, пошел вперед.
В невеликом пространстве камбуза спрятаться было особо негде, фосфоресцирующая дорожка вела к злосчастному четвертому вспомогательному отсеку. Мембрана, перекрывавшая вход, выглядела совершенно как обычно, но кровавый след уводил под нее, и казалось, что она пропитана жутью. В горле так пересохло, что Бела не смог даже сглотнуть. Глаза болели, воздух с трудом насыщал легкие, не успевая за темпом, заданным бешено стучащим сердцем.
Дикая мысль, что грибница озверела вконец и напала на шеф-повара, всплыла в помутившемся разуме и тут же пошла на дно. Бела вспомнил позеленевший узор из вен, оплетавших руки и грудь Чирауты, и ему стало так дурно, что к сухости во рту прибавилась еще и желчная горечь.
Он сделал последний шаг и коснулся мембраны.
Зеленые потроха распластались осколочной раной. В месиве из крови, жил, кусков мяса, еще какой-то невыразимой жуткой гадости и разорванного в клочья меха едва угадывался сам Чираута. С перепугу Беле померещилось, что его просто развалило пополам. И до сих пор внутренности страшно вздымаются, опадают, шевелятся живым скользким комком...
– Эйш, – сказал Бела сам себе под нос и сделал два осторожных шага вперед.
Мозг начал выхватывать отдельные детали, которые еле-еле складывались, точно паззл с недостающими и частично поврежденными кусочками.
Безжизненно распяленная пасть дернулась, клыки сошлись, и на темной морде, расцвеченной светящимися каплями, вспыхнули маленькие внимательные глаза.
– Чи... Чираута? Бвана? – жалобно позвал Бела.
– Ш-што? – прошипел яут, срываясь на прищелкивание.
– А... А... – Бела не смог закончить мысль и судорожно описал рукой полукруг.
– Ти-ихо, – приказал Чираута, по-прежнему не шевелясь, за исключением собственных внутренностей. – Молчать, язык проглотить.
– Хорошо, – сиплым шепотом сказал Бела. – Что это? Что случилось? Врача?
– Детеныш, – невозмутимо пояснил Чираута.
Бела хватанул невозможно кислого, пропитанного запахом чужой крови воздуха и застыл с приоткрытым ртом. Намертво вбитая концепция размножения людей не выветривалась, невзирая ни на какие межпланетные контакты.
– Кто, э?
– Детеныш-ш, – повторил Чираута. – Великий наследник... приходить в свет...
– Откуда? – совершенно по-идиотски спросил Бела.
Чираута ворохнулся и раздраженно щелкнул клыками.
– Глупая жопа, – буркнул он. – Взять.
Команда прозвучала так, будто он спускал затаившихся по углам вирухаев. Бела непроизвольно стрельнул взглядом по сторонам. Но никто не скрывался в теплом полумраке. Только кусок плоти в разодранном брюхе Чирауты продолжал пульсировать и – Беле показалось, что он сходит с ума – вроде бы даже ползти.
– Кого взять? – умирающим голосом спросил он.
– Взять великий наследник, – велел Чираута и ткнул пальцем себе на живот. – Я уставать сильно. Глупая станция, почему такое плохое строительство?
Крошечное существо, размером с кота, беззвучно растопыривало челюсти с зачатками клыков, яростно сжимая и разжимая короткие толстые пальчики, увенчанные полупрозрачными коготками. Бела не выдержал и зачарованно ткнул в один из них. Мягкий, словно лепесток, тот согнулся и пружинисто выпрямился, едва механик убрал палец.
– Осторожность, жопа, – пробормотал Чираута. – Будешь непочтительно вынашивать, я твоя какалка на голова надевать.
Криво употребленное «вынашивать» перемкнуло в голове у Белы какие-то контакты, и наконец понимание обрушилось на него наподобие пятидесятиметровой лыжи.
– Так это что, серьезно? – захрипел он, плюхаясь на какой-то мягкий тюк. – Это что, это вот ты вынашивал? Вот прям в себе? Эйш! Айкона, не верю!
– Тупая жопа, – вздохнул Чираута. – Это же очевидно.
– Не понимаю, – в отчаянии сказал Бела. – Как же так?
– Тупая жопа, – повторил Чираута. – Сидеть и не мешать.
Бела неловким движением прижал к груди ерзающее создание и тут же поперхнулся вновь. Чираута медленно поднял руки и начал обрывать месиво, в которое превратилось некогда монументальное, воспетое в станционном фольклоре брюхо.
Бела имел общее представление о людской беременности, согласно которому в животе помещается матка, а уже в ней ребенок. Все остальные органы расположены рядом. Для людей такие кошмарные разрывы неминуемо означали мучительную смерть. Но в развороченном брюхе он не видел ничего, хотя бы относительно похожего на внутренние органы. Много плоти, густо пронизанной зелеными прожилками, какие-то обмякшие страшно подумать что именно за трубки, очень похожие на артерии, множество зернистых слоев – наверное, жир – и никаких печенок с селезенками. Чираута орудовал обеими руками, шкура рвалась с омерзительным звуком, и неожиданно для себя Бела начал усматривать некую логику в этом обрывании. Чираута не пытался просто оторвать часть себя, он планомерно двигался по окружности, словно собирался отделить от себя... Что? Запасную шкуру? Внешнюю матку? Спальный, мать его, мешок?
Вопросы атаковали механика Шербана, наслаиваясь друг на друга и вызывая головокружение в довесок к пульсирующей в переносице боли. Чираута довел дело до конца, и бывшее брюхо соскользнуло на пол перекрученным шматом ненужной плоти, из которой свешивалось что-то настолько чуждое человеческому сознанию, что Бела не смог бы даже описать это. Не в состоянии больше смотреть на жуткую дрянь, Бела перевел взгляд на шеф-повара. Сначала Чираута показался смехотворно усохшим, словно у него выдрали середину туловища. Потом мозг опять включился, и картинка начала проясняться. Из-под складчатой брюшной стенки проступали очертания почти квадратных мышц. Светлая, грязно-белая кожа, сморщившаяся как после долгой парилки, пронизанная сплошной сетью зеленых жилок, блестела от жира и слизи. Круглые кровавые следы означали те места, где видимо выходили наружу те... трубки? Артерии? Широкая рваная окантовка, заползающая на бока, свидетельствовала, что еще несколько часов назад Чираута выглядел, как самоходный карьерный экскаватор. На фоне внезапно истончившегося торса руки и ноги выглядели ненормально перекачанными. Плечи бугрились, бедра раздувались от переплетения мышечных волокон.
– Взять, – снова велел Чираута. – Морозить великого наследника фу. Одевать!
– Во что? – каркнул Бела.
– В плоть! – зашипел Чираута. – Я что, по-твоему, зря снимать ее так бережно?
– А может ты сам, э? – в отчаянии спросил Бела, поджимая ноги, чтобы даже случайно не коснуться зеленой лужи, расползающейся из-под сброшенной шкуры.
Чираута утробно зарычал. В низком грохочущем звуке было столько угрозы, что мозг предпочел немедленно уйти в домик. Бела судорожно схватил тяжелую окровавленную шкуру и, содрогаясь от омерзения, начал заворачивать когтистого отпрыска шеф-повара в скользкие, еще теплые покровы.
Оказавшись в привычной среде новорожденный тут же прекратил барахтаться. С хрустом вцепился ручонками в мокрую складку, зажмурился и сложил челюстные косточки крестиком. Бела вновь передернулся и аккуратно прикрыл ему рожицу лоскутом источающей тепло ткани.
Не так он мечтал проводить зимовку на Хиюме. Уж лучше ремонт спектроуловителя.
Бела прикрыл глаза и устроился затылком на стенке. Ледяная даже сквозь капюшон она приносила маленькое облегчение. Чираута шумно дышал, не двигаясь с места.
– Что ж ты к врачу не пошел, мзунгу? – спросил Бела.
– Врач не знать, – щелкнул Чираута. – Не его ума дело.
Бела открыл один глаз и негодующе посмотрел на яута.
– А какого ты сюда полез на зимовку в таком виде, эйш?!
– Три по три десятка дней, – Чираута для наглядности показал три пальца. – Еще оставаться столько. Здесь покой и ограничение движения. Но ваша глупая станция все портить, фу. Я надрываться и разверзаться.
– И чего ты тогда выперся, эйш?! – уже на грани крика засипел Бела. – Сидел бы на своей кухне!
– Чтобы рухнуть во льды? – презрительно осведомился Чираута.
Бела разинул рот, кровавый сверток у него в руках вздрогнул, и Бела судорожно стиснул его, опасаясь, что кошмарный младенец вот-вот еще и заорет.
– Кто узнавать, что твоя лапать великий наследник, жопу рвать на лоскуты сразу, – сообщил Чираута. – Поэтому язык проглотить до самый мошонка и не кудахтать. Иначе – в суп.
– Да я и не собирался, – мрачно сказал Бела. – Я вообще сейчас его тебе отдам и сбегу.
– Категорически нет, – насмешливо раздвинул клыки яут. – Ты будешь свидетельствовать, но подробностей не говорить.
– Это как, э? – вскинулся Бела. – Типа я от стеснения сидел лицом в угол, чтоб не помешать таинству престолонаследия?
– Скажешь, падать обморок от великий благолепие. Трусливая жопа, – разъяснил Чираута.
– Как ты вообще это объяснять? – в отчаянии поинтересовался Бела.
– Ртом, – сказал Чираута. – Утром. Сейчас я устать.
– А мне что делать?
– Спать, – милостиво разрешил Чираута. – Ползти сюда, тощий зад.
– Это омерзительно, – грустно сказал Бела.
Кислый запах терзал носоглотку металлической теркой. От нехватки воздуха голову ломило. Чираута приглушенно зарычал, собрал ноги в кучу и неожиданно пугающим легким движением поднялся на одно колено, нависнув над собеседником. Бела отшатнулся. Потеряв брюхо, Чираута утратил часть неимоверного, подавляющего физического превосходства, но взамен этого в нем появилось то неуловимое, из-за чего яутов никто в здравом уме не рассматривал, как мирных существ. От всей фигуры исходила опасность, как от взведенной пружины, готовой выстрелить смертельными витками в любую секунду.
– Не вводить меня в бешенство, – потребовал яут. – Иначе гневаться и фу!
Бела приподнял плечи в защитном жесте, и от обиды выпятил челюсть.
– Помогать мне, – неожиданно вздохнул Чираута. – Сделать полезное доброе дело, а, Белья?
– Сам ты Белья, – буркнул механик. – Вулу помилуй, зачем я на эту зимовку приехал, знал, что ничем хорошим не закончится, банан мне в задницу, эйш...
Яут опустился рядом с ним, мигом продавив тюк почти до пола, и пихнул Белу плечом. Пихнул еще раз, оттеснил подальше, в гору мягкого чего-то, разящего пылью и асептиком, а потом завалился на бок. Ноша в руках у Белы задергалась. Обреченно вздохнув, Бела плюхнулся на спину, развернулся к Чирауте лицом и постарался устроиться поближе, чтобы запихать великого наследника между человеком и яутом.
Чираута буркнул что-то у Белы над макушкой, водрузил теплую руку сверху, и Бела закрыл слезящиеся глаза, стараясь выгнать из головы любую разумную мысль.
