my sweet valentine is dead.

      Он сжал конверт в руке и бросил в портфель. Это просто шутка. Попытка подшутить над омегой, чтобы он выглядел еще тупее. Чем он есть на самом деле. Конечно, это конверт не от Камукуры. Конечно, приятно фантазировать о таком богатом и умном парне. Вот только Нагито не заинтересован в нем. И в ней. В девушке, что ухаживает за ним, как за братом. Которая создает видимость дружбы, но на самом деле загораживает его от всех остальных. Из благих побуждений? Из умысла? Комаеда не знает, и, по правде говоря, никогда не хотел знать. Нагито… кажется, совсем не заинтересован в людях. «Наверное, это просто эффект от приближаются течки», — подумал юноша и посмотрел в окно. Мацуда, наверное, уже докурил. По крайней мере на улице нет машин скорой помощи или просто скопления учеников. У его трупа. Омега переживал только за одного человека. За которого, кажется, не переживает больше никто в мире, даже он сам. Только это взаимно. Этому бете было наплевать на всех в той степени, что был бы Нагито хоть бетой-женщиной — они бы даже не общались. Да они и сейчас не общаются, кроме личных приемов. Ясуке видит, что омега влюблен. И избегает, как делал это всегда. Он всегда бежит от трудностей, вытаскивает сигарету и стоит у края крыши, маняще смотря вниз. Он никому не нужен. Ясуке использует это знание как козырь.       По коже пробегает холодок. Кажется, надо закрыть окно, но омега понимает, что легкая дрожь — лишь один из симптомов. Наверное, ему стоит уйти сегодня пораньше. Парень закрывает глаза и ложится на парту. В темноте мерцают огоньки.       Звонок. Урок. Чьи-то вопросы, чьи-то ответы. Парень не совсем понимает, что происходит. И на следующей перемене уходит домой, никому не сказав. Да и некому. Контрольную он уже написал.       Его голова болит. Он заходит в аптеку и покупает обезболивающее и блокаторы. Ему не сильно хочется рвать простыни от боли. И снотворное. Дорого.       Домой он идет один. Еще светло и не слишком опасно. Ноги сводит судорога, а глаза слезятся. Он слышит, что кто-то обращается к нему. «Все в порядке,» — улыбается омега и ускоряет шаг. Он никогда не просил чьей-то помощи. Потому что ему уже никак не помочь.       Почти добегает до дома. Открывает со скрипом ржавую дверь подъезда, и тело обдает душный воздух совместного пространства квартир. Тяжело, а живот схватил спазм. Слезы наворачиваются на глаза от боли. Слишком больно. Течки не должно быть такими болезненным. Не у нормальных омег, которых доносит на руках их альфа. Которые не боятся альф, которые не сторонятся альф. Которые дарят им свое тепло и первые полустоны-полувсхлипы. Которые — Не Нагито. Все, кто не Нагито. Потому что он боится их. Боится всех. Обосновано или нет.       Нет, обосновано.       Громкий звук ключа в замочной скважине и тихое закрытие двери. И снова два поворота ключа. Теперь он дома. Теперь можно не бояться. Теперь он закрывает глаза и думает, что в безопасности. Его никто не тронет. Никто и никогда. Эта мысль заставляет улыбнуться. У него слабое ментальное здоровье.       Он засыпает под дверью. Холодно. Его лихорадит, он бредит. Ему снятся сны, но не столь романтические, сколько мерзкие. Ему снится… Он. Он сам. Взрослый, высокий. Как он улыбается продавцу в магазине, протягивая корзину с покупками. Макароны и молоко. Скудно. Оплатив, он складывает их в сумку и идет домой. Он живет все в том же доме. Все тот же подъезд. Дом старый, домофон уже не работает. Поднимается по этажам. И дальше. Выше и выше. Лестница не заканчивается, ноги затекают. Комаеда идет вверх, поправляя очки. Смотрит на пройденный путь и видит лишь бездну вниз. Что-то из нее тянется. Юноша начинает бежать. Темный коридор, черные ступени. Он стучится в первую соседнюю дверь, но ему не открывают. Дверь теплая, из-за нее слышится шум. Смех, детский смех. Оставив эту идею, парень продолжает подниматься выше. Он чувствует жар. Боль в суставах. Что-то капает. Наверное, молоко. Это побуждает бежать дальше. Быстрее в дом, быстрее в безопасность. И снова этаж с квартирами. Снова нет его двери. Он подбирает ключи к чужим, он стучится и просит пустить, но ни одна из дверей не открывается. Его там не ждут. Его нигде не ждут. Нагито смотрит вниз. Что-то черное течет по лестнице. Что-то идет за ним. Но жар усиливается, голос начинает пропадать. Он кричит, но его крик нем. Выше. Еще этаж, два. Пятьдесят девять, шестьдесят восемь, семьдесят один. Его квартира семьдесят четыре. Еще этаж. Еще. Ноги слабеют. Он наконец добрался до него. Его квартира, его ключ. Его семья. «Семья.» Комаеда открывает дверь и входит. Темно. Что-то черное под ногами. Его никто не встречает. Где все? Где его муж, где дети? Где запах еды, которую он приготовил час назад. Где — Он садится у двери. Та черная жидкость. Он касается ее, она теплая. Она почти живая. Она… его. Это его кровь. Его кровь, что стекает по ногам. Нет. Почему? Откуда?       «Имеет ли это смысл если ты сам этого хотел?»       Крик. Нагито просыпается. Ночь. Кажется, прошло часов шесть. Ему легче. Холодный пол под входной дверью освежает. Парень встает и идет в ванную, смыть с себя пот и лишние жидкости. Теплый душ, легкий пар и приятный запах мыла. Это расслабляет. Омега больше не хочет думать о своей жизни. Ни о школе, ни о больнице. Ему нравится быть бетой, ему нравится эта легкая независимость, которую дает отсутствие близких контактов. Ему определенно нужно меньше волноваться о взаимоотношениях, дозах лекарств и Ясуке. Ему нужно меньше волноваться о будущем, потому что его просто нет. Ему нужно меньше лгать себе. Не получается.       Он ставит чайник и укутывается в плед. Внизу ощущается приятная легкая тяжесть, но парень сжимает в руке горсть таблеток. Ему правда не хочется больше этого. Ему не хочется больше ощущать эту пустоту. Биологическую, несправедливую и такую болезненную. Он глотает таблетки. Но надо выпить еще немного обезболивающего. Он глотает таблетки. Голова начинает болеть. Надо поспать. Он глотает таблетки.       Выключает чайник и ложится в зале. На скрипучем и заваленном одеялами диване.