my sweet valentine is dead.

      Довольно несправедливо. Несправедливо, что омеги нуждаются в альфах. С одной стороны, это не так плохо, когда в детстве за тобой ухаживает сильный и добрый отец, лелея, как свое маленькое чудо. Конечно, в тайне все альфы хотят в семье хоть одну маленькую омежку, чтобы быть с ней самым любящим и нежным отцом. С сыновьями альфами все же надо быть строже. С другой стороны, приятно видеть, когда тебе уступают место, когда пытаются помочь, и не важно, кто: одноклассник на уроке рисования дает карандаш, или учитель естествознания помогает дойти до медпункта. Или, в средней школе приглашают проводить до дома. Или. Или сводить в кафе. Еще, в старшей школе, альфы начинают тебя защищать. Даже неосознанно. Даже для себя. Стараются сидеть ближе, ревнуют, когда ты общаешься с кем-то другим. Дарят тебе валентинки и зовут на свидание. Конечно, довольно приятная сторона жизни.       Вот только есть и другая. Менее привлекательная, о которой не говорят на урока этики. Никто не гарантирует, что для альфы ты будешь единственным. Метка для омеги — навсегда, метка для альфы — на день. Завтра можно поставить другую. Завтра можно быть с другим, послезавтра — с третьим. Для альфы это нормально, для омеги — проституция. Альфа может позволить себе задержаться на работе. Нет, позволить себе иметь высокооплачиваемую работу, с возможностью карьерного роста. Омега может рассчитывать лишь на должность преподавателя, кассира, бухгалтера, секретаря, и то не факт, что под юбкой не будет ощущаться рука вашего начальника. Это еще одна проблема. Проблема общей доступности. Проблема, когда, если на тебе нет метки, то каждый альфа думает, что ему «можно». Что омега «не против». И правда, тело омеги в принципе нечасто бывает «против».       Нагито думает, что легче быть бетой. Легче не иметь бремени «матери/папы», бремени быть обязательно с кем-то, бремени течки и этого иррационального желания раздвинуть ноги перед любым. Легче быть серым пятном. Коим и пытается быть парень. Легче не быть жертвой, которой тебя сделала природа.       На самом деле Комаеда знает последствия приема таблеток. Однажды его организм больше не выдержит. И — И так будет лучше. Без течек будет лучше. В последнее время его запах пропал. Даже таблетки больше не надо пить. Его кожа стала грубеть, его волосы потеряли блеск. Возможно, это авитаминоз, но омега надеется на лучшее. На то, что скоро он перестанет быть омегой. Что сможет без стыда обнять Микан, пожать руку Ясуке. Что больше не будет краснеть от столь сильно запаха Изуру, который он, казалось бы, «почему», все еще ощущает. Последний запах, который он еще может уловить. Он сможет работать, как бета. Сможет без боязни брать отпуск на любое время, и не переживать из-за дедлайнов. Сможет носить открытую одежду, сможет перестать скрывать место для метки, сможет —       Вот только семью он иметь не сможет. Только его гормонально здоровье превратится в американские гонки со смертельным исходом. Только цена. Цена довольно высока. Цена за счастье, цена за свободу, цена за… возможность забыть? Нет, это желание отказаться от своей природы, своей идентичности, своего здоровья и психики определенно не из-за того случая. Нет, Комаеда точно хочет быть бетой.       Будильник. Парень выключает этот противный звук. Ощущает жар и липкость ног. И чью-то руку. Пальцы. Теплые и мягкие. — Шшш… — раздается эхом над ухом. Мокрый язык скользит по теплой шее, оставляя на коже приятную дрожь. Пальцы ног сжимаются, в глазах появляются звезды. — Ты такой нежный. Чувствительный. Глубоко и аккуратно. Приятно, смазка стекает по дрожащим бедрам. — Ты самый лучший. Я люблю тебя.       Реще. Быстрее и реще. Нагито будто открывают, чтобы потом снова закрыть. Как будто приподнимаю подол юбки. Чужая рука скользит между его бедер, хлюпая и размазывая его жидкости. Омега почти — — Так быстро. Я почти польщен.       Чьи-то губы касаются его лба. Мягкий, невесомый поцелуй, такой приятный, что парень всхлипывает от переизбытка чувств. От оргазма, от сладкой боли в животе, от чужих слов и действий. С ним такое впервые. С ним так нежны в первый раз. Поэтому он тянет руки. Переворачивается на бок и обнимает своего любовника. Прижимается к нему и ощущает такие знакомые кудри, что щекочут нос. Открывает глаза и чувствует холодные и влажные от собственных выделений руки на спине. Его обнимают в ответ.       Это альфа. Такой большой и сильный. Чуткий, ласковый, заботливый. Его запах такой знакомый, только иной. Тяжелый аромат свежего кофе, перемешанный с молоком и корицей. Точно, Нагито ведь когда-то пах корицей и чем-то еще… Наверное, наверное с ноткой кофеина. По крайней мере, так говорили его знакомые. Тон кожи незнакомца — молочно-белая, без родинок и покраснений. Без следов синяков или иных травм. Его прическа, цвет волос. Все это так знакомо. — Нагито, — его голос. Грубее, на несколько тонов ниже и слегка с хрипотцой. Но такой знакомый, — Все в порядке. Я не причиню тебе вреда.       Этот альфа. Это… Это Нагито. Только гораздо красивее, добрее, теплее и сильнее его. Его, глупого и безнадёжного омеги. Бесполезного, лежащего в своей похоти и кусающего губы до крови. — Кто ты? — одна из рук касается лица напротив. Комаеда никогда не думал, что у него могло бы быть такое красивое лицо, если бы он родился альфой. С колкой от щетины кожей и тонкими губами, складывающимися в игривую улыбку. Как у отца. — Ты и сам знаешь, — легкий поцелуй. Перерастающий в глубокий, властный. Нагито почти задыхается, пальцы на шее ласкают зону его метки — его эрогенную зону. От этого еще жарче. Руки его альфы медленно скользят по талии, губы разрываются, оставляя лишь ниточку слюны, что растягивается на все тело юноши. До паха. Глаза напротив, такие мутные, серо-зеленые, будто затуманены, спрашивают разрешения. Омега ощущает нечто теплое рядом со своей дырочкой. Теплое, большое и мягкое. Он кивает. Себе. Он доверяет только самому себе.