Заповедник

      Боль мучительна. Она прожигает кровь кислотой, и Стайлз в последний опаляющий момент ясности думает: «Не надо было этого делать».       ***       — Звучит рискованно, ребёнок, — говорит отец, когда Стайлз сообщает ему о своём решении. В его глазах тревога, но не осуждение.              — Я знаю, — отвечает Стайлз, сидя на кровати отца и глядя на фотографию матери на тумбочке. Их семейный портрет — тот, что Стайлз повесил в коридоре дома в Бикон-Хиллс, — сейчас висит на стене гостиной внизу, трое улыбающихся Стилински в окружении Хейлов. Стайлз знает, что маме они бы понравились. — Это большой риск, но для меня это шанс быть сильным, пап. Жить без хронической боли.              — Питер может…              — Я знаю, что Питер может забирать мою боль, — говорит Стайлз. — Дело не только в этом. Знаешь, как внимательно я должен держаться? Всё время? Знаешь, сколько времени мне нужно, чтобы подняться и спуститься по лестнице, потому что я не могу доверить своему телу двигаться так, как мне нужно? Я не могу прокатить Бу на спине. Я не могу играть в лакросс со Скоттом. Бывают дни, когда я даже не могу надеть грёбаный рюкзак, потому что у меня прихватило плечи и не поднимаются руки.              Отец садится рядом и обнимает его.              — Помнишь, что сказали врачи? — спрашивает Стайлз. — Речь о том, чтобы научиться управлять своими ожиданиями и жить с ограничениями. На это ушло некоторое время, пап, но думаю, что именно этим я и занимаюсь.              Отец обнимает его крепче.              — Да, и я так горжусь тобой.              — Да, но теперь у меня другие ограничения, — говорит Стайлз. — Мои ожидания не оправдались. Если есть шанс, что я снова буду здоров, разве я не должен попробовать? Или я прошу слишком многого? Что, если, желая этого, я искушаю судьбу?              — Я не могу указывать тебе, что делать, — фыркает отец. — Видит бог, я мог бы попытаться, но это ничего не изменит. Ненавижу рисковать. Я ненавижу мысль потерять тебя, ребёнок. Но на твоём месте? — Он на мгновение закрывает глаза. Когда он снова их открывает, они блестят от слёз. — Ребёнок, на твоём месте я бы тоже ухватился за этот шанс.       ***       — Ты справишься, Стилински, — говорит Кора и легонько толкает его в плечо.              Дерек кивает и ерошит его волосы.       ***       Алан Дитон — эмиссар стаи Хейлов, а ещё местный ветеринар. Стайлз изо всех сил старается не рассмеяться, но близок к этому. Но, как только Дитон рассказывает, как именно всё будет происходить, если он решится на укус, смех — последнее, о чём он может думать.       ***       — Я люблю тебя таким, какой ты есть, — говорит Питер и бросает карту в стопку.              — Я знаю, — твёрдо отвечает Стайлз. Он натягивает одеяло на плечи и бросает свою карту в стопку. — Но ещё мне нужно знать, что ты поддержишь меня, попрошу я укус или нет.              — Несправедливо, — говорит Питер.              Стайлз поднимает брови.              — Я поддержу тебя, что бы ты ни решил, — говорит ему Питер. — Если бы ты захотел бросить всё и жить в юрте в Монголии, я бы оседлал яка в мгновение ока. — Он улыбается. — Если ты ищешь беспристрастное мнение о том, что тебе делать, то ты обратился не по адресу. Но если тебе нужна моя поддержка, то да, всегда и во всём.              Стайлз кивает и кладёт карты на стол. Честно говоря, он даже не помнит, в какую игру они играют.              — Скажи мне, почему я не должен этого делать.              — Ты прекрасно знаешь почему.              Укус, сказала ему Талия, в редких случаях может оказаться смертельным.              — А теперь скажи, почему я должен.              Питер тянется и накрывает ладонью его щёку. Наклоняет голову для поцелуя.              — Потому что, лапушка, из тебя получится великолепный волк.       ***       В подвале лежит матрас. Он накрыт толстым удобным одеялом.              — Всё в порядке, Стайлз, — говорит ему Лора. — Мы с мамой будем с тобой всё время, хорошо?              — Хорошо. — В горле сухо, когда он глотает.              Талия обхватывает его лицо своими тёплыми руками и выдерживает его взгляд.              — Никто не станет думать о тебе хуже, если ты захочешь вернуться наверх.              — Нет. Я хочу. — Стайлз снова сглатывает и смотрит туда, где его ждёт Дитон. Перед ним лежит папка с рентгеновскими снимками Стайлза и список того, какие именно части титана, стали и пластика — спицы, болты и имплантаты — нужно извлечь.              Стайлз стягивает рубашку, джинсы и нижнее бельё.              В подвале холодно.              Лора садится рядом с ним на матрас и берёт его холодные руки в свои.              — Помнишь, как Питер нашёл тебя в тот день? — спрашивает она. — И привёл к нам?              Он кивает.              — Он будет ждать тебя, Стайлз. Не забывай об этом.       ***       Всё горит. Его кости выкручивает и ломает, и Стайлз кричит. В глазах расплывается, а когда он снова может видеть, мир становится красным, Лора и Талия удерживают его, а Дитон вонзает скальпель ему в бедро. Всё воняет кровью. Стайлз кричит снова, когда кожа расходится и Дитон ковыряется пальцами, пытаясь достать два титановых болта, которые удерживали его бедро на месте.              Он падает на матрас, плачет, стенает и пытается вырваться.              Два, подсказывает ему мозг.              Два.              Осталось ещё семнадцать.       ***       Он думает, что умрёт. Он недостаточно силён для этого. Дитон предупреждал его. Он сказал, что первое обращение занимает не больше минуты, но обращение Стайлза займёт гораздо больше времени. Волк будет бороться, чтобы вырваться на волю, но тело не сможет этого сделать, пока не выйдет всё железо. Дитон работает так быстро, как только может, но Стайлз не уверен, что сможет продержаться достаточно долго.              Он не хочет умирать в подвале Хейлов.              Он сжимает пальцами запястье Лоры и моргает, когда когти — его когти — впиваются в её кожу.              — Передай папе, что мне очень жаль.              — Стайлз. — Талия склоняется ближе. — Не смей уходить сейчас.              Волк внутри него карабкается, чтобы подчиниться альфе.       Мальчик внутри него не может держаться.       ***       Первое, что он слышит, — это биение сердца.              Бух-бух. Бух-бух. Бух-бух.              Всё кажется ярче, громче. Всё пахнет намного сильнее.              Кровь. Пот. Соль. Спёртый воздух. Лора. Талия.              Стайлз моргает, глядя в потолок, и дёргается, когда Лора вытирает ему лицо влажной салфеткой.              — Я живой.              — Хорошая работа, — говорит она с улыбкой.              Стайлз проводит пальцами по груди, животу и бёдрам. Он чувствует старые хирургические шрамы, но новых нет. Ничего там, где Дитон резал его, чтобы вытащить спицы и болты.              — Я исцелился, — говорит он. — Лора, я исцелился.              — Да, — отвечает она, и её улыбка становится ослепительной.       ***       Стайлз поднимается по ступенькам из подвала, по привычке проводя пальцами по стене. Он не упадёт. Он ещё не знаком с этим телом, но доверяет ему больше, чем тому, которое держалось на швах и молитвах.              Уже поздно, думает он. Трудно сказать, потому что Стайлз никогда не видел такого света. Кажется, должно быть темнее, чем есть на самом деле. Его глаза, понимает он. Охуеть. Он может видеть в темноте. Это его нормальные глаза или волчьи? Они будут жёлтые, как у Питера?              Стайлз чувствует, как его тянет к Питеру. Он может слышать биение его сердца, которое перекрывает сердцебиение всех остальных в доме. Они исчезают в фоновом шуме, когда он концентрируется — везение, или он сходит с ума? — но он всё ещё слышит единственное биение сердца. Оно бьётся в том же ритме, что и сердце Стайлза.              Стайлз помнит, что Скотт сказал об Эллисон. О притяжении луны.              Теперь он это понимает.              Но сначала…              Отец спит в кресле в гостиной, потому что, конечно, он никогда не ложится в кровать. Не тогда, когда волнуется. Сколько ночей Стайлз просыпался и видел, как он спит рядом с кроватью в больнице, когда Стайлзу уже не угрожала опасность? Потому что отец должен был быть там.              Стайлз опускается перед ним на пол и кладёт руку ему на колено.              — Папа? — Отец начинает просыпаться.              — Стайлз?              Стайлз слышит, как скрипят колени отца, когда тот опускается рядом. Слышит, как колотится его сердце. Царапающуюся о щёку Стайлза щетину, когда отец обнимает его, громкую, как скомканный целлофан.              — Господи Иисусе! Стайлз.              — Я в порядке, пап. — Он смеётся, потому что сам не может в это поверить. — Я в порядке.              — Ты в порядке, — повторяет отец снова и снова, и Стайлз не знает, кого из них он пытается успокоить.       ***       Стайлз открывает дверь комнаты, которую делит с Питером. Он видит путь до кровати и недовольно ворчит, потому что одеяло под лунным светом выглядит нетронутым.              — Питер? — зовёт он и идёт в спальню.              Он чувствует Питера ещё до того, как видит его. Может быть, даже до того, как успевает почуять? Всё в новинку, и Стайлз до сих пор не понимает, как справиться с сенсорной перегрузкой новых способностей. Всё на грани того, чтобы стать чересчур, и Стайлз понимает, что впивается когтями в ладони. Его когти. Он шипит от боли и вытаскивает когти. Запах медной крови ошеломляет, но к тому времени, как Стайлз начинает паниковать, кожа на ладонях уже срастается. А потом он чувствует горячее дыхание на затылке и слышит бух-бух сердца, которое в точности совпадает с его собственным биением.              Стайлз поворачивается, в груди урчит.              Глаза Питера вспыхивают золотом, и Стайлз чувствует, как вся Вселенная внезапно подпрыгивает, останавливается, а затем мягко встаёт на место. Всё кажется таким правильным и таким надёжным. Это его Питер. Его пара. Его якорь. Внутренний волк тянется к нему.              Питер прижимает его к себе, и от него так хорошо пахнет. Стайлз утыкается носом в шею Питера, принюхивается и высовывает язык, чтобы попробовать на вкус его запах: мускус, соль, тепло, свежий хлопок и дом.              — Как ты себя чувствуешь, Стайлз? — спрашивает Питер, целуя его в макушку.              — Сильным, — мурлычет Стайлз, цепляясь когтями за рубашку Питера. — Живым.              Питер отстраняется, чтобы посмотреть ему в глаза. Его глаза сверкают золотом, и он улыбается.              — Лапушка, мне так много нужно тебе показать.       ***       У Стайлза остались шрамы.              Вот и всё.              А остальное…              Остальное исчезло, как пыль на ветру. Несколько пропущенных визитов к физиотерапевту, и в конце концов Стайлз забирает документы. Страховая компания уж точно не будет суетиться из-за того, что больше не нужно оплачивать посещения специалистов. Стайлз несколько раз пишет Кирстен, чтобы она знала, что у него всё хорошо, и если он когда-нибудь примет её приглашение встретиться в Лос-Анджелесе и наверстать упущенное, фрикаделька, то ему нужно будет вспомнить, как он выглядел и как двигался, когда ему было больно.              У него всё ещё есть шрамы, но они ничего не значат.              У него есть отец, стая и Скотти. У него есть Питер.              У него вся жизнь впереди, и она ярче луны, и Питер учит его бегать, как волк.