Театр

Театр У Ежи не было денег. Тогда он занял деньги Петруччо. Сказал: «Эти деньги заняты». Никто на них не мог сесть. Если, конечно, они были культурными и вежливыми. Если ты некультурный и невежливый, ты можешь себе позволить сесть на чужие деньги. Но у Ежи не было денег, поэтому он не мог себе этого позволить. Наконец, Петруччо пришёл и захотел сесть на свои деньги. Ежи ему говорит: «Занято». «Это мои деньги!» — закричал Петруччо. «А я у тебя их занял», — ответил Ежи. Петруччо сказал, что деньги нельзя занимать без разрешения. Но Ежи возразил, что разрешение у них очень даже высокое. От низкого глаза бы болели. Петруччо пообещал, что у Ежи кое-что другое заболит, если он не даст Петруччо сесть на свои деньги. А Ежи поклялся, что тогда сест Петруччо на шею. У шеи было ещё более высокое разрешение, чем у денег. По ней можно было показывать даже кино. Про бандитов или про революцию. А про другое там не показывали. И все, кто смотрел шею Петруччо, видели вокруг себя только плохое. Но если бы Ежи на неё сел, они бы видели ещё и Ежи. А Ежи не был ни плохим, ни хорошим. Он не был ни отрицательным, ни положительным, как нолик. А Петруччо был как крестик. Он носил себя на шее. Таким образом, на шее Петруччо оказались бы и Ежи, и Петруччо. И зрителям этой шеи было бы сложнее смотреть на бандитов и революцию. Тогда Ежи стал бандитом, а Петруччо — революционером. Как в старые добрые. Новые были в основном злые. Кроме некоторых, которые не смотрели шею Петруччо. Они её только один раз намылили. И напомадили. Ежи потом спрашивал, откуда у Петруччо на шее помада. Ему не понравилась чужая помада на шее Петруччо. Он считал, на шее у Петруччо могла быть только помада отечественного производства. Ежи производил помаду и ещё какие-то телодвижения. За свободу и равенство. Но считался бандитом. Зато, когда он стал бандитом, у него появились деньги. И он освободил деньги Петруччо. Деньги Петруччо поблагодарили Ежи и сказали: «Мы у тебя в долгу». А Ежи испугался, что опять Петруччо одолжил ему денег. И, чтобы не было так страшно, забрался под одеяло. Но под одеялом уже прятался Петруччо. От недовольных зрителей своей шеи. Им надоело лицезреть эту шею, они захотели спинозреть. А в итоге стали спиногрызть. Петруччо хотел сказать, что грызть надо зубами. Но его прослушали. И сказали: «Мы берём вас в театральное училище». С тех пор Петруччо показывал не кино, а театр. Закатывал такую драму. И раскатывал комедию. Но Ежи был бандитом и присвоил себе его скалку. Только Ежи не умел обращаться с этой скалкой. Он умел обращаться только со скакалкой. А как испечь пироги со скакалкой? Ежи тогда попробовал испечь пироги с резиночкой и с мячиком. И продать их в буфете театра Петруччо. Зрители выходили из зала после драмы с заплаканными лицами. И грызли пирожки Ежи спинами, роняя слёзы. Они не могли удержать слёзы в руках. И слёзы оказывались на ногах. То есть слёзы были всегда на ногах и никогда не спали. Но без сна было невозможно прожить, и слёзы умерли. На спектаклях Петруччо больше никто не плакал. «Это всё потому, что ты занял мои деньги», — припоминал он Ежи. «Ты же устроил революцию, и теперь всё общее», — возражал тот. «А когда-то они были ничьи», — задумчиво бормотала ондатра, кое-как удерживая слёзы в лапках. Она не ходила в театр Петруччо. Только плавала. В своих слезах.