День независимости

      Для Болеслава Маслека двадцать восьмое октября 1918 года стало, наверное, триумфом всей его жизни. Ещё студентом он проникся идеей возрождения слованской государственности. И вот теперь, в семьдесят лет, Маслек воплотил свою мечту, пройдя долгий путь. Однако радость не смогла полностью завладеть сознанием слованского лидера. Он больше остальных понимал, что заботы ещё только начинались: «Мало объявить независимость. Куда важнее создать прочную политическую систему, чтобы укрепить демократию. А это возможно сделать, только опираясь на развитую экономику. Не время почивать на лаврах». Когда начались народные гулянья, Болеслав думал о насущных проблемах, пронизывавших жизнь новообразованного государства со всех сторон. Одни праздновали, пока другие занялись работой.       Ликующая толпа начала расходиться, но жизнь на Болеславской площади продолжила бурлить. На длинных рядах лавочек под громкие тосты пили шампанское, у построенных в стиле модерна разноцветных зданий ходили радостные люди. Праздник не закончился. Наоборот, он только начинался. И точкой отсчёта стало именно выступление Маслека, всё так же стоявшего перед огромной статуей святого Болеслава.       — Пора возвращаться в Совет. У нас много дел, — с уставшим видом сказал своим соратникам Маслек. Выстроившись полумесяцем, они стояли позади него. Большая часть сподвижников Болеслава состояла в Партии Слованского национального возрождения так же, как и он сам. Были и товарищи из Буржуазно-либеральной партии и Аграрного союза.       — Машина готова, господин председатель, — сообщил Маслеку Иштван Немери, начальник личной охраны седовласого политика. Невысокий и слегка полноватый, Немери отличался исключительной преданностью Болеславу. Иштван слабо разбирался в политике, но его познания в вопросах безопасности многих поражали.       Неподалёку от памятника, около поворота между двумя бежевыми домами, стояла маленькая машина с закрытым верхом. Водитель заглушил мотор на время выступления, а теперь снова завёл его по команде Немери, действуя строго по инструкции. Автомобили других политиков виднелись чуть дальше.       В сопровождении Немери и крупных телохранителей, чьи массивные фигуры напоминали скалы, невысокий старик в чёрном пальто и шляпе направился к машине. Иштван говорил Маслеку не пренебрегать правилами личной безопасности. И если фанатичные патриоты Австро-Венгрии пошли заглушать своё горе домой или в бары, то вот со слованскими анархистами дела обстояли совсем иначе.       Как и члены крыла революционных социалистов, они мечтали о победе социалистической революции. Однако дальше взгляды группы радикально настроенных членов Социал-демократической партии Словании (СДПС) и «Объединения анархистских групп Словании» заметно расходились, из-за чего между ними вспыхнул конфликт. Раньше анархисты взрывали имперских служащих, теперь же они жаждали убить социалистов-революционеров вместе с Маслеком. Все партии, что входили в состав Слованского национального совета, выступали за разгром «Объединения». Даже революционные социалисты поддержали такую инициативу. «Никто не хочет продолжения «бомбовой войны». Наша политика должна стать цивилизованной. Перо должно стоять выше винтовки», — размышлял о ситуации с анархистами Болеслав.       — Скажите, Иштван, почему они упрямятся? Я же предложил им выйти из подполья и участвовать в выборах. Зачем они нам угрожают? — спросил, уже сидя на заднем сидении, Маслек.       — Хотите знать моё мнение, господин председатель? Я считаю, что с ним нужно бороться по-другому, — ответил Немери, который сидел перед Болеславом. Маслек видел его обрюзгшее лицо в профиль. Поредевшие чёрные волосы, нос горбинкой, большие глаза, толстые щёки и округлый подбородок придавали Иштвану сходство с персонажами антисемитских карикатур, хотя он не имел еврейских корней.       — Бороться? — с непониманием переспросил Болеслав.       — Да, господин председатель. Они не хотят с вами говорить. И наши мартовские выборы, простите меня за выражение, им начхать. Эта гадкая кучка бандитов ни во что вас не ставит. Мы должны показать анархистам зубы. Им не нужна демократия. А раз так, то и церемониться с ними не надо. Они враги и стоят вне демократии.       — Интересная мысль, господин Немери, спасибо. Мне стоит её записать. И что же вы конкретно предлагаете?       — Больше никаких переговоров. Найти, арестовать и посадить их в тюрьму, пока они никого не взорвали. Имперские власти разыскивали анархистов за убийства. Начнём своё расследование и передадим их австрийцам.       — Пожалуй, я соглашусь с вами.       Три дня назад Маслек вручил посланнику от анархистского подполья свою записку. В ней он предлагал «бомбистам» отказаться от насилия, выйти из тени и войти в состав Слованского национального совета. В обмен лидер освободительного движения обещал полную легализацию «Объединения». Спустя день пришёл ответ анархистов, обещавших устроить в Словании «апокалиптический пожар». В суде их действия спокойно расценили как угрозу убийства, чем теперь решил воспользоваться Болеслав.       Болеслав всей душой радел за создание в Словании демократического общества, свято веруя в принципы гуманизма и свободы личности. Однако долгий путь к триумфу приучил Маслека к двум вещам. Во-первых, к умению находить компромисс — мечты о великом неизбежно сталкивались с суровой действительностью. А отсюда возникали противоречия, столь естественные и болезненные в военное время. Во-вторых, демократия, как отмечал Болеслав, слабо сочеталась с войной и хаосом вседозволенности, возникавшим на фоне краха империй. Непростое время требовало решительных действий.       «На первом месте должен стоять закон, который имеет реальную силу. Одних слов слишком мало, нужны конкретные действия. Сейчас жизненно необходимо навести порядок. Иначе демократия перерастёт в хаос, в анархию или гражданскую войну», — задумался Маслек, разглядывая по пути городскую панораму. Он старался придать своим мыслям литературный окрас, чтобы потом записать в толстую тетрадь. Записи в ней вскоре приняли форму политического трактата, изданного в 1921 году под названием: «О демократии и хаосе вседозволенности». А пока же представители слованской интеллигенции зачитывались трудом «Национальное пробуждение» за авторством Болеслава.       — Нужно будет переговорить с начальником полиции. Пусть продолжат расследование и бросят все силы на борьбу с анархистами, — сказал Маслек после раздумий. — Мы с вами несём ответственность перед нашим народом. Раз анархисты отказались от диалога, то у нас нет другого выхода.       — Верно, господин председатель. Пока идёт война, мы можем быстро прижать «бомбистов» под благим предлогом, — поддержал его решение Немери.       — Тогда у нас осталось совсем мало времени.       «Вишневыградский Шёнбрунн» в будущем планировалось использовать как президентский дворец, за что проголосовали все партии в Совете. Пока здание бывшей имперской администрации перестраивали изнутри для новых целей. Национальный совет, ставший с сегодняшнего дня парламентом независимой Словании, находился в другой части города. Туда и направились политики.       Улицы Вишневыграда продолжали ликовать, в уютных кафе, кофейнях и ресторанах шумели праздничные церемонии. Картину слованского праздника разве что портили солдатские патрули вместе с толпами полицейских. Они следили за порядком, но в то же время по их лицам было видно, что каждый из них хотел бы присоединиться к празднованиям, заказать всё самое дорогое. Вместо этого стражи закона нарезали круги, высматривая подозрительных людей. Анархисты могли бросить бомбу где угодно.       В сравнении с обычными днями войны, сегодняшний праздник независимости выглядел, словно всеобщее оживление на фоне исчезновения обыденного мрака. Радость на лицах простых людей тронула Маслека даже больше, чем безграничное столпотворение на Болеславской площади. Случайные прохожие, едва только завидев старика в очках, приветливо махали ему руками и выкрикивали: «Славься ваше имя! За будущего президента! Во славу Словании! За вашу победу!» Народная поддержка Болеслава оказалась очень высока. В стране ещё не прошли ни выборы, ни парламентские дебаты, а слованцы уже признали Маслека своим президентом.       Далее колонна выехала на мощёную набережную, по которой проходили трамвайные пути. У разделившей Вишневыград на две равные половинки реки Драга о чём-то думали горожане, стоя у поручней. Из западной части столицы политики переместились в восточную и держали путь к площади имени Франца II. Голова Маслека пока погрузилась в размышления о будущем парламенте.       В Совете уже одобрили его название — Государственное собрание. Его планировалось учредить послезавтра. Однако Болеслава больше волновала иная проблема. Он опасался того, что его стремление к построению демократии могло обернуться форменным бардаком в новом парламенте. «Десятки, а то и сотни партий. В них могут состоять всего три человека, но они уже получили свои места в Государственном собрании. Постоянные конфликты с правительством, грызня между крохотными партиями внутри парламента. В такой ситуации один кризис будет тут же сменять другой, а в конечном итоге власть ослабнет, экономика придёт в упадок. И тогда такой слабостью смогут воспользоваться иные силы — узурпаторы и диктаторы», — рассуждал Маслек.       Выход из ситуации он видел лишь в ужесточении правил отбора партий в будущее Государственное собрание: «Они должны быть наиболее массовыми и рациональными. Жёстко, но демократично. В Америке реальную власть имеют всего две партии, и они наиболее крупные. Конфликты были, но американская система функционирует уже более сотни лет. У нас есть четыре крупные партии. Они и должны стать костяком парламента и правительства».       Тогда, в октябре 1918 года, Болеслав ещё не знал, что его идея «крепкой четвёрки» окажется верной. Она позволила создать прочную политическую систему, успешно просуществовавшую до начала следующей мировой войны. Когда в Польше и Прибалтике к власти пришли диктаторы, в Словании всё осталось неизменно. Однако в январе 1940 года случилось то, чего Маслек никак не мог предвидеть.       Площадь имени Франца II, несмотря на своё название, в определённый момент успела стать живым воплощением «национального пробуждения» слованского народа. Спустя двадцать лет после того, как затухло пламя революций, охвативших Европу в 1848 году, австрийские власти пошли на встречу слованцам, предоставив им ограниченную автономию. Их культура получила право на жизнь и развитие. Со временем в пострадавшей от пожаров 1873 года части города одно за другим стали возникать культурные учреждения. Сначала построили здание Национального театра, затем появился музей Слованского королевства, посвящённый истории средневековья, а после рядом с ними воздвигли Дворец искусств. Строились они всё в стиле неоклассицизма, словно под копирку. Треугольные крыши, массивные белые колонны на входе делали их похожими друг на друга, как сестёр-близнецов. К тому же, здания ещё и стояли в одни ряд слева от площади. Самой же площади теперь планировались присвоить имя Желе Вучека, поднявшего восстание в семнадцатом столетии против империи Габсбургов.       Перед началом войны напротив левого ряда началось строительство более величественного здания длиною в сотни метров. В нём планировалось разместить новый корпус Вишневыградского университета. Однако война внесла свои коррективы — сроки строительства затянулись, появились новые потребности. В рамках проекта преобразования Австро-Венгрии в своеобразную конфедерацию слованцы получили полноценную автономию. Существовавшее раньше Слованское собрание было только представительским органом. Сменивший его Слованский национальный совет хоть и работал параллельно с имперской администрацией, но имел намного больше полномочий. И именно он занял большое здание с огромным куполом на крыше.       «В двух тюрьмах вспыхнули восстания, и многие заключённые вырвались на свободу, разбежавшись по лесам, как тараканы. Банды дезертиров на юге. С ними нужно бороться», — когда Маслек поднимался по высокой лестнице с широкими ступенями, он вспомнил один из докладов полиции. Перед глазами старика предстали огромные античные колонны, но он видел банды уголовников в лесах и горах. На севере страны находились горные массивы и протяжённый перевал имени Вуличека, куда бежали сбежавшие заключённые из тюрьмы, что находилась в районе городка Стойчек. Они могли бы объединиться, чтобы двинуться единой армадой на Мариеград, крупный туристический центр, и разграбить его, попутно оценив все прелести горнолыжных курортов. Однако полицейские предполагали, что бандиты попусту растворятся в горах. На юге страны, в частности у венгерской границы, банды дезертиров осели в труднопроходимых лесах. Против их разгрома вряд ли кто станет возражать.       Всё шло строго по плану: Маслека привезли равно за десять минут до начала заседания Совета. Сдав верхнюю одежду в гардероб, Болеслав, как и другие политики, направился в главный зал, похожий на древнеримский амфитеатр. Старик привык действовать строго плану, редко отступая от него. Он имел обычай действовать с немецкой пунктуальностью. Потому даже сам план обретения независимости имел чёткую последовательность действий: сначала солдаты и сторонники Совета брали власть в столице, потом на местах, и лишь спустя время, когда Слования была уже под контролем освободительного движения, Маслек зачитал декларацию независимости.       Огромный зал заполнился людьми — депутаты занимали свои места. В центре стояла трибуна председателя, которую со всех сторон окружали зрители. Они сидели на нескольких ярусах, идя по нарастающей к верху. Круги со столами шли друг за другом к верху, и каждый из них поднимался выше предыдущего. А дальше уже начинался сам купол. Болеславу нравилось занимать самый верхний ярус, однако выступать ему приходилось внизу. Наверх он поднимался только во время выступления других членов Совета.       Белые стены придавали залу и всему происходившему внутри религиозный характер.       Депутаты занимали места в установленном правилами порядке — каждая партия размещалась на своём ярусе. В самом низу рассаживались социал-демократы. Выше них устроились сельские делегаты из «Аграрного союза». Городские интеллектуалы, промышленники и магнаты из Буржуазно-либеральной партии заняли места на третьем ярусе. На самой вершине пьедестала и политического Олимпа страны восседали соратники Маслека, представители Партии Слованского национального возрождения, самой многочисленной и авторитетной. Её состав оказался самым пёстрым: там числились и крестьяне, и рабочие, и профессора, и националисты, и даже монархисты.       Больше всего молодых депутатов сидело у социал-демократов в то время, как у остальных преобладали авторитетные старцы, чья политическая карьера началась ещё давным давно. Одежда у всех была одинаковой — строгие костюмы с галстуками.       — И так, приступим к повестке дня. Все мы рады тому, что случилось сегодня. Однако я должен сказать, что всё ещё только начинается, — начал Болеслав, рассматривая ряды столов. Когда говорил Маслек, его слушали с интересом и его недоброжелатели, так как старик пользовался в Совете огромным уважением. — В первую очередь мы должны обеспечить безопасность наших граждан. Наибольшую угрозу представляют сбежавшие заключённые, банды дезертиров и анархисты. Все мы знаем о намерении «Объединения анархистских групп Словании» залить улицы нашей столицы кровью невинных слованцев.       Болеслав привык говорить от чистого сердца и редко прибегал к зачитыванию текста на бумаге. Хорошая память хорошо помогала ему во время выступлений.       — Необходимо покончить с анархистским подпольем в кратчайшие сроки, — продолжил председатель Совета. — Они поставили себя вне закона. Мы должны объединиться перед общей опасностью и победить их.       И хотя Маслек занимал пост председателя Совета и главы Революционного правительства, он не имел абсолютной власти. Любая Болеслава инициатива принималась или отклонялась только после голосования. Свой идеал старик видел в равенстве парламента и президента без преобладания кого-либо из них. Однако пока он выступал в той же роли, что и премьер-министр в странах с парламентской формой правления. Окончательная трансформация слованского государства по проекту Маслека должна была подойти к концу после мартовских выборов 1919 года.       Большинство политиков склонялись к варианту Болеслава с республикой и парламентской демократией, но при равной с Государственным собранием роли президента. Однако находились и те, кто выступал за реставрацию монархии и за возвращение к власти королевской династии Моньяди, которая утратила власть в шестнадцатом веке. Столь абсурдную задумку пламенно продвигал круг монархистов из партии Маслека. Они даже планировали отправиться на поиски потомков средневековых слованских королей. По слухам, до войны чету Моньяди видели то ли в Португалии, то ли в США, то ли на Аламоне, островном карибском государстве, получившем независимость в 1898 году после Испано-американской войны.       Не смотря не показную поддержку борьбы с анархистами, по-настоящему её одобряли только аграрии, буржуазные-либералы и члены Партии Слованского национального возрождения. В рядах социал-демократов на самом деле наблюдалось замешательство, о чём сообщали Болеславу его доверенные люди. С одной стороны революционные социалисты из СДПС видели в анархистах смертельную опасность. Но с другой стороны, акции «Объединения» могли подорвать доверие народа к Революционному правительству, создав атмосферу страха. Недовольство Маслеком усилилось бы, а там было бы уже недалеко до стихийного восстания. Тем самым, радикальное крыло СДПС получило возможность разжечь пламя революции чужими руками и добиться главной цели.       Кабинет революционного правительства министров сформировался из представителей всех четырёх политических партий. Маслек возглавлял Совет и был также главой правительства, пока обязанности президента выполнял находившийся в эмиграции Роман Дымек, глава Буржуазно-либеральной партии. Он налаживал связи со странами Антанты, добившись самого главного — дипломатического признания Францией, Великобританией, США и Италией возрождённого слованского государства. А внутри страны на скорую руку сформировались органы власти. Созданный австрийцами для совсем иных целей, Слованский национальный совет стал бороться за независимость.       Но помимо проблем политических, имелись и экономические. Война привела к обесцениванию слованской валюты. Выплаты по военным облигациям и кредитам со стороны Австрии продолжались, что било по экономике независимой. Пусть Австро-Венгрия и трещала по швам, разваливаясь на части, словно ветхий домишко, её банк продолжал работать. По сути дела, новообразованные на осколках некогда великой империи государства оставались к ней привязаны таким способом. Маслек видел лишь одно решение — переговоры с австрийцами.       Кроме того, с начала сентября на гористом севере Словании из-за перебоев с поставками продовольствия постоянно вспыхивали голодные бунты. Да и на лесистом и болотистом юге ситуация была не лучше. Новым властям требовалось решить эту проблему в кратчайшие сроки, чтобы не допустить массового голода и новой волны стихийных восстаний оказавшихся на грани жизни и смерти людей. Из маленькой искры могло вспыхнуть чудовищной силы пламя революции, а за ней по инерции молодое государство охватил бы огонь кровавой братоубийственной войны, что была способна уничтожить слованскую нацию как таковую.       После совещания Совета началось заседание Революционного правительства, которое проходило в том же месте. Причина тому оказалась банальной — правительства пока не имело своего здания.       — В первую очередь, они должны прекратить выплату по облигациям и кредитам, — заявил Совету Болеслав. — Мы должны как можно быстрее покончить с обесцениванием нашей валюты. Затем нужно обсудить с ними вопрос о ликвидации имперского банка. Независимые государства должны сами осуществлять эмиссию. Необходимо отправить делегацию в Вену.       Роман Дымек, человек-оркестр, занимавший ещё и пост министра иностранный дел, находился в Париже и никак не мог попасть. Ещё в самом начале войны они договорились о разделении борьбы на две составные части. Дымек отправился в Россию, Францию и Америку, пока Маслек, оставаясь на месте, направлял освободительное движение внутри империи.       — У нас нет времени на ожидание. В состав делегации войдут министра финансов Вашек и заместитель министра иностранных дел Константинеску. Необходимо уведомить австрийцев о нашем визите, — постановил Маслек. Правительство и парламент пока размещались в одном здании, из-за чего возникала мешанина. Однако Болеслав решил использовать её с пользой для общего дела. Решать проблему с обесцениванием валюты было необходимо прямо сейчас.       Алоис Вашек был известен как авторитетный профессор-экономист, а Николае Константинеску мало того, что знал уйму языков, так ещё и отлично ладил с политиками в Вене. Возможно, из него вышел не такой успешный переговорщик, как Дымек. Однако говорить с австрийской стороной получалось лучше всего именно у Константинеску.       — Далее, — продолжил Маслек, — нам необходимо срочно организовать поставку продовольствия на север. Мы не имеем никакого права допустить массового голода в нашей стране. Государство благополучно лишь тогда, когда его граждане не знают крайней нужды. И мы не можем говорить ни о каком благополучии, пока наши люди голодают и готовы перейти ту опасную черту, когда обычный рабочий или крестьянин в мгновение ока превращается в бесчестного бандита, движимого лишь диким желанием выжить. Какова тогда будет цена независимости нашего государства, если люди в нём будут пухнуть с голоду? У нас нет никакого права обмануть их ожидания и чаяния, иначе буря вполне заслуженно погубит нас!       Голос старика смолк, и огромный зал заполнился громом аплодисментов, после чего началось обсуждение того, как именно следовало организовать поставки продовольствия на север Словании.       Через несколько часов заседание подошло к концу, депутаты стали расходиться. Часть из них направилась исполнять волю Маслека. Работа шла размеренно и не прекращалась даже после того, как огромный зал опустел.       Болеслав думал сам отправиться в Австрию на переговоры, но решил, что он был нужнее в Словании. Страна нуждалась в своём новом лидере, полностью погружённом в её проблемы.       «Хорошо, что наша Слования находится далеко от фронтов. Нам не нужно ничего восстанавливать, у нас есть всё необходимое для процветания», — Маслека радовала то, что война шла где-то вдали от слованской земли и не затрагивала её напрямую. Слования избежала массовых разрушений, в отличие от Польши и земель южных славян. Трудности военного времени коснулись слованцев не так остро, как тех же австрийцев и венгров. В последние месяцы слованские крестьяне всячески саботировали отправку урожая на нужды империи, пряча его у себя.       «Мы преодолеем трудности. Война скоро закончится, наши солдаты вернутся домой из России, Италии и Франции», — думал Болеслав, идя по зданию Совета. «Нам нужно успеть решить проблемы к выборам. И не допустить восстания, иначе разгорится братоубийственная война. Её нашему маленькому народу никак нельзя допустить. Иначе он просто погибнет в её огне».       Болеслава не так сильно волновала победа на мартовских выборах, как процветание Словании. И тем не менее, по итогам парламентского голосования, прошедшего после выборов, он стал президентом, после чего началась целая эпоха, которую даже порой называли «десятилетием Маслека». А пока что рождённый в огненный и революционный 1848 год старик, поправив очки, задумался над планом грандиозных преобразований своего истинного отечества.