Маленький принц и его припадочный Лис

      Картины за окном чередовались со сбивчивыми мыслями, кишащими в моей голове. «Неужели это действительно происходит? Со мной?» - спрашивал один голос.       «Это действительно происходит со мной» - отвечал другой.       Я действительно еду по залитой алым закатом дороге, в пугающую неизвестность, в мире, где я давно мертва, и рядом со мной был мужчина, готовый порвать за мою жалкую жизнь любого. И это вызывало во мне весьма смешанные чувства. Внутри вдруг появилась стойкая уверенность в том, что у меня никогда не получится изменить свою жизнь. Что так или иначе меня ждёт один исход и все мои жалкие попытки отсрочить свою смерть, действительно жалкие. И от этой мысли мне хотелось плакать и смеяться одновременно. Плакать, потому что где-то в глубине души я не хотела умирать, а смеяться, потому что рано или поздно мои мучения закончатся и все мои воспоминания сотрутся из памяти. Я умру и не останется ни одной мысли, выжигающей мою ментальную плоть клеймом.       — Я бы хотела, чтобы мне стёрли память. Было бы здорово очнуться, как чистый лист, — я говорю, чтобы говорить, просто потому, что дурацкие мысли сжимают мою голову в тисках.       Он усмехнулся.       — Так странно, ты говорила то же самое всего год назад.       — Я была хоть чуточку счастливее? — с надеждой спрашиваю я.       — Иногда. Я думаю, что тебе на входе не выдали Розовые очки, — как-то странно улыбается Кёя.       — У меня их отобрали, — горько усмехнулась я.       — Что?       — Да нет, ничего.       Молчание затянулось ненадолго, просто потому, что после пережитого шока мне отчаянно хотелось почувствовать кого-то рядом с собой. Говорить и говорить, не давая себе и шанса остаться наедине с разрушающими меня мыслями.       — Знаете, я живу словно ёлочный шарик. Внутри я совершенно пуста. Мне не плохо и не хорошо. Мне никак. И с каждым годом всё хуже и хуже. Иногда, когда я ухожу от своего душевного доктора, я представляю свою дальнейшую жизнь. Что я выйду замуж, напишу книгу о своей пиздец какой охуенной жизни и куплю где-нибудь домик, например, в Альпах. У меня будет дойная корова, трое детишек и пара ленивых котов. Это была бы прекрасная жизнь.       — Это ли тебе нужно для счастья?       — Я не знаю… Я живу, не чувствуя жизнь. Вечная боль, темнота и одиночество. Изменится ли это спустя десять лет? Буду ли я хотя бы девять лет своей жизни счастливой?       — Счастливыми быть нам не дано. Другим – да, но мы – обречены.       Я промолчала, а спустя время снова задала вопрос.       — Куда мы едем? — мы неслись на белом фургоне по той же трассе, только лаванда сменилась рисовыми полями.       — В Намимори, — честно ответил он.       — А где мы сейчас? — не унималась я.       — В нескольких часах езды от Токио, — спокойно ответил мужчина.       И я окончательно заткнулась.       Рядом с Хибари Кёей мой разум, разум взрослой девушки, вернулся на уровень четырёх - или пятилетнего ребёнка. Я была рядом с мужчиной, который был для меня единственным авторитетом, который знал, что делал и ни секунды не колебался. Мне казалось, что он читал меня, словно открытую книгу. Знал, когда я хочу в туалет, когда голодна или, когда я снова погружалась в свои депрессивные мысли. Он тонко чувствовал меня и это даже пугало.       Ближе к ночи мы подъехали к старому полудохлому мотелю. Мы уже пересекли Токио и теперь ехали по разбитой просёлочной дороге и наконец-то свернули на трассу. Мотель был таким древним и казалось, что на него стоит просто подуть, чтобы он развалился на мелкие кусочки.       Стоя рядом с Хибари, я чувствовала себя маленькой Лолитой, которую выкрал Гумберт Гумберт и теперь возит на своей колымаге из отеля в отель. Почувствовала я кстати это, после брошенного подозрительного взгляда мужчиной на ресепшене. Но Кёя даже не отреагировал на это и взяв предложенный ключ от одноместного номера, подтолкнул меня в сторону двери.       Всё это время между нами было гробовое молчание, и я даже не пискнула, когда взрослый мужчина грузом навалился на хлипкую жалобно скрипящую кровать.       Я легла к нему спиной и зарылась в застиранное одеяло, которое ужасно воняло хлоркой или каким-то похожим дерьмом и над нами нависла полнейшая тишина.       Единственным звуком был шум вентилятора, гнавшего воздух по трубе на крыше в наш номер. Это было истинной пыткой: всю ночь крошечное пространство заполняло беспрерывное жужжание, со временем становящееся невыносимым и резким. Я знала, что у Хибари чувствительный сон и спиной чувствовала, как он не сомкнул глаза ни разу за ночь. Когда мы сели в фургон он нацепил странную цепь на моё кольцо, для маскировки и я уверенна, что то, что он до сих пор не встал и не переломал тут всё к чертям – тоже последствия нашей маскировки. Либо, взрослый Хибари Кёя стал до жути терпелив.       Всю ночь мою голову занимали мысли о будущем. Я думала о том, как проведу остаток той жизни, что мне уготован. Я уеду вместе с Даниэлой и Александром на родину, выйду замуж в шестнадцать, потому что хочу почувствовать себя невестой, буду пить и курить дурь, после, я брошу своего мужа и уеду в фургончике вместе с какими-нибудь ободранными хиппи. Мы устроимся в лесу, и я разобью теплицу, в которой буду разводить марихуану. А после, я накурю всех людей в лагере и заставлю их поверить в какого-нибудь выдуманного бога. Я буду главарём нашего тайного культа и когда полицейские вдруг захотят «накрыть» нашу поляну, мы все дружно хлебнём яда и уснём вечным сном. Эта перспектива казалась мне куда лучше. А может я так и умерла? Я не знаю.       Кёя относился ко мне как к малышке. Он приносил мне любую еду, которую я просила. На утро он спросил меня, что я хочу на завтрак. Мне захотелось фруктового чая и рогаликов, и он действительно принёс термос полный чая и большую тарелку слоёных рогаликов. Когда мы снова сели в фургон и поехали, то спустя пару часов мне стало душно, и я обмолвилась словом о докторе Пеппере. Спустя пару минут мы остановились на автозаправке, и я получила целых три банки сладкого напитка. Хибари был, словно отец, которого у меня никогда не было. И это было очень странно, но так приятно.       Я спрашивала его о том, как я погибла, о том, что случилось с остальными, но Хибари молчал, а когда разговор подходил всё ближе к теме моей смерти и вовсе отводил взгляд и был похож на побитого щенка. Когда до Намимори осталось всего пара часов езды, он сдался и рассказал мне кое-что. Что-то, что заткнуло меня до самого конца.       — Он умирал, — говоря слово «он», Хибари подразумевал Саваду Тсунаёши, — Но враг решил, что это слишком просто, поэтому в его тело кололи адреналин и заставили смотреть на то, как тебя заживо сжигают на костре. Он видел всё и был в сознании до самого конца.       Меня сожгли. Заживо.       Эти слова причинили мне боль, как кислота, вылитая на ранку. После них, я точно была уверена в том, что проживу ещё по крайней мере лет восемь, а после полезу в петлю или пущу себе в пулю лоб. Потому что чувствовать, как твоё тело покрывается пузырями и вдыхать запах собственного мяса такое себе удовольствие. Я искренне призналась в этом Хибари, но он промолчал, однако, весь его вид говорил только о том, что он с радостью поможет мне с задуманным.       Вся моя жизнь – это фрагмент из фильма ужасов.       Когда до Намимори остался всего час езды, я вдруг отрубилась и мне впервые за долгое время приснился кошмар.       Мои руки были привязаны к длинному шесту и всё вокруг полыхало, а ноги обжигало словно кипятком. Пузыри на моей коже лопались принося за собой адскую боль, и я кричала. Но громче меня кричал Савада Тсунаёши, который уткнувшись лбом в бетонный пол даже не мог поднять на меня взгляд.       Мне казалось, что он кричал только потому, что не мог выносить мои крики.       И вдыхал клубящуюся на полу пыль, потому что запах моего обожжённого тела был уже невыносим.       Когда я проснулась, юбка, что не смогли сорвать с меня мои похитители была едва цела, а ногти обломаны под мясо.       Хибари Кёя сказал, что мы приехали в Намимори и что Савада Тсунаёши находится прямо под нами.       И мне вдруг стало страшно от одной только мысли о том, что Тсуна, вероятно уже знает.       Он знает о том, как я умерла.       И знает, что был со мной до конца.       Не это ли было его детским желанием?       Быть со мной до самой смерти.

***

      Когда Тсунаёши увидел меня, хромающую, в ободранной юбке и в длинном чёрном пиджаке, едва прикрывавшим моё обнажённое тело, то первое, что он сделал – разревелся.       Он плакал, как в детстве, навзрыд и крепко прижав свои ладони к лицу. Кёя только фыркнул глядя на эту жалкую, как он выразился картину, и ушёл, оставив меня растерянно стоять в дверном проёме. Я не знала, что сказать и поэтому просто сказала «привет», а люди, заполнявшие комнату для переговоров смотрели на меня, как на самого настоящего призрака. Мне было ужасно неловко и очень стыдно. Я не знала, как себя вести и что говорить, не знала того, что знали они и поэтому испуганно озиралась по сторонам, как самый настоящий параноик. Реборн всё пытался пинать Саваду, но его методы не срабатывали и тот продолжал заливаться слезами. Гокудера не смотрел на меня с ненавистью, Ямамото косился куда-то в сторону тёмного немого угла, и только странный пухлый человечек изобразил радость на своём лице.       — Вы живы, Алиссандрея-сан, вы и вправду здесь! — он сорвался с места и побежал ко мне распахнув свои пухлые ручки.       Я застыла на месте, ощутив себя в объятиях большого тёплого мишки и мечтала провалиться сквозь землю.       — Эм… мы знакомы? — неловко улыбнулась я, всё косясь на Саваду, который постепенно приходил в себя.       — Конечно! Вы, из прошлого не знаете меня, но в будущем мы с вами добрые друзья, меня зовут Джаннини! — улыбнулся мужчина.       Странно, что я вдруг решила водить дружбу с такими… необычными людьми.       — Я как раз закончил рассказывать о вашей участи. Мы все очень расстроились и долго плакали в начале, но теперь вы здесь, и вы живы! — этот мужчина, то плакал, то смеялся и мне на мгновение показалось, что у него не все дома.       — Рад тебя видеть, малышка Дрея, — улыбнулся Реборн, — Тебя что, подрали собаки?       — Да нет, мужики какие-то, — безразлично ляпнула я.       — Чёрт, у тебя может хоть… хоть что-то быть как у людей? — вспыхнул Гокудера.       — Хаято-кун громче всех плакал, — закивал головой малыш Джаннини.       — Заткнись! Я не плакал! — прикрикнул Гокудера, — Ты, — обратился он ко мне, — У тебя отвратительная судьба.       — Это не открытие, — нервно усмехнулась я.       — Как я мог такое допустить? — словно сам себя спросил Савада.       — Вы ничего не знали, — понуро произнёс Джанини.       — И всё же… Я обещал себе стать сильнее, чтобы защитить… всех, но я как и был слабаком, так им и остался, — парень поджал губы и закрыл глаза.       — Тсунаёши, — обратилась я к нему, — Хватит. Перестань. Ты уже ничего не исправишь.       Мне показалось, что я смогла его успокоить, потому что он начал кивать, как болванчик, а после, схватился за стул, словно ища опору.       Я хотела подойти к нему и сделать хоть что-то, но я была как оборвыш со двора и поэтому я лишь попросила проводить меня в душ и дать какую-нибудь одежду, а после, мы могли бы нормально поговорить и всё обсудить. Проводить меня вызвалась взрослая Бьянки. Она вытянулась, похорошела и теперь больше походила на мафиозную топ-модель, которая каким-то боком оказалась в подземном убежище. И рядом с ней шла я… даже говорить про себя не хочу. Бьянки на манер Кёи обращалась со мной как с маленьким ребёнком, мягко улыбалась мне и трепала по спутанным волосам. Когда я наконец привела себя в порядок и впихнула своё тело в серое платье футляр, так любезно предложенное девушкой, она вдруг ни с того ни с сего обняла меня и зарылась в мои, уже чистые, волосы.       — Как же давно мы с тобой не виделись, — с какой-то тоской сказала Бьянки.       — Мы с тобой и не виделись, потому что я – не она. Она – мертва, — я прикрыла глаза и дотронулась до её руки. Девушка отстранилась и с грустью в глазах взглянула на меня.       — Да, ты не она, - она поджала губы и закачала головой.       — Меня зовут Алиссандрея Россо, мне пятнадцать, у меня не все дома и я вечно влипаю в неприятности. Будем знакомы, взрослая Бьянки, - я улыбнулась и протянула ей свою руку.       Она аккуратно пожала её и снова обняла меня, как старую подругу.       Когда я зашла на кухню, уже чистая и пахнущая чем-то нормальным, все вокруг старались делать вид, словно я – предмет интерьера, то есть, что я была, есть и буду и что ничего в принципе не менялось. Никто из присутствующих решил не затрагивать тему нашего будущего. Ламбо первым сиганул в мои объятия и начал упрашивать с ним поиграть и мы устроили бой на палочках, пока оба не получили затрещину от Реборна. Обидевшись на Реборна мы создали ещё более крепкий союз и принялись воровать еду у Тсуны, а тот даже и не возмущался, всё пялился на меня таким взглядом, словно я сейчас исчезну и мы никогда больше не увидимся.       — Как ты себя чувствуешь, Алисс-чан. Ничего не болит? — со своей привычной улыбкой спросила меня Киоко.       — Да нет, вроде. А должно? — нахмурилась я. Её вопрос и внимание напрягали меня.       — Нет, нет, что ты, напротив, очень даже хорошо, что те мужчины ничего тебе не сделали, — ласково улыбнулась она.       Нет, ничего, всего лишь прострелили мне ногу и чуть не изнасиловали.       — Ага, — в тон улыбаюсь ей я.       — Тсу-кун, хочешь добавки? — мило интересуется девушка.       — Нет, — загробным голосом говорит Савада.       — Ты почти ничего не съел! — насупилась Хару.       — Хватит! — ощетинился парень и резко встал со своего места, — Я устал, пойду к себе.       Когда Тсуна ушёл, я ,словно потеряла точку опоры, и поэтому поспешила убрать все следы своего пребывания в этой комнате и поговорить с ним. Мне казалось, что раньше всё было проще… между нами. А сейчас, какая-то огромная дыра посередине мешала нам докричаться друг до друга.       Я потратила минут двадцать на то, чтобы найти Тсунаёши, по пути мне встретился Фуута, увидев которого я едва не обделалась от счастья. А он, едва не обделался от страха, потому что смотрел на меня такими глазами, словно я – восставшая из Ада. Мы с ним обнялись, перебросились парой фраз, и он указал мне на направление, в которое мы стоило идти.       И вот, я уже пятнадцать минут пинаю дверь Савады, а тот заперся в своей раковине и не хотел выползать.       — Хватит, Тсуна, открой мне эту чёртову дверь, — устало вздохнула я и пнула кусок железа, который жалобно брякнул от столкновения с моей туфлёй.       Он молчал, и мне вдруг показалось, что там вообще никого нет.       Я предприняла ещё пару попыток, а после, психанув пошла обратно в свою комнату.       Как я могу докричаться до него, если он сам закрывается от меня?       В комнате меня ждал приятный сюрприз, увидев который, я чуть не захлебнулась от счастья.       — Саша!       — Дрея!       Я кричала и плакала от счастья, так как прижималась сейчас всем телом к самому родному, что есть на этой планете.       — Господи, какая же ты пискля, — мягко улыбнулся мужчина передо мной.       Он постарел, казалось, лет на пять и как положено мужчине, с годами, он как вино становился только лучше и благороднее. Широкие плечи, всё такое же красивое лицо, которое уже потеряло те мальчишечьи черты и стало более взрослым, и те же рубиновые глаза, с любовью смотрящие на меня.       Я тихо рассмеялась и ещё сильнее вцепилась в его руку. Я боялась даже моргать, потому что мне казалось, что стоит мне закрыть глаза, как меня засосёт пугающая неизвестность, где не будет этого светлого и любимого мной человека.       — Как ты, Хибари сказал, что ты была ранена, — нахмурился он и обеспокоенно взглянул на повязку на моей ноге.       — Поверь, это последнее, что меня сейчас волнует. Главное – я сейчас в безопасности и ты рядом, — я счастливо улыбнулась и обняла его руку, отдавая ей все свои оставшиеся силы.       — Боже. Какой же ласковой ты была когда-то, — усмехнулся мужчина и потрепал меня по волосам.       — А я будущая не была такой? — осторожно спросила я. Несмотря на ожидающую меня судьбу, мне хотелось узнать, какой я была, и кто был рядом со мной.       — Все мы со временем черствеем. Ты, как и всегда, слишком быстро повзрослела, — грустно улыбнулся он.       — Я… а где бабушка? — растеряно спросила я.       При упоминании Даниэлы его лицо побелело, а взгляд беспокойно забегал по комнате.       — Давай… мы поговорим об этом позже, ладно? — он попытался улыбнуться, но выходило слабо.       Я всегда с точностью определяла врёт ли он мне или нет, и сейчас, он определённо точно что-то не договаривал.       — Она умерла? — я сглотнула комок в своём горле и отошла от дяди на пару шагов, готовясь к худшему.       — Дрея…       — Ответь!       — Да, — выдохнул он.       — Как… как она умерла? — я сделала глубокий вдох и уцепилась за комод в углу комнаты. Мне казалось, что если я за что-то не схвачусь рукой, то тут же рухну на пол.       — Тебе не нужно этого знать, — он отвёл взгляд.       — Я хочу знать… я имею право знать, — давила я.       Я не хотела этого знать, я хотела забыть все, что он сказал до этого. Всё что сказал он и что сказал Хибари. Но почему-то мне казалось, что без этой информации я умру. Я и так оказалась в пугающей неизвестности, а если я ещё не буду знать что с моими близкими и где они, я просто потеряюсь.       — Когда погиб Фонг мы думали, что это её предел, но когда погибла ты, она… пустила себе пулю в лоб.       Казалось, что по комнате гуляет ветер, настолько холодно стало вокруг. Мое тело стало ледяным, каменным и окоченевшим, будто старая, уродливая статуя.       — Снова, из-за меня. Близкие снова страдают из-за меня, — будто сама себе сказала я.       Внутри меня словно лопнула струна. Такая важная струна связывающая меня с этим ублюдским миром.       — Это был её выбор, Дрея, она потеряла смысл, — устало вздохнул Саша и зарылся рукой в свои волосы.       Мне показалось, что я и не стою вовсе, а куда-то еду, или плыву. Комната раскачивалась, а к горлу подступила сильная тошнота. Бабушка, человек, который был сильней всех на свете, вдруг сломалась? Она всегда была сильной и того же требовала от меня, она терпела все мои выходки, терпела потому что я была её единственной сумасшедшей внучкой. А теперь её нет. И неизвестно кто ещё мёртв. Ведь у этого мира новый Бог и только он решает, кто будет жить, а кто умрёт.