Маленький принц и его припадочный Лис

      Я стояла перед маленьким Марио в чёрной шляпе и пыталась заставить себя дышать, потому что информация, что свалилась на меня, была трудно перевариваемой.       — Ты, ты хоть понимаешь, что тебя ждёт, что нас ждёт? – задыхалась я.       — Понимаю, и я это делаю не без своей выгоды. Я хочу вернуться в тот день и увидеть что-то, за что смогу уцепиться, что-то, что даст хоть какой-то намёк, как снять Проклятье, — нахмурился малыш.       — А ты уверен, что это самое худшее событие в твоей жизни? — задумчивым голосом спросил Александр.       — Нет ничего хуже, чем когда ты теряешь всё то, что было когда-то важным для тебя, — сказал Реборн.       Он смотрел на меня с дикой решимостью в глазах, готовый к любому повороту. Но к этому повороту не была готова я. Не то, чтобы я безумно любила Реборна или боялась ему навредить, просто… я привязалась к нему и со страхом думала о том, что он вдруг возненавидит меня после всего.       — Я не уверена, что смогу остановиться… то есть, вовремя остановиться. Я не знаю, сколько мы там пробудем и что я могу увидеть, ты это понимаешь? — я всё пыталась убедить его.       — Тебе нужно это. Мне нужно это. Хватит болтать, — строго сказал маленький киллер и я поняла, что у меня не осталось выбора.       Мне придётся это сделать. С ним. С проклятым аркобалено, у которого за пазухой чёртова дюжина секретов.       Мне очень хотелось понять, какой он человек, чем дышал и как думал раньше. Но, в то же время, мне не хотелось видеть всего, через что он прошёл.       — Что мне нужно делать? — спросил Реборн.       — Вам нужно взяться за руки, — ответил мой дядя.       Я на негнущихся ногах подошла к Реборну и взяла его на руки. Его тело было таким крошечным и едва ли тяжёлым. В больших чёрных глазах читалась твёрдая решимость дойти до конца. Я взяла его крохотную пухлую ручку в свою, и закрыла глаза.       Я хочу понять какой он человек. Мне нужно это.       Мне нужно.       В моей фантазии алая нить между нами вдруг начала заматывать нас в багровый кокон с такой бешеной скоростью, что мне вдруг показалось, будто я сейчас задохнусь. Я еле могла дышать, вокруг царила абсолютная темнота. Когда какая-то сила оторвала меня от земли, как упакованную посылку, лошадь привычно заржала, и волчок закрутился, как бешеный.       Коридор пылал мягким тёплым светом, а в своих руках я сжимала большие руки красивого тёмноволосого мужчины с такими же смешными бакенбардами. Его взгляд был потерянным, словно он не понимал, где оказался, а пальцы, едва заметно дрожали. Мне вдруг захотелось обнять его и утешить, но я не могла и с места сдвинуться, поэтому, я просто скользнула своим большим пальцем по его костяшкам.       Но что-то пошло не так, потому что, только взглянув на меня, он вдруг стал белее мела и мы с визгом пронеслись мимо куска киноленты, на котором струились события связанные с Проклятьем.       — В чём дело, Реборн? — вдруг запаниковала я и с силой сжала его заметно похолодевшие руки.       — Только не… это, — с шумом выдохнул он.       Мы летели с такой скоростью, что воздух начал вдруг визжать, словно автомобильные шины, а дышать было почти невозможно. Сила, с которой мы врезались в ледяную воду, была так велика, что сразу ослепила меня, и мне показалось, будто я тут же отключилась.       А потом, пришла темнота.       Затаив дыхание, я прислушалась. Ни звука. Абсолютно ничего не слышно. Вокруг меня царила беспросветная тьма. Пахло пылью, затхлый воздух был на удивление теплым. Под собой я почувствовала холодный голый пол. А ещё, в груди, было отвратительное склизкое отчаяние, знакомое мне с самого детства.       "Во время похорон моей бабушки светило яркое солнце и дул теплый, почти летний, ветерок, и это несмотря на октябрь. Мама говорила, что ангелы забрали бабушку, и поэтому погода была такой чудесной.       Утро после её смерти было серым. Темно-серым, холодным и пустым. Такая несправедливость обижала даже меня. Почему чёртово солнце ослепляло нас вчера, а сегодня за окном такое уныние? Меня тошнило от дождя.       Из моего окна виден лес и река, но не сегодня. Обычно в дождливую погоду пейзаж бывает особенно ярок, но в это утро вид был серым.       Как бетонная стена."       Чьи это мысли?       Мои глаза болели, а губы стали сухими. Казалось, будто я не спала всю ночь, или, по крайней мере, всё время просыпалась, хотя всё было наоборот. Почему-то я уверена, что он спал, как убитый.       Передо мной лежали чьи-то женские вещи: нижнее бельё, лёгкий шёлковый халат, какой-то платок и множество рисунков, где был изображён он, взрослый Реборн. Он, то улыбался, то хмурился, то манил меня взглядом, словно своенравный инкуб. На последнем рисунке, внизу был аккуратным почерком выведен стих. Слова были на русском, но я поняла их сразу, родной язык я не забыла. Слегка приподнявшись на локтях, я пробежалась взглядом по строкам:

«В его улыбке, странно-длительной, В глубокой тени черных глаз Есть омут тайны соблазнительной, Властительно влекущей нас…»

      Это про него?       Про этого красивого мужчину?       Правая рука болела, как сука. Под моей грудью была смятая рубашка, а прямо перед моим лицом лежали ее рисунки.       "Её рисунки."       Чьи её? Кто эта женщина?       Я протянула руку, и коснулась пальцами тонкого, белого халата, который был на удивление теплым. Как будто эта женщина ещё недавно была здесь, а теперь её нет. Она ушла.       Когда я оглядела комнату, ко мне вернулось уже знакомое желание: бежать. Бежать подальше от этих вещей, от этой серости, от своей одежды, от своего запаха, от себя.       Комната казалась мне заброшенной. Будто кто-то сдох здесь от одиночества и тоски миллион лет назад, а теперь я застряла в ней со своими мыслями и болью.       — С его мыслями и болью, — поправила я себя.       Это не мои мысли, не моя боль. Чужая боль – чужая боль, моя боль – моя боль.       Но в этих воспоминаниях я чувствовала что-то знакомое, едва уловимое. Такое бывает, когда ты вдруг чувствуешь в воздухе знакомый аромат, идущий от чужой женщины, и, почему-то, вспоминаешь свою, ведь у неё был такой же.       "Она умерла. Она лежит на морском дне мертвая и холодная. "       Вдруг резко зажёгся блеклый свет, идущий от ночника у входа, и кто-то шумно вошёл в комнату. Мне захотелось куда-то уйти. Тусклый свет буквально ослеплял меня, причиняя боль глазам, тело покрылось гусиной кожей и начало дрожать от холода.       Я хочу в темноту и тепло.       — Хватит. Её больше нет, — спокойный едва знакомый голос проехался по моим ушам.       — Пошёл прочь, — ответил за меня обладатель этого тела.       — Ты не вернёшь её, — устало вздохнул мужчина передо мной.       Дрожащие, ледяные руки сами собой потянулись к ее одежде и принялись складывать ее в аккуратную стопку. Я сидела, как какой-то болванчик и методично, то складывала, то вновь расправляла одежду.       Когда я складывала одежду, внутри меня вдруг появлялось ощущение, будто бы её обладательница вдруг сейчас вернётся, сложит их в сумку и уедет.       А она не должна никуда уезжать. Не должна!       Я на мгновение бросила взгляд в зеркало и ужаснулась. Глаза. Мои страшные, черные, гребанные глаза. Взгляд был не злой, не яростный, а такой напуганный, что от этого становилось жутко. Так смотрят раненые звери под прицелом винтовки, страдающие от боли и страха, не понимающие что происходит, но чувствующие подступающую смерть.       — Достаточно! — я услышала голос, идущий со стороны угла комнаты, и заметила маленького Реборна, что смотрел на меня почти испуганно, — Оборви эту связь!       Я хотела это сделать, но не могла. Потому, что я чувствовала, что не узнала чего-то важного. Чего-то важного для той девочки, что давно мертва внутри меня.       Моё сознание как будто расслоилось и поделилось на две части: одна часть умоляла меня оборвать эти воспоминания, а другая шептала, что ещё слишком рано.       — Реборн, — дёрнул меня за руку всё тот же мужчина, что никуда и не уходил.       Я резко взглянула на него и с удивлением обнаружила стоящего передо мной Фонга.       Вернее, удивилась я, а мужчина, в чьём теле я была, разозлился.       — Убирайся, — прошипел он.       — Я сказал, хватит! — снова крикнул маленький киллер.       Нет. Что-то есть ещё. Кто она? Это важно!       Послышался невероятно приятный треск, и в костяшки моих пальцев пришла блаженная боль.       Удар.       — Перестань! — вскричал Фонг.       Удар. Удар. Удар.       По моим кулакам текла кровь, и это зрелище невероятно гипнотизировало и завораживало.       Удар. Удар. Удар.       — Хватит! — кричал маленький Реборн.       Я била деревянный пол, и никак не могла остановиться. Это может и безумно, да, но боль была ничтожной по сравнению с той, что была у меня внутри. Боль, кровь и треск, отвлекали и успокаивали.       Фонг резко дёрнул меня на себя, поднимая на ноги и пытался зажать меня в тиски, стоя за спиной, но мой кулак все равно избивал пустоту, брызгая кровью направо и налево.       Я резко вырвалась из его захвата и понеслась вниз, по ступенькам. Реборн позади меня всё кричал мне, чтобы я остановила это безумие, но я не могла. Не могла! Кто она?! Кто она, чёрт побери?! Как её имя?!       Вырвавшись на холодную улицу, я вдохнула свежий воздух, который был нихрена не свежим, не проясняющим мысли.       Никаким.       Наверное, его вообще не было...       Не взирая на ветер и дождь, я босиком спустилась по лестнице к лужайке и принялась шагать по ледяной, колючей траве. Ни боли, ни холода я не чувствовала...       Нет.       Только внутри меня была огромная, как ледяная глыба, тупая, тяжелая боль, от которой хотелось орать на всю округу.       Отойдя на нужное расстояние, я упала в траву и принялась ползать, вероятно, заставляя всех прохожих на улице, что так на меня пялились, думать, что у меня конкретно чердак поехал.       Перебирая жухлую, но мокрую траву кровавыми, грязными онемевшими от холода руками, я практически опускалась в землю носом. Я была вся в грязи, мое тело тряслось от холода, но я продолжала настойчиво дергать траву и копать землю пальцами.       Судя по тени, Фонг стоял на крыльце, и наблюдал за моим сумасшествием безмолвной фигурой.       Наконец, я нашла его. Кулон.       Грязными пальцами я принялась ковырять его, желая достать оттуда нужное мне.       Фотографию.       Спустя некоторое время мне это удалось, но я чуть ли не взвыла раненным волком, когда увидела, как фотоснимок пачкается моей кровью. Кое-как мне удалось её стереть, и я резко выдохнула.       С фотоснимка на меня смотрела прекрасная белокурая нимфа с голубыми, как небо глазами. Я прошлась пальцами по её застывшему в улыбке лицу, а после, по крышке стирая пыль.       Caroline       "Любовь всей моей жизни."       Струна внутри меня лопнула, потому что я узнала то, что хотела, и яркий свет засосал меня в свою воронку.       Я жадно начала хватать воздух, чувствуя ужасный обжигающий жар исходящий от белого пламени, клубившегося вокруг. Маленький мальчик, лежащий в моих руках смотрел на меня с такой ненавистью, что внутри меня вдруг всё резко умерло. Его маленькая ладонь с такой силой проехалась по моему лицу, что я вдруг подумала, что этот удар убьёт меня.       — Ты. Просто. Эгоистичная. Тварь, — прошипел он мне, глядя в лицо, а после, натянул подол своей шляпы на глаза и быстрым шагом покинул комнату.       Я лежала на бетонном полу, ласкаемая языками белого пламени, и плакала. Я не знаю почему именно. Но я ревела.       Меня не терзало чувство вины, просто, было ощущение, будто, я искупалась в чём-то грязном, в чём-то очень личном.       Может… именно так чувствовал себя Занзас, когда окунулся в мои воспоминания?