Маленький принц и его припадочный Лис

      «Чш-ш-ш!...» - шипит мне в спину грубая поверхность шин, и я медленно закрываю глаза. Мы распрощались с Кёей ближе к вечеру просто потому, что всё это психотерапевтическое безумие, которое устроили его губы закончилось только к заходу солнца. Собираю ошмётки мыслей – и делаю ровно пятнадцать шагов до своего дома. С закрытыми глазами. Ни больше ни меньше. Калитка трещит как индюк с переломанными костями. Смазка полностью засохла и теперь крупными хлопьями опадала с петлей. В этом доме слишком давно не было мужчины с прямыми руками.       Выудив из лабиринтов карманов связку ключей, зажимаю её в руке и какое-то время стою, прислонившись лбом к холодной железной двери дома. Что теперь делать? Что значат все эти поцелуи и прикосновения? Мы теперь пара? Какого вообще быть парой, быть рядом с кем-то просто так, быть с кем-то больше пяти часов в постели? Я не знаю. Точнее уже и не помню…       Всё моё тело – как вата, насквозь пропитанная эмоциями и одуряющей усталостью. Сравнительный порядок только где-то внутри головы. Я слишком устала. Намного сильнее чем кто-либо мог бы себе представить.       Чёрт бы меня побрал, слишком много событий за несчастные пару недель.       Слишком много.       Сдвинув дверь на несчастную треть, я с трудом протиснулась в щель и затворила за собой. Прихожая была мертва. Мертвее, чем от неё ожидалось. Тут-то я и осознала его присутствие. Узнала его по знакомой пьянящей ауре и по затасканным серым кроссовкам у меня под ногами. Приютившись между моими заляпанными краской кедами и дешёвыми старыми сандалиями, окутанные тишиной, будто слоем тончайшей пыли, они смотрели на меня каким-то рождественским подарком, который неожиданно свалился с неба. Казалось, я не видела их целую вечность на своём пороге. Хотя прошло лишь пару недель.       Он сидел, распростёршись грудью на кухонном столе. Лицо на сплетённых запястьях, профиль изласкан каскадом непослушных каштановых волос и губы, его тонкие с едва заметными трещинками губы, застыли в какой-то болезненной, незнакомой мне гримасе.       Меня это не напугало. Я могла бы сказать, что меня более не пугало присутствие Савады в принципе. Он смотрелся на кухне вполне гармонично, вполне привычно и достаточно безобидно. Но наверняка дело было в том, что после двойного эмоционального взрыва, после акта «возрождения» своего Эго, на какие-то другие эмоции и чувства я больше была не способна. Моё тело – вата, а голова – слоёный пирог.       Я стягивала с себя удушающий бант, с шумом швыряла школьную сумку на пол и расстегивала браслет на руке. Он не шелохнулся ни разу. Глядя на его спину я вспомнила прошлое. Наше прошлое – до того, как мы стали такими. Такими чужими.       — Эй… — попыталась позвать я. Собственный голос показался мне совершенно чужим.       Словно откуда-то издалека его доставили по заказу, на случай, если я вдруг начну новую жизнь и пошлю к чертям своё удушающее прошлое. Как и следовало ожидать, ответа не было.       Он казался спящим, или плачущим или мёртвым.       Сев за стол напротив него, я стиснула пальцами веки. Последний солнечный луч разрезал крышку стола пополам: я – на свету, он – в полупрозрачных сумерках. У сумерек не было цвета. У Тсунаёши теперь тоже не было света, не было того магического светлого сияния, которое так манило к себе, был лишь тусклый отголосок прошлого, живущего в нём ангела и яркий отблеск новой, дьявольской сущности. На столе громоздкой фигурой застыл горшок с пересохшей геранью. За окном кто-то выплеснул воду на улицу: звонкий шлепок воды о дорогу – запах сырого асфальта.       — Кофе выпьешь?...       Как и прежде, молчание.       Убедившись, что ответа не будет, я встала, насыпала в покрытую пылью кофемолку зёрен на две порции, включила радио. Колонки выплёскивали песню за песней – по-вечернему беззубый, ненавязчивый джаз. Слушая эти песни, я вдруг ощутила, что в моём мире, пожалуй, мало что изменилось, по крайней мере музыкальный вкус - точно нет. Проверила чайник: вскипел, я выключила газ и начала лить кипяток на кофейную пыль. За окном вразнобой застрекотали цикады.       — Как давно ты здесь? — спросила я, продолжая держать в своей руке чайник.       Его ослабшие на вид руки и замершие веки вдруг заметно дёрнулись.       — Я надеюсь, твои потуги заставить меня сделать что-либо силой наконец закончились, Тсунаёши. Я не хочу этого больше. Мы и так испортили уже всё, что можно было испортить       Я поставила ароматную чашку кофе прямо перед его носом, но он так и не открыл глаз.       — Пей давай, — сказала я.       Молчание.       — Тсунаёши…       Прошло ещё добрые полминуты, прежде чем он медленно, как-то механически поднял лицо со стола и опять застыл, упёршись взглядом в горшок с пересохшей геранью.       — Я, вообще-то, собирался уйти до того, как ты вернёшься. Не хотел встречаться.       Его голос вдруг показался мне совершенно чужим. Словно я общалась с незнакомцем, который случайно попал в мою квартиру. Как в той советской комедии про Евгения Михайловича так некстати очутившегося в квартире у Наденьки.       — Но потом, я вижу, раздумал?       Молчание.       Под грузный, слегка скрипящий голос Нины Симон я отхлебнула кофе и встретилась с ним взглядом. Он не отнимал губ от чашки, стиснув её в ладонях, точно пытаясь согреться, пристально наблюдал за мной. Однако. На лице его не было ничего, что я назвала бы выражением. Мне вдруг вспомнилась картина, которую я видела у пожилого мужчины, что сидел посреди раскиданных холстов у церкви. Безымянный человек. Вроде так она называлась.       — Пройдёмся?       — Давай, — бездумно согласилась я.       Не знаю, что двигало мной в тот момент, наверное, то неожиданно возникшее, неописуемое ощущение. Одиночества и печали – словно от прикосновения чьей-то руки, вдруг протянутой сквозь невидимую в воздухе стену.       Через пять минут мы шли по парку Намимори.       В мире не было ничего, кроме шороха двух пар обуви по палым листьям, да резких выкриков птиц. Глухо фыркнув крыльями две птицы вспорхнули с земли, и наливающееся тяжёлой темнотой небо всосало их без остатка.       — Я думаю, всё началось с трещинки, — вдруг неожиданно ляпнул он.       — Трещинки?       Я взглянула на фонарь раскинувшийся над нашей лавкой, лампочка которого тускло горела, омывая вечер мёдом.       — Трещинка, возникшая неведома, когда, - разрослась и зазияла бездонной пропастью в общей схеме моей жизни. Трещинка, которая позволила мне почувствовать себя сильнее рядом с тобой. Я о твоих кошмарах. Стыдно признаться, но я хотел чтобы эти кошмары продолжались целую вечность, ведь тогда я мог бы быть рядом с тобой, быть нужным тебе , необходимым как воздух. Я помню… помню, как ты спокойно засыпала рядом со мной и я знал, что лишь благодаря мне твой сон спокоен. Я мог часами смотреть на твоё умиротворённое лицо и с радостью осознавать, что я могу сделать твою жизнь чуть менее сложной. Что я уже не тот неудачник, что был раньше. И я стал хоть кому-то нужным…       Я вдруг ощутила, что под его непроницаемым спокойствием есть что-то, что внутри него всё-таки бежит тоненький, быстрый, прохладный ручеёк, полный хрупкой жизни, мелких рыбёшек, травы и крохотных белых цветов, таких нежных, ломких, уязвимых, таких родных, что на них нельзя взглянуть без боли. Я думаю, что в тот момент ощутила нежность и какую-то колючую горьковатую любовь, не ту, которую я ощущала к его детскому образу, а ту, которая у меня вдруг проснулась к этому уже повзрослевшему юноше. Забытая доселе мной, мерзкая, отвратительная, вызывающая болезненную привязанность и способная причинить боль. Такая когда-то разбила мне сердце и я поклялась никогда больше не встречаться с её беззубой улыбкой. Но встретилась вновь.       — В такие моменты ты была сверхъестественно красива, — продолжил он тихим голосом, — То была особая красота, какой мне прежде не удавалось ни встретить, ни даже вообразить. В такие моменты, Вселенная вокруг нас раздувалась в надменном величии – и тут же корчилась в робкой покорности и бессилии. Ведь я сомневался, что у меня есть шанс. Шанс быть рядом с тобой.       — Потому что считал, что у меня нет ответных чувств? — ляпнула я наугад. Не следовало этого делать. Я вдруг почувствовала, что сжимаю в руках кусок льда.       — Я был готов ждать. Я ждал. Но в последнее время мне казалось, будто моё терпение стачивается во что-то занозистое, зазубренное, разваливается на сухие щепочки. И именно в этот момент, на нашей базе, в десятилетнем будущем мне показалось, что ты дала мне шанс. Мне показалось словно, в тебе тоже проснулось влечение и симпатия ко мне. Что ты не просто со мной играла, а хотела переступить эту пропасть между нами. Пропасть, что ты всегда именовала дружбой, но для меня она была мучительной раной. Но я ошибся. И всё разрушил, — на его щеках блеснули слёзы. Скользя из глаз, они переходили на щёки и скрывались где-то внизу подбородка. Он не старался их спрятать и скрыть от меня. Думаю, он слишком сильно доверял мне или был окончательно разбит.       Внутри меня вдруг что-то шумно разбилось, рухнуло и покатилось вниз и вдруг начало болезненно кусаться. Но это была не совесть, а та идиотская нежность и болезненная любовь, которая начала ещё сильнее сжимать моё сердце и перекрывать путь к кислороду.       Когда Тсунаёши сказал, что любит меня. В очередной раз сказал эти два слова, я вдруг резко вскочила со скамейки как ошпаренная, и рванула к дому, просто потому, что мне казалось, если я ещё раз услышу эту фразу, то свалюсь в приступе паники, просто потому, что я вдруг почувствовала то, от чего я старалась убежать и в том и в этом мире.       Потому что.       Он не прав.       Нет.       Он не прав.       Я не люблю его.       Это всего лишь жалость.       И плачу я именно из-за этого.       Мне жаль его и именно презрение и жалость к нему грызут моё сердце.       А не слово на букву Л.       До дома я так и не дошла, потому что в странное состояние меня ввёл жуткий страх и напряжение во всем теле, от какого-то инстинктивного, животного порывал бежать, спасая свою несчастную жизнь. Словно то, что я сейчас осознала вдруг может меня моментально убить.       Темные аллеи парка не выглядели пугающими, несмотря на зловещую, темную пустоту вокруг и мелкий, неприятный дождь, который пошёл несколько минут назад. Кое-где на земле лежали намокшие, опавшие листья, столбы фонарей холодно блестели от влаги, а где-то неподалеку квакала странная лягушка. На блестящих от влаги скамейках играли синие переливающиеся блики, но свет фонарей был белым, поэтому я долго не могла понять, отчего скамейки сияют синим. Лишь пару секунд спустя, когда я медленно подняла свой взгляд наверх, мне в глаза бросился высокий худой мужчина в аккуратной шляпке, который сидел на расстеленной старой, мятой газете и играл с маленьким фонариком.       — Привет, принцесса, — спокойный голос разрезал тишину, а заодно и пространство в несколько метров, что нас отделяло друг от друга.       — Мы знакомы? — спросила я, ощущая в груди какое-то странное чувство, словно я видела этого чудака когда-то давно. Так давно, что уже забыла, как он выглядит, но не забыла его ауру или какую-то подобную чепуху. Ну, вы поняли.       — Возможно, — на его лице скользнула хитрая улыбка и свет фонаря разрезал стекло на его очках ровно на половину.       Почему-то это заставило меня сделать шаг назад.       — Жизнь удивительная штука, не так ли? Ты ведь наверняка не раз в этом убедилась, верно? Один, всего лишь один человек может перевернуть твой мир с ног на голову и совершить невозможное. Всего лишь один человек может всё изменить за мгновение. А что, если этот человек именно ты? Что, если это ты способна перевернуть чей-то мир?       С его стороны вдруг понесся какой-то практически бессвязный поток странных слов и кривых улыбок и именно это заставило меня сделать ещё два шага назад, потом ещё два, а после, я обнаружила себя быстро идущей в сторону своего дома.       Какой-то невысокий пацан грохнулся в лужу в десяти метрах от меня, пара странных силуэтов нагнала его и тут же принялась вытягивать мальчишку из лап воды и грязи. Кто-то отряхнул, кто-то дал подзатыльник, а кто-то просто пошёл дальше.       Сегодняшний вечер показался мне не менее странным, чем все, что были до него.       Больные на голову люди повсюду. Но почему они окружают именно меня?       После возвращения домой, я выпила банку колы, потом приняла душ, привела свои отросшие до самой задницы волосы в более или менее божеский вид и разогрела остатки кофе. За столом напротив меня уже никого не было. Взгляд мой споткнулся о стул на котором уже никто не сидел, и я вдруг ощутила себя малым ребёнком, который остался один на улице странного фантастического города, что я видела когда-то на фасетной картинке. Без единого проблеска мысли в голове я долго, глоток за глотком, отхлёбывала кофе, пока не выпила весь, потом ещё просидела некоторое время без движения и закурила. Я нашла сигареты в бабушкиной спальне. Я никогда не могла подумать, что она курит, потому что Даниэла, чтобы вы понимали, была ярой сторонницей здорового образа жизни, но в один момент я обнаружила в её стакане засохший алкоголь, а после того как моё немощное тело едва оправилось от Конфликта колец – обнаружила пачку старых сигарет под её подушкой. Тело пронизывало усталостью, и лишь голова, как дрессированное морское животное, ещё оставалось на плаву и в попытках спасти утопающее сознание всё выписывало над несчастной круги по воде без всякого толку.       Звонок. Даниэла сообщает, что через десять минут они уже будут дома. Я улыбаюсь, потому что место за столом напротив уже не будет пустовать. Правда его займёт кто-то другой, не тот, кто был раньше. И это меня почему-то огорчает.       Этой ночью мне снится какой-то приятный перезвон стекла, что-то легкое и горячее, окутывающее мое лицо, тихие голоса, смех, и какие-то золотые огоньки, которые я пыталась поймать размахивая руками. Здесь запах чего-то сильного, пряного и сладкого.       Что-то непонятное, но приятное.       Вокруг какой-то приятный огонь, который касается моего лица, моей спины, моей задницы и живота. Он не обжигает, он даже не видим, я просто чувствую его и знаю, что это огонь. Мое тело скованно и прижато к чему-то мягкому и прохладному. Я не паникую и не боюсь. Мне даже все равно, если хотите знать, это слишком приятно, чтобы сопротивляться. Даже умереть от этого сильного давления и огня, мне не страшно... а потом меня забирают. Кто-то нервно хватает меня за запястья и выдергивает из жаркого онемения и нежного пламени в ледяную пустоту и яркий свет. Я не хочу открывать глаза, но чувствую, как мокрые пальцы хватают мое лицо, слышу ласковый шепот, которого не хочу слышать.       — Жизнь удивительная штука, не так ли?       — Дрея? — ошарашенное и почти испуганное лицо Александра порхает надо мной, словно полуночный мотылёк над тусклой лампой. Я чувствую обжигающие капельки пота и слышу как сбито звучит моё дыхание, — Ты снова кричала во сне. Чёрт, я думал это давно закончилось, но чёрт… Мне пришлось успокаивать тебя добрых двадцать минут. Раньше такого не было. Что случилось, Дрея?       — Я… всё в порядке, просто кошмар, — я пытаюсь вымученно улыбнуться и ощущаю, как сильно напитались влагой простыни. Не знай я что со мной произошло, подумала бы что обоссалась. Но это был всего лишь пот, видимо мой организм работал в режиме турбо в колючих объятьях кошмара.       — Я так испугался за тебя, честно… Может ты снова пойдёшь к психологу? — ласково спрашивает Саша и проводит своими пальцами по моей взмокшей гриве.       — Нет, — заикаюсь я, чувствуя, как бледнеет мое лицо, — Я в порядке.       Со мной сейчас точно всё в норме. Я в безопасности, никаких маньяков и сумасшедших, ничего такого, я в полной норме, но тогда что со мной происходит?       — Ладно, я не буду тебя заставлять, — он целует мою голову, а я обнимаю его, — Мне тоже снился странный сон, представляешь? Он был ужасным и прекрасным одновременно.       — Почему ужасным? — мягко улыбаюсь я.       — Потому что в нём не было мамы, а ты была в опасности.       — А почему прекрасным?       — Потому что я был с тем, с кем хотел бы быть.       Моё лицо почти пузырится от стыда. Я знаю о чём он говорит, но как он это увидел?       Точнее… кто ему показал?       У школьных ворот толпились ребята, но я не торопилась в школу, ведь Дисциплинарный комитет не на шутку распоясался, и половина учеников была отправлена домой из-за несоответствия каким-то определённым запросам. У входа безмолвной фигурой застыл сам Хибари Кёя, чей взгляд на удивление заметно смягчился, стоило нам встретиться глазами, и он даже сказал мне «Привет». Я махнула ему рукой, сдержанно улыбнулась и скрылась за дверьми средней школы Намимори.       Класс был почти полон, но ребята были слишком заняты обсуждением внезапно нагрянувшей контрольной, поэтому не обратили на меня никакого внимания. Я-то конечно, знала о контрольной еще три недели назад, поэтому хорошо подготовилась и почти не волновалась. К еще большему счастью, последний стол, который обычно занимала я, был практически пуст, поэтому я уселась на неудобный стул, и по-хозяйски развалила все свои тетради и книги на столе.       — И не надо делать вид, что вы не знали про тест, — пробормотал Мияко-сенсей без эмоций, глядя в учебник биологии, — В позапрошлый раз мы ничего не успели, а в пятницу с вами занималась Ритоши-сенсей. Кстати, она сказала, что вы отвратительно себя вели, так что у вас есть пять минут на повторение.       Я уткнулась в учебник, чтобы повторить то, что я и так уже прекрасно знала. Кто-то вошел в класс, но я не стала смотреть кто именно. Мияко-сенсей разговаривал с кем-то и благодарил за какое-то задание. Приятный запах ириса отвлек меня от книги, заставив поднять глаза. Всего на мгновение, не больше. Увидев того, кто передо мной стоит, я снова уткнулась в книжку. Моё лицо вдруг страшно обожгло, словно его окунули в кипяток, а руки странно затряслись.       Что за херня?       Я пытаюсь собраться и вглядываюсь в задания. Ничего особенного, этот тест очень простой, хотя мне казалось, что вопросы будут из новой темы. И чего все так распереживались? Через минуту запах ириса вернулся и стал сильнее, а через мгновение я даже уловила запах свежей мяты. Дышу ртом.       Что-то легонько толкает мой стул, после чего на соседнее место усаживается тот, кто так сильно пахнет. Гребанное дерьмо.       Я провалю тест.       Ручка в руках трясется от какого-то непонятного чувства, которое мне совершенно не нравится. Я хочу уйти из класса, потому что Савада Тсунаёши вызывает у меня желание ругаться нецензурно, и бить что-нибудь, или кого-нибудь, ногами. Сцепив зубы, я снова возвращаюсь к тесту и сосредоточенно читаю вопросы. Все опять кажется легким, поэтому я быстро вожу ручкой по тонкой бумаге, отмечая правильные ответы и заполняя пустые строчки. Это было весьма непросто, ведь…       С вами бывало такое: вы поворачиваетесь, чтобы посмотреть на кого-то и понимаете, что этот кто-то уже давно на вас пялится...?       Или ощущали ли вы на себе взгляд, который возможно может прожечь кожу?       Я - да.       — Вообще, у меня есть для вас новость, если хотите знать. Я должен был объявить об этом в начале урока, но подумал, что стоит сделать это в середине теста, чтобы сбить ваше напряжение, — вдруг хрипло произнёс сенсей, — К нам перевелись новые ученики.       Я не запомнила имя разукрашенной во все цвета девчонки, которая, к слову, выглядела помимо того, что старше всех нас, так ещё и смотрелась как новогодняя ёлка перед праздничным концертом. Да и мешали мне всякого рода взгляды, посылаемые моим соседом. А вот второй мальчуган вызвал у меня заметный интерес. Ровно потому, что своим видом он был похож на прежнего Саваду Тсунаёши: такой же побитый, несчастный и с большими грустными глазами. Я услышала его имя только с третьего раза. Приятно скользящие с губ четыре буквы «Энма». Мы на мгновение встретились взглядом и думаю, мой застывший интерес в глазах его смутил или его смутило всё наше полчище аборигенов разглядывающих его во все очи. Парнишка легко дёрнулся и потупил свой взгляд в первую парту, за которой уселся Гокудера Хаято. Видимо раздражение и презрение ему переносить куда легче, чем любопытство и интерес.       Кто-то с силой толкнул ножки моего стула, и я заметно покачнулась, а после раздражённо взглянула на Тсунаёши.       Он проехался по мне напряжённым взглядом, а после снова взглянул на новенького.       Я засунула наушники в уши и врубила музыку погромче. Эта Санта-Барбара скоро совсем сведёт меня с ума.       К тому моменту, когда прозвенел звонок, я уже чувствовала, как гудят мои ноги от желания поскорее сбежать из класса биологии. Я даже не скрывала своей радости и широко улыбалась быстро собирая тетради. У выхода из класса меня ожидал новый неприятный сюрприз: целая толпа каких-то идиотов стояли возле двери, вытягивали шеи и таращили глаза, наблюдая за тем какая сцена разразилась между новеньким и выскочкой из нашего класса – Сатоши Мизуро. Первого зажали почти что у нашей двери и с радостью разминали кулаки, готовясь расправиться с очередной беззащитной жертвой на потеху публике. Это дерьмо серьезно напугало меня! Мне даже вспомнилась младшая школа и та тройка дегенератов, что попытались разворошить мой глаз отвёрткой. Брр… До сих пор мурашки по коже. Не знаю, что за чёрт меня укусил за правую ягодицу, но я тут же дёрнулась вправо и схватив за рукав пацана, показала Мизуро свой прекрасный алый ноготочек на среднем пальце. Тот проглотил язык и беззащитным взглядом проехался по моему лицу, а после сделал шаг назад.       — Пошёл ты в задницу, Сатоши.       Мальчишка плёлся за мной довольно медленно и то и дело спотыкался о собственные ноги, однако, его послушание и абсолютная покорность даже ввели меня в изумление. Снаружи было очень хмуро, пасмурно и довольно прохладно. Мы вышли на крышу блока А, где обычно тусуется вся местная школота, на крыше блока Б, обычно отдыхает Хибари Кёя и хрен кто туда по доброй воле сунет свой нос, да и я бы не стала. Слишком странно чувствую себя после вчерашнего. Однако, на удивление и эта крыша пустовала. Видимо, погода не вызывала особого желания у школьников поморозить свой зад на обмотанной сеткой школьной крыше.       — Зачем ты сделала это?       Его вопрос словно сбил меня с толку. Да и не только вопрос. После полутьмы школьных коридоров уличный свет казался тошнотворно ярким, а изживающие свои последние деньки цикады издавали непрерывное гудение, и я была так дезориентирована, что почти не удивилась лёгкому головокружению.       — Видимо, ты, Козато Энма, в прошлой жизни был валерьянкой, поэтому к тебе до сих пор липнут котики, — неудачно пошутила я.       На его губах мелькнула улыбка и глухой смешок прорезал тишину.       — Жаль, что котики, — тихо произнёс он.       — А хотелось бы, чтобы киски, да? — неловко рассмеялась я. Очуметь кто-то также неудачно шутит, как и я.       — Нет, не то что бы… — нервно улыбнулся парень, а после отвёл взгляд, — В общем… спасибо… но тебе не следует помогать мне… это может плохо кончиться.       — Плохо кончиться? — удивлённо приподняла бровь я, — Я такой же отщепенец, как и ты, разве что немного адаптированный и умеющий орудовать своим средним пальцем.       — Орудовать средним пальцем? — сбитым голосом произнёс парнишка.       — Да, посылать на три буквы, парень, ну и забивать на чужое мнение, правда от побоев меня спасает только мой прекрасный пол. Думаю, будь я парнем, мне бы давно расквасили лицо, жаль, что у тебя такой способности не наблюдается, — я многозначительно взглянула на его пах, на что Энма нервно дёрнулся и спустил руки вниз, словно прикрываясь от какого-то заносчивого извращенца, — Расслабься, это шутка.       — Понятно… — глухо буркнул он и потупил взгляд.       Между нами повисла тишина, но почему-то никто не хотел её нарушать или покидать это пространство в двадцать пять квадратных метра.       — Я видел тебя вчера, — внезапно начал парень, — Я подумал, что тебя напугал мой… мой знакомый и хотел извиниться за него, но упал в лужу. Вот…       Я невежливо засмеялась.       — Прости, всё в порядке. Я привыкла к чудакам вокруг себя, — я пялюсь на него, как только мой приступ хохота проходит.       — Он не чудак, — вдруг нахмурился парень, — Просто, он порой говорит странные вещи.       — Как скажешь, Энма, — натянуто улыбаюсь я, чувствуя неловкое напряжение.       Я обнимаю себя, пытаясь согреться и смотрю на крышу соседнего блока, на котором застыл немой силуэт человека, что наблюдал за нами наверняка с момента начала нашего разговора.       — Ты… ты помогла мне, и я… считаю своим долгом предупредить тебя… — тихий голос в очередной раз разрезал тишину.       Я вдруг резко дёрнулась и встретилась взглядом с кроваво красными глазами, с чертовски необычными и красивыми зрачками.       — Предупредить? О чём? — напряжённо спрашиваю я.       — Держись… держись от него подальше. Ты хороший человек, и я бы не хотел, чтобы такие люди как ты пострадали, — его серьёзный тон почти пугает меня, и я автоматически делаю шаг назад. Шаг или два, я уже не помню, но отчётливо чувствую, как моё тело врезается в чью-то сильную фигуру.       — Во время уроков школьникам запрещено выходить на крышу, — стальной голос Хибари до ужаса пугает паренька и тот улепётывает с крыши буквально за считанные секунды.       Я дёргаюсь вперёд, желая самой скрыться с крыши и побежать в класс химии, которая должно быть уже началась, как меня резко разворачивают и зажимают мои руки в тисках.       — У тебя такая привычка или тебе по приколу собирать всякое отребье? — он поворачивает ко мне своё хмурое лицо, и я закатываю глаза.       — По приколу, Кёя, по приколу, такое вот у меня хобби, — бурчу я не глядя на него.       — Ты снова крутишься с этим зверьком? Что ты делала вчера вечером с ним в парке? — раздражённо спрашивает парень.       Меня в буквальном смысле передёргивает.       — Ты что, следил за мной? — я выкручиваю свои руки и делаю шаг назад, прожигая в его лице дыру. Я чувствую себя так, словно меня застали за чем-то ужасно грязным и неприличным. За дрочкой, например. Но чёрт, как же я могла забыть о всех этих «прелестях» близких отношений.       — Ответь, — жестко произносит он.       — Нет, я хочу узнать какого чёрта ты, Хибари Кёя, следил за мной? — я буквально выплёвываю эти слова.       — Так получилось, — хмуро отвечает он.       — Получилось? Так получилось, что ты привёз меня домой, а спустя полчаса оказался в парке Намимори, именно в северной его части, именно у лавочки возле фонтана, верно? Именно так получилось? — на одном дыхании выдаю я.       — Почему получилось так, что ты сначала со мной, а спустя всего лишь полчаса уже с другим? — спокойно спрашивает он.       Его вопрос так огорошил меня, что я просто теряюсь и не нахожу что ответить.       — Видимо я для тебя пустое место, — подытоживает он и делает шаг назад, полностью освобождая моё личное пространство.       — Нет, — словно в панике выкрикиваю я, ощущая густой комок в горле.       Я малый ребёнок, который остался один на улице странного фантастического города, что я видела когда-то на фасетной картинке.       — Нет, это неправда, Кёя, — буквально задыхаюсь я.       — Я хочу, чтобы ты провела эту ночь со мной, — тихо говорит он.       — Что?       Гребанное дерьмо!!!       Что это за херня?!!       — Я знаю, что он был у тебя каждую ночь ровно полгода назад. Но если я и вправду важен тебе, и ты доверяешь мне, то ты позволишь и мне быть рядом с тобой, — он поворачивает ко мне хмурое лицо.       — Кёя… чёрт… но мы… мы не занимались сексом… — растерянно бурчу я.       — Я не говорил про секс, — он вдруг делает шаг назад и отводит свой взгляд, — Я имел ввиду другого рода… близость.       — Но мы ведь спали вместе… тогда, — моё лицо буквально горит огнём, и я чувствую себя малолетней девственницей перед первым сексом. Хотя кого я обманываю, я и есть малолетняя девственница. Ёбаный свет…       — Одна ночь ничто по сравнению с тем временем, что ты провела с этим зверьком, — он хмурится и сбито смотрит на меня, — Я жду тебя сегодня, мы будем делать всё, что ты захочешь. Дурацкие фильмы или игры, еда из KFC, в общем, мы можем заняться тем, чем обычно занимаются эти бесполезные травоядные, если тебе это нравится.       — А если я не приду? — ляпнула я.       — Тогда я пойму, что был прав, и я для тебя пустое место. Нет смысла через себя переступать, если тебе всё это не нужно, — в его глазах вновь селится тот холод и отстранённость и уже через секунду я обнаруживаю себя одиноко стоящей на крыше.       Ветер обжигал моё тело и щёки, голова неприятно гудела, а где-то в районе макушки засел всего лишь один вопрос.       И что теперь делать?