Чувства на словах

      «Polak, Węgier, dwa bratanki, i do szabli, i do szklanki»*       Трудно представить себе столь близких друзей. Ни один конфликт, ни одна оплошность или неверно кинутая фраза не пошатнули их отношения ни на миллиметр в сторону краха связей. Поляка и венгра объединяет не только исторически сложившиеся пословица о чистой и крепкой дружбе, которая стала золотым эталоном верности и гордой почтительности, но и о дружбе от боя до спокойных дней. Их объединяет язык. Они понимают друг друга жестами, взглядами и мимикой лица. Франция любит сравнивать эту возможность с умениями Атоса и Гримо, которые жили без слов вплоть до начала спокойной жизни.       Венгрия любит пить кофейный ликер во время прослушивания очередного рассказа Польши, который радостно жестикулирует в такт словам, наверное подражая Италии с его привычкой нервно махать руками в такт словам. У него есть новая идея – записки на красивых вырезках с загадочными фразами. Он – эстет и любитель романтизма, граничащего с рококо, Венгрия – приятный слушатель, который нужен гению с его идеалами.       Венгрия не заметил, как его одолели, пробили насквозь идеи поляка о высоком, и как он стал влюбчивым сентементалом с резиденцией, увешенной картинами польских художников, а на прикроватной тумбочке лежали бумажки серо-лавандового цвета. Эстетичный стиль прошлого проник в его окружение, и он стал ощущать себя шляхтичем во времена Речи Посполитой. Надписи на ней были далеко ни на языке с самой запутанной историей, они были на вполне славянском языке с перебором шипящих звуков.       Их дружба тронулась с того самого дня; венгр ещё помнит тот вкус ликера на языке, насколько он был сладкий, насколько ему понравился калорит прошлых лет и эпох искусства. Насколько сильно он привязался к славянину: он звал в гости, он приходил сам, он отправлял сообщения, он познал его родной язык; польский говор он стал понимать как родной, а в венгерской речи появились акцентные нотки полуносовых звуков западнославянского языка.       Он наведывался к поляку часто. Венгру нравилась каждая ступень на его лестнице, каждый узор на его стенах, воодушевился перспективой быть рядом с ним в роли друга всегда. Все испортил случай, испортила одна записка, испортил сам венгр, выучив язык Польши. «Czy ty kochasz mnie?» Do Niemiec       На развороте лавандовой открытки было выведено небрежным почерком: «tak, polska». Венгрия никак не отреагировал. Молчаливо ушел из дома поляка так, что никто не знал о его прибытии. Обидно ему не было: от сам виноват в том, что понимает написанное, он сам виноват, что тянул момент со всеми этими посиделками с ликером; обидно ему не было, но ни одной белой картины стиля рококо в резиденции не стало.       Венгрия уже долго наблюдал за падением второй Римской империи. Европа рассыпалась на глазах изнутри, а апогеем разрухи стал немец. На его плечи взвалилась неописуемая ноша, бумажная работа резко прерывалась внеплановым собранием, а на Германию было страшно взглянуть: потрепанный и одетый в одну и ту же рубашку на протяжении недели он не спал за раз более восьми часов уже месяц.       Польша умирал изнутри вместе с ним. Его дело – это не мешаться под колесами поезда времени, то бишь даже не пытаться обратить на себя внимание эстета из страны любителей умлаутов. Дело Венгрии – отвлечь поляка от четырех стен кабинета, полного бумагами отчётов, подсчётов и запаха чернил ручки.       Они пошли в парк, но разговоры были не о погоде и породах птиц, живущих здесь, а о положении, в котором они оказались в основном прицепом с остальным Европейским союзом. Венгрия был тактичен – они тут ради отдыха.       – Тебе обязательно говорить только о событиях, от которых слезы наворачиваются? Мы пришли сюда развеяться, забыться и поговорить о чем-то бытовом: друзья, идеи, увлечения, отношения! Не нужно делать даже из такого мероприятия собрание, на котором только и делают, что тявкают друг на друга, как собаки.       Польша призадумался с минуту и потянул венгра за руку к ближайшей кофейне. Бельгийские улицы исторического комплекса прекрасны, но у поляка была другая идея – пойти в нетуристические места города, который хранит в себе главное здание несчастного союза.

***

      Улицы на удивление чисты как нигде. Ухоженные и подстриженные кусты, некрашеные в белый цвет деревья, привлекательные фасады домов и чистый воздух – это место отдает деревней, в которой когда-то был Польша. Они присели у лавочки на детской площадке и решили вкусить яблоки, ибо это то единственное, что носит с собой поляк. Венгрия вертел плод в руках.       – Можно я прерву этот прекрасный момент и задам неожиданный вопрос? Тебе ведь нравится Германия, так? Почему ты скрыл это от меня?       Польша подумал, махая ногами как ребенок, ничуть не смутившись вопросом: «Я тебе вообще-то говорил, – он кинул огрызок в мусорку, – но ты не очень-то и хорошо слушаешь, попивая ликеры-ромы». Венгр был готов сказать в ответ, что слушает невероятно хорошо, и это Польша не договорил чего-то, но понял – он взаправду плохо слушал. Сначала окружив себя изысканными творениями, он смотрел и говорил только о них, не слушая поляка, а потом – терзал себя мыслями о признании в высших чувствах Германии от славянина.       – Давно?       – Таки.       – Ты любишь его?       – Я уважаю его и привязан нескончаемо. Можно ли это назвать любовью? Я его восхваляю и уважаю, до глубины души привязан к нему. Да, делю эти чувства с ним.       Венгрия улыбнулся улыбкой поистине счастливого человека: теперь в его дорогого kedvenc был тот, кто вместо него позаботиться о том, надел ли он шапку, приготовил бы ему чай во время болезни и просто спросил как дела, рассказав о своей жизни.       Венгрия любил счастливого Польшу, а счастливый Польша любит Германию.

Слово «любовь» не передаёт чувства радости за влюбленного возлюбленного, даже если это не ответно