***
Успешно отобедав, дети перешли с кухни в гостинную. Там они переваривали еду и каждый думал о своем: финн о идущем фестивале в Москве и с этим менее внимательным к детям Союзе, Эстония – о, быть может, последнем спокойном дне в жизни. Он задумался настолько сильно, что выпал из реальности и времени, просидев так, наверное, минут пятнадцать. Он вживился в роль шестнадцатого подопечного коммуниста и представлял свою обстановку в из доме. Тесно, тускло, жутко и громко в каждой комнате, отсутствие родителя в жилище, нехватка друзей, ведь братья и сестры вряд ли станут хорошей их заменой. У финна прошли по коже мурашки и его странно передернуло. Эстония сильно напряглась из-за этого, но вмешиваться не стала; уж так вышло, что не в ее привычке лезть, куда не стоит, зная, что потом будет неизбежное наказание. Финляндия, разозлившись то ли на себя, то ли на Советского Союза, то ли на Эстонию, вел себя раздражительней, чем обыкновенно. Он щурил глаза, тихонько недовольно рычал, как будто ребенок, неудовлетворенный чем-либо, и просто изменился с порядочного юноши на бунтующего парня. Ему было жалко Эстонию, тихоню и милую девчушку, которая волей Судьбы или Рока родилась в семье этого коммунистического дьявола то ли прогресса истории, то ли её торможения. Она коснулась его плеча в надежде, что Финляндия успокоится, но он остался прежним: то же злое, слегка гордое выражение лица и поза, которая колыхалась только вздохами. Эстония убрала руку и попробовала иной метод – села напротив его. – Эй, мистер руки в боки, чего ты такой грустный? – она озорно улыбалась и хотела передать то же другу. Финн был непоколебим. Девочка попробовала ещё раз, пытая удачу на успех. – Финляндия, это из-за меня? Из-за того, что я испортила твою еду, перед этим нагло её выклянчав? – она опустила голову и каким-то обыкновенным спокойствием, будто отчитываться ей приходилось так много раз за дню. Финн ослабил свою кислую физиономию, но грустнее выглядеть не перестал. Эстония ушла, грустная и истощенная, на кухню, в которой остались ее бледные цветные карандаши (или только огрызки от них) и бумага, коию она прихватила из дома, чтобы не утруждать друга. Она пошла рисовать.***
Спустя минут десять в руках ребенка была картина, красивая по ее меркам. Она, как могла, изобразила себя и Финляндию, держащимися за руки. Снизу было большими буквами, каким-то необычным шрифтом написано «Прости меня». Девочка улыбалась. Она спрыгнула со стула, который был слишком высок для нее, и побежала на коридору в гостиную. Финн даже десять минут спустя сидел как на похоронах, мрачный и жуткий, смотря в одну точку. Подав лист, она ожидала чего-то доброго с ее стороны, – жалости, быть может, – но он, даже не разглядев смысла рисунка, смял его и кинул около себя. Эстония была обижена, но сдержана. Она умна для своего возраста, и понятие о том, что слезы не помогут ни в одном разговоре или мольбе по жёсткому опыту наказаний отца, в нее имелся. Её реакцию можно лучше описать словом «разочарование». – Что с тобой не так? На кого ты зол? И почему мои попытки повеселить тебя так тщетны? Бесстыдник. Финн посмотрел на нее и возразил. – Я зол на себя, из-за того, что не могу тебе помочь, когда ты дома, и на твоего отца, который кормит вас там мало, что ты так худа и бледна, что ты живёшь в дефиците. – Поэтому ты безжалостно смял мой листок бумаги, на котором красуются краски от моих карандашей? Потому, что ты ты заботишься обо мне? думаешь о моем состоянии? Странные вы, скандинавы.***
В больнице пахнет омерзительно. По крайней мере, финн так думал. Он шел по длинным, противным жёлтым коридорам к палате номер 14. Дойдя до туда, он, резко повернув в открытую дверь, широкими шагами пошел до койки знакомой. Он поднял свободную от пакета руку и поприветствовал как эстонку, так и других жителей палаты. – Как ты себя чувствуешь? – он приложил тыльную сторону руки к ее лбу, видимо не доверяя медсёстрам с градусниками. Финляндия поставил пакет с бутылями воды на край кушетки и начал доставать их оттуда. Помимо воды, финн вытащил из него коробку печенья, чтобы хоть как-то обрадовать эстонку в ее больном положении. – Если тебе будет хуже, говори врачам и мне. В первую очередь мне. – Она улыбалась в ответ на такие детские просьбы, связанные с ее здоровьем. Судя по всему, юноша не считал это замечание смешным. – Я тебе серьезно говорю. А если что-то пойдет не так, что, если у тебя, – он, приученный общением с Россией, постучал по соседней стене три раза, – будут ухудшения. Думай, прошу, о себе. – Эстония прочувствовала в этом «прошу» невероятную искренность и перестала посмеиваться. Финн переплел свои пальцы рук с ее. – Ещё! – он жизнерадостно прикрикнул и вынул изо дна пакета яблоко, на котором он предварительно вырезал «Держись» кухонным ножом. Эстония прикрыла лицо одной рукой, а второй взяла этот подарок. – Ты ведь знаешь, что у меня хорошее предчувствие. Я знаю, что скоро мне станет лучше, вот увидишь! – гость немного расслабился от таких слов. Он взял руку девушки и прижал ее к своим губам. – Тогда я спокоен. – он встал на ноги. – Не забудь, что ты должна быть сильной. Самовнушение очень влияет на самочувствие. Поставь себе цель: в мире должна появиться страна с двумя государственными финно-угорскими языками, догадаешься какими? Он улыбнулся, рукой погладил ее волосы и вышел из палаты. Эстония сидела с рукой у рта, скрывая смущение, второй держа яблоко ещё две минуты. Финляндия, довольный и наконец спокойный, выходит из отделения с леденящим названием «Отделение 2 этаж 4 онкологическое» и идёт домой.***
Зайдя домой, он смотрит в зеркало, осознавая, для самого себя делая открытие, что в последнее время он уже больно улыбчив. На всех фотографиях, которые есть в чулане его квартиры, он грустный и поникший. Может быть, его излишняя открытость связана с началом самостоятельной жизни детей Союза? или бархатной коробочке на полке? На этот вопрос ответ не знает даже сам финн.__________
Слово «любовь» не передаёт чувства дискомфорта из-за проблем близкого и радости за их решение