***
— Ты не хочешь прогуляться до Аскатлы? Я вздрогнула. Голос Валида всё ещё действовал на меня, как шипение змеи на жертву. Хотя он стал обращаться со мной нежнее, я всё ещё ждала привычного недовольства в свою сторону каждый раз, когда его видела. Сейчас он поймал меня в секционной; работу с телами на сегодня уже закончили, но мне нравилось читать в этих светлых прохладных залах. — А я… А мне можно? — А с чего вдруг нельзя? — учитель удивленно приподнял брови. — Ты разве в тюрьме? — Талосианцы не хотели рассказывать мне, как до вас добраться без телепорта… — Талосианцы не были уверены, что ты действительно пришла с добрыми намерениями. Но теперь ты лично увидела, что бывает с теми, кто плохо с нами поступил. И разве тебе захочется обидеть Тсанду? — Валид рассмеялся. Его смех заставил меня, наконец, расслабиться. В конце концов, мне и самой стоило навестить родной городишко; оплаченный месяц служащих моего дома подходил к концу и, очевидно, стоило идти получать очередное ежемесячное поднесение от Ордена. Если бы я только могла жить так, чтобы не брать ни гроша у этих ублюдков, уморивших папу… — Я с удовольствием, — я растерянно улыбнулась в ответ. — У меня есть камень, заряженный нашими жрицами. Попадём прямо в храм Талоса, Тсанда поручила мне донести до них новости о наших проблемах и докупить зелий. После я планирую осесть в «Медной короне» и пропустить чарку-другую, посмотреть на живых людей. Для разнообразия, — добавил Валид, хмыкнув. — Ты вольна делать всё, что пожелаешь. Условимся о времени, встретимся в храме Талоса и телепортируемся обратно. — А если я тоже захочу выпить в «Медной короне?» — побыть вдвоём с учителем, который вдруг стал воспринимать меня как… Как что-то, что может не раздражать, показалось мне очень хорошей идеей. — Да без проблем. Мне так даже будет спокойнее, — кивнул он. — На случай, если кто-то всё же узнал, куда и зачем ты пропала из города. Если нет вопросов, то собирайся. Я переоденусь во что-нибудь, что… не выдаст во мне мага, но скроет метку на плече. Через час у выхода из храма. — Идёт, — радостно кивнула я. От шума клокочущей машины талосианцев захотелось прокричать заклинание тишины. За время жизни в храме я привыкла к размеренности и спокойствию. А ещё привыкла к ощущению комфорта и безопасности. Воспоминания о том дне, когда я явилась сюда в состоянии безграничного и всепоглощающего отчаяния, заставили само нутро похолодеть; мне вдруг захотелось вцепиться в рукав Валида, чтобы он никуда от меня не отходил. Мне было непривычно видеть учителя в нехарактерной для мага одежде; туника оливкового цвета с длинным рукавом скрывала метку Хвалёного, но позволяла лучше разглядеть комплекцию Валида. Я с удивлением отметила, что лёгкая хлопковая ткань обтягивала мощные дельтовидные мышцы, будто некромант всю жизнь махал не посохом и ножом, а моргенштерном. Усилием воли я заставила себя собраться. В штаб Ордена всё равно надо было идти, да и вновь упасть лицом в… лужу собственных испражнений пред суровыми очами моего руководителя совершенно не хотелось. — С заходом солнца жду тебя в таверне, — спокойным тоном распорядился Валид, махнув в ответ рукой поприветствовавшему его жрецу. — Или ты передумала? — Нет. Буду там, вовремя. — Замечательно. И, Химонас, — он повернулся ко мне, нахмурившись, — будь осторожна. Метки на тебе нет, но… ты — такое же дитя Велшаруна. — Я полжизни скрывалась здесь в толпе, — улыбнулась я. — Уж с этим я справлюсь. Он ответил мне мягкой улыбкой. Аскатла. Город Монет, город торгашей, город воровства, бандитских гильдий и коррупции. Город, где Келемвор диктует свою волю, заставляя таких, как я, слоняться безмолвными призраками. Город, где среди тысяч людей я чувствую своё одиночество так остро. Я шла по набережной, раздражённо оглядываясь вокруг. Буйство вульгарной роскоши Храмового района раздражало меня так же, как когда-то маму. Позолоченные крыши, стены, отделанные белым калимшанским мрамором, пёстрые витражи окон священных построек; бронзовый парапет и филигранно выложенная отшлифованной каменной плиткой мостовая — казалось, что сюда стекалось всё, что осталось от городской казны после Правительственного района. Огромные монолитные постройки заставляли чувствовать себя одной из беззащитных букашек, трясущимися лапками несущих пожертвования тем, кто обещал держать себя в холоде и голоде. В некоторых районах Аскатлы крыши домов падали прямо на головы своих хозяев, а об выбоины в брусчатке того гляди и ноги поломать — дело нехитрое. Но только не здесь. Штаб Ордена Сияющего Сердца превосходил своей грандиозностью даже здание Совета Шестерых. Дворец, достойный тэйского зулкира, не иначе; я привычно задрала голову, чтобы рассмотреть бельведер, в котором лениво топтался часовой. А после, вздохнув, обречённо поплелась внутрь. В центральной зале всегда было оживленно. Череда лиц и доспехов, мельтешивших взад-вперёд, вызывала желание протереть глаза, как будто кто-то метнул в них магической пылью. Кабинет офицера, занимавшегося выплатами по потере кормильца, находился в самом начале безумной анфилады комнат, где решались очень-важные-вопросы, и я привычно юркнула в знакомую дверь. Дебёлый сержантик, которого списали в штабные крысы, видать, из-за растерянной формы, изобразил учтивую, но совершенно неискреннюю улыбку, когда выслушал мою просьбу. Ещё бы, до сего момента я забирала выплату лично, хоть это и стояло мне поперёк горла. Теперь же они должны были доставлять деньги в моё имение; закон Аскатлы позволял семьям погибших рыцарей распоряжаться финансовыми активами так, как им заблагорассудится. Благо, мажордом работал в нашей семье с самого моего рождения; я знала, что он оплатит стражникам положенную сумму и возьмёт себе ровно то, что причитается. Работникам рыцарских семей было не привыкать видеть хозяев раз в полгода; мужья мотались с одного увлекательного задания на другое, высылая деньги от случая к случаю, а жёны, пользуясь фамилией и достатком, вообще не думали о том, откуда берутся деньги на все эти праздники жизни. Что касается нашей семьи, то здесь, конечно, всё было как всегда непросто. Мама полулегально переписывала магические пергаменты и варила зелья, помогая магам Аскатлы. Те, в свою очередь, доставали для неё редкие фолианты. Интересно, кто же тот доброхот, что достал книги по некромантии?.. — Химонас! — меня окликнули, когда я дернула ручку тяжелой металлической двери, ведущей вон из этого распрекрасного места. Он сильно изменился с возрастом. Пшеничные локоны покрылись сединой, некогда гладкое, но широкое лицо с мощными надбровными дугами сплошь покрывали рубцы от заживших боевых ран. Неизменными оставались только слегка приплюснутый нос (в детстве я дразнила его картошкой. Мама ругалась, папа заходился от восторга) и глаза цвета крепкого эля. — Принесла нелегкая, — буркнула я, разглядывая Аджантиса. — Чего тебе? — Очаровательно дружелюбна, как всегда, — рыцарь улыбнулся, положив руку на эфес меча. Мне всегда так сложно было принять, что они с папой служили одному богу; Аджантис был истинным воином, диктовавшим волю Хельма через лезвие клинка. Папа воспевал Стерегущего в молитвах, не притрагиваясь к колюще-режущему оружию, как требовал того устав. — Я несколько раз заходил к тебе домой, хотел проведать, предложить помощь. Мажордом сказал, что ты в отъезде. — Да, решила жить в уединении, чтобы не проведывали, — огрызнулась я. — Понимаю. Извини, не хотел показаться навязчивым. Я знаю, как это нелегко, когда все лезут с сочувствием. — Славно. Вот и не лезь. — Слушай, — Аджантис вздохнул, оглядываясь, будто боясь, что кто-то услышит наш разговор, — я знаю, что пособие… вряд ли покрывает все твои нужды. Стэйлис и Аномен… История потомков Баала связала нас навсегда, нравится тебе это или нет. Я правда хочу помочь. Я знаю, что мама волновалась за твои способности. В храме Хельма тебе всегда найдут достойное место для работы, а я буду следить, чтобы никто не смел обижать тебя. Я знаю, что зря надеюсь на твою взаимность, на то ты и носишь фамилию Делрин, но хочу, чтобы ты знала, что я не оставлю тебя, если придёт беда. Как не оставил когда-то Стэйлис. — Какой широкий жест, — проворчала я, хотя новый укол страха знатно сшиб мой гонор. Я до сих пор не знала, поделилась ли мама с ним тайной моих умений, но в его голосе отчётливо уловила нотку тревоги. — Спасибо. Но сейчас, пожалуй, я побуду подальше от шума большого города. Больно, до сих пор. Я ещё не решила, что делать дальше… со всей своей жизнью. — Время лечит, — он протянул, было, руку, чтобы дотронуться, но, поймав мой ледяной взгляд, отпрянул. — Если вдруг ты сменишь гнев на милость, то я всегда к твоим услугам. «Святоша блаженный», — подумала я про себя.***
Эта комната не была камерой. Но она стала тюрьмой для одного волшебника с изувеченной душой. Аджантис застыл на пороге, нервно потирая руки. Дикий маг, запертый в тесном помещении, скудно обставленном дешёвой деревянной мебелью, смотрелся, как тигр в клетке перед цирком на Променаде. Его кровь — стихия огня. Его разум — стихия холода. Его нельзя посадить на цепь. Аджантис слишком хорошо помнил тот день, когда первый раз увидел Стэйлис. Улыбчивая, неуклюжая, закутанная в нелепую старомодную мантию на несколько размеров больше. Запуганная, потерянная. Но так отчаянно стремившаяся жить. Каждое второе заклинание пыталось убить её, энергия хлестала неудержимыми потоками. Она кричала ночами от кошмаров, но днём всё равно шла вперёд. Она столько раз уклонялась от кинжала, пущенного в спину, но протягивала руку каждому, кто хотел помочь или искал её дружбы. Годы беспощадны. Судьба глуха к мольбам. Аджантис чувствовал, как вставал комок в горле, когда он смотрел на Стэйлис теперь. Синяки разлились под её серыми глазами цвета металла, что всё так же сияли, точно луна над озером; змейки вен причудливо растекались под кожей иссохшихся рук; под кожей, испещрённой шрамами, что оставил когда-то Айреникус. Волшебница почти не улыбалась. В уголках глаз появились первые морщинки — свидетели уродства, накладываемого магией на организм своего хозяина. Она могла убежать, спрятаться. Взять трон Баала после победы над Амелиссан. Бросить друзей расхлёбывать всё это, отомстить мужчине, истязавшему её душу. Стэйлис не была бы собой, если бы сделала это. Парламент Тетира распорядился поймать и обезглавить каждого её приспешника, а Орден Сияющего Сердца потребовал рассмотрения дела в их штабе; прелата волновали его люди, конечно же. — Адж, — устало обратилась заключённая к другу, — им удалось скрыться от преследования? Он горько усмехнулся. Стэйлис покинула свой отряд однажды ночью, не распрощавшись; она знала — друзья последуют за ней. Волшебница явилась в штаб Ордена сама, признав вину. Она ни за что не позволила бы им схватить Эдвина и Виконию, зная, что несчастных казнят без суда и следствия. Только лишь за факт происхождения. Аномен и Келдорн явились на допрос чуть позже. Наверное, старый паладин сильно негодовал; он собирался поговорить с начальниками заранее, подготовить их. Стэйлис не хотела, чтобы он рисковал своим положением. Они все слишком многое отдали, чтобы дать ей возможность выжить. Стоило ли? Её породили ради ритуала. Смерть дитя во имя жизни обожествлённого папаши, помешанного на убийствах. Наверное, Аномен был прав, нельзя вмешиваться в божьи промыслы. Аномен… Аджантис видел, как они смотрят друг на друга во время допросов. Жрец кричал, что любит её, требовал обвинить во всём его. Дескать, его несдержанность породила обстановку, в которой она не могла принимать здравые решения. Волшебница утверждала, что совратила его, силой заставив участвовать в её бесчинствах. Она тоже любила и знала, что для него значит служба в Ордене. — Бежали, не переживай. Эдвин сказал, что заберёт Налию и рванёт в сторону Тэя. Имоэн и Виконию приняла Эллесим, новости о ваших приключениях долетели даже до Сулданселлара. Эльфы их не сдадут. Да и наши советники попросту побоятся туда сунуться. Стэйлис сглотнула, приложив руку ко рту. В следующую минуту она, всё же, не сдержалась; согнувшись пополам от неистового спазма, она выпустила из себя съеденный завтрак. — Боги, — из глаз волшебницы потекли слёзы, — по несколько раз на дню. Не могу есть, совершенно, — она отерла рукавом рот, тихо всхлипнув. — Помоги Хельм! — Аджантис вышел из оцепенения и бросился к другу. — Что с тобой?! Ты же бледная, как нежить, неужели захворала? — Я даже магией воспользоваться не могу, — она постаралась вдохнуть как можно глубже, пытаясь унять новый спазм. — Наверное, меня просто тошнит от моей жизни, — Стэйлис скривила губы в презрительной ухмылке. — Послушай, — рыцарь приобнял её за плечи, — тебя нужно показать жрецам. Я сопровожу тебя лично, здесь, в штабе, есть жрица Тира. — И чем она поможет убийце? Даст яду? — Пожалуйста, не говори так, — Аджантиса передёрнуло. — Они обязаны оказать тебе помощь. Неизвестно, как ритуал избавления от метки повлиял на твой организм, тебе же даже не дали времени на восстановление! — Брось, — фыркнула Стэйлис. — Если уж суждено сдохнуть, пусть так и будет. — Стэйлис, — сурово ответил ей друг, — не глупи. Считай, что это твоё извинение за небольшой инцидент в холмах Копьедуя. Покажись жрецам! — Шантажист, — улыбнулась волшебница, но тут же вновь скрючилась, прижавшись к коленям. Долго с заключённой жрица Тира не возилась. Прочитав пару молитв, пожилая женщина, поправив седую до самого последнего волоса косу, суетливо бросилась к шкафчику с зельями. Стэйлис удивила решимость помочь ей; глядя, как священнослужительница переставляет бутыльки, читая этикетки, волшебница позволила зародиться в сердце слабой надежде, что кто-то действительно её пожалел. — Вот, — флакончик задорно звякнул об стол. — Выпейте, к утру проблема решится. — Так вы не расскажете мне, что случилось? — Стэйлис осторожно взяла зелье в руки. — Это лекарство? — Да. Лекарство от дурости, — злобно бросила жрица. — Дорогая, ты понесла. Если отец — жрец Хельма, которого ты, как утверждаешь, совратила, то лучше выпей это. Не порти юнцу жизнь. Он ещё сможет построить карьеру, если с тобой как-нибудь разберутся. Стэйлис чуть не выронила флакон. Она ошалело уставилась на служительницу Тира, не веря своим ушам. — Послушай, — продолжала увещевать её жрица, — ты же не знаешь, как давно это… случилось. Я не могу сказать точно, была ли на тебе метка тогда. А если была? Думаешь, стоит плодить скверну? Стэйлис положила руку на живот, переваривая услышанное. Так вот почему дикая магия не отзывалась на попытки укротить тошноту — она оберегала жизнь, ещё более хрупкую и беззащитную, чем её собственная. Весь этот извилистый путь, от Крепости Свечи и до Амна, волшебнице казалось, что она годна только лишь для того, чтобы кормить смерть. Реки крови омывали её путь, пусть разум и отказывался принимать наследие отца. А теперь… Стэйлис выжила, хотя мать родила её, чтобы убить. Стэйлис выжила, когда её пытал Айреникус. Стэйлис выжила, сражаясь со своими братьями и сёстрами. Она убивала намеренно, она несла смерть, когда не желала того. А теперь она принесла жизнь. Пропади он пропадом, этот Амн, найдётся на свете божество, которое примет её дитя. Даже несмотря на то, что жрица Тира хотела его убить. Стэйлис сжала флакон в руке и подалась вперёд; стекло хрустнуло, податливо раскрошилось. Осколки впились в ладонь, кровь капала на стол, в лужу жидкости, которая хотела убить. Жрица испуганно отодвинулась, крякнув и побледнев. — Иногда смерть нужна, нужна, чтобы жить, понимаешь?! — Понимаю, — Стэйлис рассмеялась, разглядывая порезы на руке. — МЫ тебя услышали.