Тени старых крыш

POV Джерард       Словно вор, я бесконечно оглядываюсь, пробираясь к выходу, стараясь унять обжигающие слёзы. Я чувствую, как медленно умирает моё сердце, сбрасывая надежды как листья, до тех пор пока не остаётся ни одной, ни единой надежды. Ничего не остаётся...       Как в тумане выхожу на улицу, замечая вдали смеющегося Вентца. Рядом с ним вертится Майки, неловко поправляя грубую оправу очков и смущённо заглядывая в лицо брюнету. Берт устало говорит по телефону, нервно поглядывая на часы.       Мда. Так и знал, наш новый знакомый тот ещё ловелас, и мой невинный братец уже заглотил наживку. Браво, Питер. Ох, страшно подумать, что сейчас начнётся, попади я в их поле зрения.       Ну уж нет, только идиотских расспросов мне сейчас не хватало! Бесшумно нырнув в ближайшие кусты, я в спешке скрываюсь из виду, позабыв о своей недавней хромоте.       Фрэнки... Мой ангел-хранитель, товарищ по несчастью, который так быстро стал мне дороже воздуха, которым дышу... Он во всём винит меня. Что ж. Справедливо. Меньше всего я хотел стать тем, кого презирает возлюбленный. И всё же это произошло. Фрэнк ясно дал понять, что не желает меня знать.       Через боль пиная ногой банку из-под колы, я бреду дворами, словно не замечая дыхания осени. Ветер холодными пальцами пробирается под толстовку, нещадно треплет красные пряди, выбившиеся из капюшона.       Срываются крупные капли с неба, предвещая затяжной дождь. Плевать. Холод в душе не сравним с непогодой. Погрузившись в размышления о случившемся не замечаю, как снова оказываюсь в больнице. – Представляешь, новый труп, кошмар, – на посту громким шёпотом сплетничает по телефону сестра милосердия, жалостливо хмурясь и вглядываясь в моё осунувшееся лицо. – И главное, что здесь забыл пациент из другого отделения! У нас и так смертность зашкаливает! Ладно, я ещё позвоню... Джерард! Это вы? Идите-ка сюда! – Неа, это не я, – безразлично бросаю через плечо, на секунду оборачиваясь. – Очень смешно, мистер Уэй! – Я вам не мистер, – бурчу себе под нос, удаляясь. – Где ваши манеры, молодой человек? Почему я должна гадать, где вас носит? – Ну, это... Искал своего врача, только и всего, – лгу первое, что приходит в голову. – Об этом я и хочу сообщить. Хорошие новости. По результатам вчерашних обследований, доктор принял решение о вашей выписке. Уже завтра сможете отправиться домой. Дома, как говорится, и стены помогают, – мягко улыбается женщина.       Ага, конечно. Никто же не скажет прямым текстом, что моя самая дешёвая страховка больше не покрывает нахождение в этом лечебном учреждении.       Обречённо кивая, бреду дальше по коридору. В одном она не ошибается, от стен действительно помощи больше, чем от родных. Войдя в палату, плотно прикрываю дверь, без сил заваливаясь на койку.       Уткнувшись лицом в подушку, принимаюсь мысленно считать до ста, чувствуя как неумолимо разрастается боль в районе солнечного сплетения.       Кажется, так паршиво на душе мне было... Да никогда. Никогда так паршиво не было. Нашарив на тумбочке обезболивающее, направляюсь в уборную.       Горсть белоснежных капсул отправляется в рот. Я сижу у умывальника на полу и чувствую, как затекают ноги, становясь ватными, а боль и не думает уходить, напротив, к ней добавляется странное чувство. Безразличие.       Бездумно заткнув слив, включаю воду, усевшись на край ванной. Телефон в кармане жужжит уже пятый раз, и я наконец, отвечаю. – Здрасьте, автоответчик в отпуске, с вами говорит пылесос! – изо всех сил стараюсь придать голосу бодрости, но выходит скверно. – Джерард! Где ты, чёрт бы тебя побрал?! – взволнованный голос брата заполняет маленькое помещение, и я крепче прижимаю трубку к уху. – Майки... Я тебя очень люблю, ты же знаешь это?       Пауза. – Джи... Ты меня пугаешь... – Мне нужна твоя помощь, только обещай не быть занозой в заднице. – Не могу я такое обещать, – тут же отвечает младший Уэй, – Но я сделаю всё, о чём попросишь, – серьёзно продолжает он, заставляя меня гордиться своим братом. – Майкл, слушай меня. Когда всё закончится, скажи Фрэнку... скажи Фрэнку, что я всё понял. И... передай мою любовь бабушке и друзьям, которых я так хотел бы узнать получше. Теперь ты должен заботиться о них. Вы должны заботиться друг о друге. Майки, самое трудное в этом мире – жить в нём. Будь сильным, живи. Ради меня. – Джерард, блять, что ты несёшь? Эй! Дж...

***

      Берт наверное, расстроится. Он ведь даже работу мне предложил, чтобы вытащить из этого беспросветного пиздеца, а я... обыкновенная неблагодарная свинья.       И почему я в такой момент думаю об этом? Может потому, что наконец обрёл друзей, которых у меня никогда не было? Или потому, что всеми силами цепляюсь за малейший повод остаться?       Сбросив очередной звонок, смахиваю со лба капельки пота и слегка пошатываясь, слезаю с бортика ванной. Нащупывая в кармане неизменный листок с ручкой, что теперь всегда были при мне, устраиваюсь на крышке унитаза.       "Не хочу и не могу жить после того, что сотворили эти ублюдки. Арчи Прескотт и его дружки-извращенцы совершили надо мной акт насилия, и я разбит, покалечен и сломлен. Они лишили меня самоуважения. Всё, что я испытываю изо дня в день, это отвращение к самому себе. И страх. Бесконечный страх. Это должно закончиться. Не думал, что смогу, но теперь... теперь мне уже всё равно."       Я медленно снимаю толстовку и джинсы, аккуратно сложив их в стопку. Оставшись в больничной пижаме, задумываюсь лишь на секунду, после чего стаскиваю и её.       Закусив губу, раскрываю ладонь и с замиранием смотрю на плоский картонный коробок. Странно носить с собой лезвия, не правда ли? Я даже не понимал, нахрена они мне, когда импульсивно стащил их из перевязочной пару дней назад. Теперь же эта маленькая кража обрела смысл.       Болезненные воспоминания о том, как я до зубовного скрежета боюсь игл и прочих колюще-режущих сводят меня с ума. Этот страх преследует с самого детства, но я давно уже не ребёнок... Сколько можно бояться?       Как я существовал все эти годы? Сколько раз смотрел на свои вены, изучая их с хирургическим интересом? Сколько раз высыпал на ладонь горсть транквилизаторов, которые запросто могут дать желанное отупение и успокоение?       Я заебался думать об этом.       Словно в трансе улыбаюсь в пустоту, и борясь с желанием зажмуриться, короткими рваными движениями кромсаю запястья. Это даётся не так легко, как я себе воображал, ведь простые порезы оставляют лишь царапины, и тогда я наконец понимаю.       Вдоль. Вены режут вдоль, а не поперёк. Тонкое лезвие меняет направление, входя как раскалённый нож в масло, и о чёрт... Как же это, оказывается, больно...       Струйки венозной крови пачкают кафель, когда я вспоминаю о предсмертной записке и тянусь за ней, оставляя исписанный клочок бумаги рядом. Вложив в эти несколько строк всю боль, что терзает меня, я не смею винить в своей смерти того, кто однажды уже спасал меня.       Мгновение кажется вечностью. Я сижу в крошечной ванной, обнимая себя за плечи и сдерживая рвущийся наружу стон. Стон от физической боли, которой я пытаюсь заглушить моральную – боль от слов Фрэнка, но ничего не выходит. Лишь багряная кровь стекает по моей бледной коже, окрашивая воду в тёмно-красный. – Джерард! Ёб твою мать, ты что творишь?! – дверь распахивается от удара, и я слышу оглушительный вопль Майки, который тут же бросается звать на помощь.       Голова кружится, я сползаю на дно ванной, бессознательно принимая позу эмбриона, и мои спутанные мысли стремятся к Фрэнку. Надеюсь, когда-нибудь он простит меня. Горячая вода расслабляет, ускоряя кровотечение.       Слабость одолевает, глаза закатываются, и я уже не в силах разобрать, кто тащит моё безвольное тело из ванной.