Factum Brutum Mortis

      Прохладный ветерок опустившегося на столицу утра гулял между разношёрстными зданиями, соединяющимися друг с другом и образующими лабиринт центральных улиц и двориков. Полупрозрачная занавеска приподнималась, надуваясь от сквозняка, прокрадывающегося сквозь приоткрытое окно, приносящего в комнату влажный аромат расцветающего дня. Мужские пальцы обхватили золочённый шпингалет и повернули его, закрывая окно. Ещё секунду взгляд серо-голубых глаз был устремлён на постепенно оживающие тротуары и дороги, заполняющиеся медлительными пешеходами, сонными трамваями и неторопливыми автомобилями. А потом он, отвернувшись, отошёл и сел за стол, уронив лицо в ладони.       Его хмурое настроение сопровождалось ожиданием пасмурного, возможно, дождливого дня. Он дёрнул рукой, заставляя часы высунуться из-под белоснежной манжеты, а потом глянул на циферблат: было рано даже для завтрака, но, будучи проснувшимся среди ночи, он так и не смог заставить себя заснуть. Мысли метались, двоились; одна сбивала другую, застилая невидимой волной.       Он был зол, казалось, на всех окружающих, когда Виктория просто ушла, не оставив ни адреса, ни каких-либо ещё контактов. Но Альберт же не виноват, что соглашение на его милостивое предложение подвезти её до дома было не дано. Значит, где-то в плане была допущена ошибка, раз ей не захотелось продолжения; намеки были довольно смелыми, как он считал. Должно быть, у Виктории просто дурной вкус: она вовсе не разбирается в мужчинах.       Альберт хмыкнул. Надо было попросить шофёра приехать раньше и покататься по городу. Вена прекрасна даже в такую погоду: она становится немного унылой, местами серой, но всё же притягивающей. Хотя Берлин всё же неизменно превосходен, какой бы ни была погода, — решил Альберт, смотря на сгустившиеся облака сквозь стекло. Эти два города — они вдохновляли его, настраивали на нужный лад, но то ли сегодня погода более унылая, чем обычно, то ли это нечто другое спровоцировало пессимистичный настрой мужчины.       Мысли снова против воли вернулись к вчерашнему вечеру. Всё было действительно чудесно: хоть Шриттель больше предпочитал овощи, он не мог не заметить, что кисловатый из-за лимона вкус таящей дорадо был волшебен, вино тоже оказалось весьма сносным, несмотря на то, что немного вязало язык; сладкий, воздушный десерт и меланхоличная, местами надрывная соната Вагнера, исполненная действительно умелым скрипачом, составили отличную пару, а молодая женщина напротив должна была бы стать приятным дополнением... и уже вне ресторана, разумеется. Он чувствовал себя немного сконфуженным, когда, воспряв духом, внезапно предложил довезти её до дома. Однако, ему казалось, что именно этого Виктория и ждала, чтобы согласиться, но поступила в точности, да наоборот, облачив его вечер и все проделанные за этот промежуток времени старания в пустое времяпрепровождение. Нет, Альберту не было жалко денег, но и просто созерцать её, точно полотно в галерее, мужчина не планировал. Хоть она и являлась такой, будто сошедшей с картин великих мастеров... И это его раздражало. Настолько приятных и провальных свиданий в его жизни ещё не случалось.       Он поднялся со стула, направился в ванную комнату, где остановился у зеркала, оперевшись ладонями о снежно-белый глянец раковины. Альберт скептически рассматривал своё лицо, которое сегодня казалось ему осунувшимся и совершенно непривлекательным: прядь зачёсанных волос чёрной линией упала куда-то на левую бровь, уголки рта опустились, образовывая морщины, а вокруг них появилась щетина. Он включил воду, и холодная струя, устремившаяся вниз из крана, стукнувшись о дно, разбилась на десятки брызг, через мгновение расплывшимися серыми пятнами на белизне его рубашки, сверкающей холодом. Альберт тут же сбавил напор, и его пальцы недовольными движениями пробежались по пуговицам, вытащили серебряные запонки, и рубашка была повешена на тёмную спинку стула, что стоял в углу. Мужчина, вернувшись к раковине, набрал в ладони ледяной воды и умыл лицо, а затем снова направил льдистые глаза на серебристую поверхность. С его бледной кожи стекали капли, казавшиеся густой ртутью, когда на них падал стальной свет из окна.       И почему Виктория так рассматривала его — настолько открыто и тщательно, что он, не видя этого — чувствовал кожей, которую от этого ласкающего взгляда пробирал жар? Она смотрела на него так, будто в его внешности было что-то особенное; так, как обычные люди этого никогда не делали. Скорее всего, действительно нашла его черты похожими на чьи-то, но теперь Альберту это не удастся узнать — Виктория не выразила желания увидеться снова. И он, разумеется, не будет падать ниже своего достоинства и искать с ней встречи. На нет и суда нет.       Он не отрывал взгляд от зеркала, когда наносил на лицо белую густую пену, когда жёсткая бритва резала короткие волоски, а потом опускалась в воду, смывая их. Мужская рука, сжимающая деревянную поверхность ножки, остановилась, взлетев к ещё небритому месту, что протянулся слегка видно над всей верхней губой. В следующий момент бритва со звоном опустилась на хладную эмаль раковины, вода закружилась в неистовом водовороте, шумно спускаясь в трубу.       Альберт умылся и направился к гардеробной, попутно вытирая лицо полотенцем. Он достал из шкафа рубашку, аналогичную той, что оставил в ванной, и, когда хлопковая ткань была застёгнута на все пуговицы, на неё опустилась чёрная, резко контрастирующая, — пиджака. Мужчина завязал и туго затянул галстук; приколол его зажимом с каким-то узором, известным только ему.       Улица встретила Альберта тишиной, нарушаемой лишь посвистывающим ветром, шелестом редких весенних листьев, влажными шагами прохожих. Он, придерживая шляпу, пересёк тротуар и замер, оглядевшись по сторонам. Тут же из-за поворота выехал автомобиль, остановился напротив Шриттеля, который, открыв заднюю дверь, опустился на кожаное сиденье.       За облепленным каплями окном картинки хмурого города мелькали одна за другой, но Альберт не смотрел на них, ведь линзы его очков были совершенно чистыми, а два глаза за ними — устремлёнными на бумаги. Они бегали по ровному шрифту, вдруг остановились, не сходя с чёрных букв, и раздался приглушённый голос Альберта:       — Можете, пожалуйста, сбавить скорость, — обратился он к шофёру. — Мне неудобно читать.       Он не хотел, чтобы устали глаза: день предстоял длинный и муторный, включающий в себя два важных совещания.

***

      Чем ближе подкрадывался вечер, тем более измотанным мужчина себя чувствовал. На первой встрече Альберт задержался (точнее, задержали его), тем самым опоздав на обед. Вторая встреча была такой же бесцветной и нудной, как и погода за окном, но он с наигранным энтузиазмом продолжал поддерживать тему. Весь день тянулся в отстранённой задумчивости и неизменной сумрачности настроения.       На обратном пути до дома Альберт не делал ничего, кроме как скучающие смотрел в окно, водрузив на кулак подбородок. Звуки дождя, стучащего по крыше, и скрипучих дворников, скользящих по стёклам, начали порядком надоедать, поэтому он попытался закрыться от них, рассматривая мелькающих один за другим прохожих. Все они сливались с серостью города, ни чем не выделяясь, будто не имея индивидуальности. Даже одинаково сбегали от летящих вниз, раздражающих капель: кто-то держал над головой газету, кто-то закрывался кожаным портфелем, кто-то — придерживал зонтик, а кто-то просто шагал, наверняка чувствуя, как одежда, насквозь вымокшая, неприятно прилипает к телу.       Автомобиль остановился на перекрёстке, пропуская поток, и тут же взгляд Альберта наткнулся на женщину, пытающуюся поймать попутчика, стоя под зонтом, с которого, точно с крыш домов, лилась вода. Она показалась ему очень знакомой... Светлые волосы, тёмный плащ, лаковые туфли... Виктория! Шриттель тут же приказал шофёру подрулить к ней и приоткрыл окно, но из-за зонта выглянуло не милое, немного растерянное, мечтательное лицо Виктории, а другое — более тяжёлое, приземлённое, но красивое. Он выругался в мыслях, когда эта высокая женщина подошла ближе, стуча каблуками по тёмному граниту тротуара.       — Ох, уважаемый Герр! — воскликнула она голосом более низким и грубым, нежели каким был голос Виктории. — Вы не представляете, насколько я признательна, что Вы остановились! Я вся вымокла!       Альберт изобразил на лице что-то, отдалённо напоминающее улыбку, и приоткрыл дверь, отодвигаясь в сторону. Безусловно, он мог и уехать, но вечер требует эмоциональной разрядки, а эта женщина, если она не замужем, очень даже подходила.       Она уселась на скрипучую кожу сиденья, отряхнув и закрыв зонт. Салон тут же наполнился приторным ароматом её парфюма, а она беззастенчиво уставилась в глаза Шриттеля своим голубым, томным взглядом. Альберту он показался каким-то излишне вызывающим, хитрым, напоминающим лисий. А вот у Виктории был более необычный, открытый; в её глазах нельзя было отличить радужку и зрачок, отчего они казались мужчине покрытыми позитивно-мрачной, искрящейся таинственностью. Но, тем лучше: значит, эту новоприобретенную знакомую легче будет обольстить.       — Альберт Шриттель, — представился он.       — Катерин Бекстен, — её красные губы выразили улыбку, сквозящую кокетством. — Очень приятно.       — Взаимно, — с плохо скрываемым равнодушием сказал он и снова уставился в окно.       Мужчина решил, что эта Катерин, скорее всего, поведётся на стратегию с рестораном, поэтому стоит попробовать. Он предложил ей поужинать вместе, и она, не раздумывая, согласилась.       Альберт выбрал один из тихих ресторанчиков близ Зингерштрассе. Хоть эта улица и была одной из центральных, в одном из заведений, находящихся там, по будням бывает довольно мало народу.       Они заняли столик, затерявшийся за бронзовой кованой ширмой в самом углу; женщина тут же заказала белое вино и мясной стейк, а он — закуски и салат. Пока Катерин рассматривала свои ногти, Альберт скользил взглядом по тем участкам её тела, которые не были скрыты столом. Тёмно-бежевое с блёкло-голубым незамысловатым узором платье сидело на её фигуре как-то плотно, натягиваясь на пышной груди с каждым вдохом; плечи были настолько ровными, что шея оказалась в точности им перпендикулярна, переходя в подбородок со впадинкой, который показался Альберту немного тяжеловатым для её лица. Когда фройляйн Бекстен поджимала тонкие губы, ему всё виделось, что ещё чуть-чуть — и алая помада выйдет за их резковатые контуры.       — Вы ничего, кроме салата себе не взяли, Альберт? — поинтересовалась она, натянув вверх тонкую ниточку брови.       — Нет, — он пожал плечами, отметив, что былой аппетит куда-то ускользнул.       Мужчина откинулся на спинку стула, закинув руки на грудь и выпрямив ноги под столом.       — Ну так же нельзя, — грудной голос её звучал завораживающе, но не затрагивающе. — Вам стоит отведать хотя бы мяса.       — Я не люблю мясо.       — А рыбу?       Он покачал головой, а потом поднял её, ища глазами фрески, но обнаружил лишь излучающие приглушённый свет небольшие люстры, тоскливо свисающие с желтоватого потолка. Катерин рассказывала ещё что-то, а он лишь кивал, периодически изображая на лице кривую улыбку. Её голос лился монотонным течением, а он всё смотрел в её лицо, пытаясь найти в нём нечто, неизвестное даже для него. Что он искал? Схожесть с кем-либо? Только не с Викторией! Да, эта странная девушка, Виктория, выделялась, иначе — не обладай она столь необычной, приковывающей взгляд наружностью — он бы сдержался от шпильки в её адрес при первой встрече, не стал бы приглашать в ресторан, не пытался бы привлечь её внимание и вызвать восхищение.       — Фройляйн Бекстен, Вы не откажетесь от десерта? — попытался прервать поток зашедших в неверное русло мыслей Альберт.       — К сожалению, откажусь. Не люблю сладкое, — промурлыкала женщина, поправив светлые холодные волосы, забранные в замысловатую причёску, которая, мужчина был уверен, слыла неприкосновенной, так как просто потеряла бы свой вид от этих самых прикосновений.       — И, прошу Вас, Альберт, обращайтесь ко мне по имени, — её пальцы провели по нарумяненной скуле, остановились у подбородка, для которого через мгновение стали опорой, сжавшись в кулак. — Вы из Германии?       — Мне просто близка их политика, — усмехнулся он.       Её губы сложились в трубочку, позволяя воздушному звуку «О» вылететь оттуда, а потом растянулись в улыбке, образовывая складки в уголках. Внезапно он почувствовал прикосновение к его ноге, спрятанной за плотной тканью брюк, что тотчас слегка задралась, когда ножка Катерин потянулась вверх. Альберт мысленно нахмурился: могла бы придумать более оригинальный приём, а то этот весьма распространённый.       — У Вас такое интересное лицо, Альберт, — выдохнула она, а он, сверкнув глазами, самодовольно поднял брови: дело, можно сказать, в шляпе.       — Благодарю, Катерин, но, боюсь, не столь прекрасно, как... — он вдруг сомкнул губы, и конец предложения так и застрял в горле.       Ему перехотелось делать комплименты, а она продолжала заинтересованно взирать на него через опущенные неестественно длинные ресницы.       — Вы не против, если я закурю? — поинтересовалась женщина, покрутив плечом, когда поняла, что его фраза так и останется неуслышанной ею.       — Как хотите, — бесстрастно ответил он. — Хотя, если позволите, я бы попросил Вас сделать это на улице. Как закончим ужин, не возражаете?       Бекстен понимающе кивнула головой и отложила сумку, в которой до этого уже принялась шарить рукой в поисках портсигара. Мужчина же окунулся в раздумья по поводу десерта. Шоколад совсем не хотелось, а вот что-то с фруктами пришлось бы кстати. Альберт мысленно перенёсся во вчерашний вечер, где звучит Вагнер, а не эта странная минорная, как городское состояние, импровизация, что исполняют здешние музыканты; где есть росписи на потолках, показавшиеся Виктории очень необычными, где пахнет сочными яблоками от её штруделя, и, как бы он ни кривил душою, сидит она сама.       — Яблочный штрудель, — бросив короткий взгляд на официанта, попросил Шриттель.       — Прошу прощения, но сегодня у нас его нет в меню, — проговорил официант.       Альберт разочарованно выдохнул и моргнул, расстроенно постучав пальцами по скатерти стола. Вечер выдался лишённым всякого очарования и чувства неизведанного, которые присутствовали, например, вчера. Катерину мужчина прочитал, как открытую книгу — она совсем ничего не скрывала — задай он любой вопрос, ответила бы на него. Виктория же была интересна ему в своей обворожительной замкнутости и неуловимости; будь у него время и возможность, он бы попытался разгадать её, тем самым ещё и завоевав симпатию. Но, кажется, момент ускользнул, и Альберту уже ничего не хотелось, кроме как смыть с себя этот день и забыться сном.       Неожиданно женская ладонь накрыла его, забыто покоившуюся на столе, заставив мужчину вздрогнуть и сфокусировать взгляд.       — Вас что-то гложет? — спросила Катерин.       — Извините, — мужчина поднялся со стула и поправил пиджак. — Мне пора.       — Вы не задержитесь? — растерянно спросила она.       — Нет. Спасибо Вам.       — Вам спасибо, — улыбнулась, смотря на него снизу вверх.       — Ужин полностью оплачу, — проинформировал он с излишней чопорностью. — Не беспокойтесь.       — Я и не беспокоилась, — сказала она, достала сигарету и всё же закурила.       Он поморщился, попрощался, рассчитался за ужин и, накинув плащ и торопливо нацепив на макушку шляпу, скрылся за дверью.       Влажные дороги неровно блестели желтоватым светом фонарей и голубым — луны, появившейся из-за проплывшего тяжелого и липкого облака. Пахло мокрым камнем и апатией. Засунувший руки в карманы, Альберт, понурив плечи, неторопливо направился домой и с каждым шагом, отдающимся рябью воды в лужах, чувствовал себя всё более уставшим и опустошённым...