Factum Brutum Mortis

      Надев чёрные очки, он захлопнул дверь блестящего автомобиля, и площадь расстилилась перед его размашистым шагом, но он не оглядывался на окружающих, уверенно и с нетерпеливым предвкушением следуя к мгновению, которое должно стать одним из приятнейших за последние несколько месяцев, которое, наконец, уничтожит былую несправедливость и исключит предвзятость. И он уже, чуть ли не срываясь на неуместный бег, поднимался по каменным ступеням, и, поглощённый внутренним, почти ребяческим восторгом, схватился за латунную ручку, и дверь, следуя его воле, послушно распахнулась, чтобы Альберт обнаружил кого-то, кто чуть ли не врезался в его резко вздымающуюся грудь.       — Вы? — изумлённо молвил он, когда, наконец, понял, кем оказался этот человек.       — Вы... — не менее удивлённо выдохнула Виктория, моргнув. — То есть... Да, я.       Он открыл дверь пошире и посторонился, чтобы не помешать девушке переступить порог и оказаться на солнечной улице. Затем всё же отпустил потёртую ручку, так и не войдя в вестибюль.       — Уж не следите ли Вы за мною, герр Шриттель? — шутливо прищурившись, она пристально вглядывалась в его лицо.       — Ни коем образом, — ответил серьёзно. — А почему я должен это делать?       Она озадаченно повела плечом:       — Считаете наши вчерашнюю и сегодняшнюю встречи чистой случайностью? — произнесла, заставив его лениво пожать плечами.       — Я не сентиментален, но, не кажется ли Вам, что сами звёзды приказывают нам сегодня пройтись вместе?       Она рассмеялась, поднеся руку к губам, а потом, замолчав, смахнула прядь волос с лица. А он будто и вовсе забыл, зачем явился сюда.       — Как оригинально Вы только что завуалировали свои оправдания.       — Никаких оправданий, — возразил он, а потом задумался, кое-что вспомнив. — Не могли бы Вы подождать меня здесь? Я отлучусь буквально на несколько минут.       — Вам надо в Академию?       — Это не займёт много времени, — заверил он, уже собираясь открыть тяжёлую дверь.       — Вы к профессору Мейеру? — выговорила Виктория так, словно заранее знала ответ.       Мужчина сумрачно сдвинул брови, и на его переносице образовалась морщинка.       — Да, точно.       — Неужели Вы с ним в ссоре?       — С чего Вы это взяли?       — Просто увидела, — непринуждённо объявила она.       — Я собирался кое о чём побеседовать с ним, — отчеканил Шриттель.       Он уже развернулся, как почувствовал невесомое прикосновение к плечу.       — Месть приносит лишь секундную радость, минутное облегчение. А потом уйму проблем, — тихо произнесла она, глядя в отражающие её лицо линзы. — Никогда не мстите, прошу Вас...       Шриттель задумался: с чего она вообще подумала, что он собирался мстить? Долго молчал, а потом, кивнув будто самому себе, проговорил:       — В Вашем утверждении не отсутствует смысл... — мужчина потёр подбородок.       — Я, разумеется, не буду интересоваться о том, что стало яблоком раздора у Вас с господином Мейером.       — И правильно сделаете, — сказал Альберт и предложил локоть, за который девушка тут же мягко ухватилась. — Ведь в этой ситуации нет совершенно ничего интересного.       — Вы связаны с искусством?       — Именно.       — И в какой области трудитесь, если не секрет? — спросила она, подняв голову и посмотрев на его профиль.       — Архитектура, — изъяснил мужчина. — А Вы в каком направлении просвещаете?       Воздушный смех её рассыпался кристаллами невидимого песка и растворился в лучах, по очереди выглянувших из-за дома, чьи балконы и эркеры придерживались атлантами, которые дадут им рухнуть только тогда, когда беспощадное время заставит камень покрыться трещинами, или когда он будет уничтожен людьми.       — О, я не преподаватель, — смахнув слезинку и словив вопросительный взгляд Альберта, пояснила Виктория.       Должно быть, она договорилась с этим самым Мейером, чтобы тот давал частные уроки, решил Шриттель. Однозначно, Виктория не могла быть студенткой: ей немного больше, нежели двадцать два, хоть и внешность её нежна и субтильна.       — Увлекаетесь живописью или скульптурой? — решил уточнить он, разглядывая, как развеваются на ветру выпавшие из уложенных волос золотисто-медные пряди. Она лишь покачала головой, загадочно улыбнувшись. — Неужели архитектурой, как и я?       — Нет, мой друг, я там учусь, — смешинка ещё звучала в её голосе. — Как студентка.       Виктория умолкла, а потом остановилась, заставив его удивлённо воззриться на неё. Она молчала, лицо её не выражало ничего, кроме невесомой строгости, отразившейся в сдержанной мимике, а он начал нервничать, впрочем, хорошо это скрывая.       — Ах вот почему Вы мне кого-то... — голос её затмился умалишённо пронёсшимся мотоциклистом. — ...напомнили. Должно быть, я видела в какой-нибудь газете Вашу фотографию.       — Да, мои статьи публиковали несколько раз в газетах и журналах, — с самодовольством заявил Альберт, отодвинув локоть, чтобы девушка вновь опустила на предплечье свою ладонь.       На самом деле он пребывал в замешательстве. Сегодня Виктория более сговорчива, нежели обычно, и ему, по правде, приятно слушать её переливистый голос — не высокий, не низкий, с еле уловимой хрипотцой. И, видно, настроение у неё хорошее, ведь за предыдущие их встречи девушка не разу в отрытую не смеялась, а лишь улыбка — то ли растерянная, то ли таинственная — играла на её губах с выразительными, плавными дугами. При всём том, покоя Альберту не давал один момент, о котором он пока и думать не хотел.       Виктория же вышагивала рядом, чувствуя, как кофейного цвета ткань платья ласкает её ноги, поддаваясь порывам ветра, как мышцы мужского предплечья, спрятанные за плотными одеждами, тем не менее, периодически напрягаются и вновь расслабляются под её прохладными пальцами, как человек рядом идёт с ней в ногу, смотря вперёд, на размытые, покрытые солнечной дымкой городские очертания. Альберт был очень высок, но, наверное, так казалось девушке из-за собственной миниатюрности: её глаза находились где-то на уровне его плеч. Ещё роста ему прибавляли гордая осанка и чрезмерная стройность, граничащая с худобой, которая не скрылась от Виктории даже под этим свободным пальто горчичного цвета, которое оттенком своим напомнило девушке о пропущенном обеде. Но есть, как ни странно, не хотелось — она хотела продолжить эту прогулку, получше узнать этого странного господина.       — Погода великолепная после двухдневного буйства, не находите, фройляйн? — прервал молчание Шриттель, глядя на деревья, выстроившиеся вдоль широкого тротуара.       — Воистину.       — Тут, в Вене, погода всегда была строптивой: то дождь со снегом, то — с солнцем — и не поймёшь, что ей придётся по настроению далее.       — Соглашусь, — она бездумно смотрела на поблёскивающий гранит, где рядом с её маленькими балетками вышагивали начищенные чёрные ботинки. — Давно Вы тут живёте?       — Я живу здесь не постоянно, часто уезжаю в разные города... Расширяю, скажем, кругозор и... читаю лекции.       — О, так Вы путешествуете? — заинтересовалась девушка. — Вы были в Японии?       — Нет, в Японской Империи, я, к сожалению, не был, но интересуюсь их традициями, как, впрочем, и традициями многих других стран.       Девушка засмотрелась на стайку взлетевших, в унисон махнувших белоснежными крыльями голубок, которые будто испугались играющих в неровной тени деревьев солнечных зайчиков.       — Я сама люблю бывать в разных городах, смотреть на природу, на людей... — не замедляя шаг, вдруг протянула Виктория. — И мне очень нравится то, что, после всего увиденного, в родные края возвращаешься несколько иным человеком, окрылённым и вдохновлённым, и уже сам мир звучит по-другому.       Мужчина вслушивался в эти слова, и они почему-то запали где-то глубоко в нём, показавшись очень близкими. И перед взором его разные картинки тотчас начали сменять одна другую, и юношеские мечты о приключениях в далёких странах, ютившиеся где-то далеко в задворках подсознания, внезапно всплыли на поверхность, и Альберт не смог обуздать улыбку. Его эта неразумно вырвавшаяся эмоция нервировала, но он всё же продолжал улыбаться.       — Я ведь Вас не задерживаю? — спросил он у девушки.       — Нет, — качнула головой. — Прогулки по центральным улицам этого города доставляют мне удовольствие. Что может заставить меня отказаться от этого? А я Вас, кстати, не задерживаю?       — Я разрешил все дела ещё до обеда. Это везение — встретить Вас.       — Что ж, славно! — она посмотрела на него снизу вверх и широко улыбнулась, впервые показывая ровный ряд жемчужных зубов. — Можем погулять ещё немного.       Мартовский день иссякал, и уже первые лучи, переливающиеся окнами и поблёскивающие крышами, становились оранжевыми и розовыми, а в самой верхушке небосклона всё больше и больше темнело. Виктория начала мурлыкать себе под нос какую-то мелодию.       — Какое из классики напеваете?       — Это не классика, это — джаз, — поправила она.       — Только не говорите мне, что слушаете это безобразие, — брезгливо бросил он.       — Джаз хорошо звучит на закате, а сейчас, вот, посмотрите на небо, — она подняла руку вверх, заставив мужчину в неосознанном движении поднять голову. — А сейчас вечереет. Вот мне и показалось, что напеть эту мелодию необходимо.       Должно быть, Альберт и в звучании джаза не улавливал смысл... Виктория вздохнула и, конечно же, пришла к выводу, что ничего толковать ему не будет — он уже взрослый и сам умеет думать, и сам может разобраться. Тем более, послушает ли он её? Может, он сравнивает высказанное ею с детским лепетом и не относится ко всему этому с должным вниманием? Тогда зачем тратить впустую свой запас слов, доказывая нечто, что другие не смогут принять в силу своей упёртости или интеллектуальной ограниченности, ведь у некоторых пространство для мышления можно сравнить с огромным сундуком или даже шкафом, у иных же — и в спичечном коробке мыслям и думам удобно, и нескучно, и просторно. Хотя на вряд ли у Альберта мышление размером с маленькую коробочку — он, скорее всего, просто необщительный, на всё имеющий собственный взгляд; возможно — укоренело убеждённый в собственной правоте, даже если не совсем прав.       — Джаз сложно напеть, не находите?       Он на ходу пожал плечами, и она тут же снова напела мелодию.       — Вот, получается только один инструмент...       Мужчина мысленно скривился: не любил он эти современные поветрия и американский нигилизм, который нынче пользуется большой популярностью среди молодёжи, чего он, Альберт, искренне не понимал. Он не принимал подобную музыку, считал её ненужной и немелодичной, но то, как намурлыкивала себе эти мотивы Виктория, ему отчего-то понравилось.       — Вот Вы себя каким музыкальным инструментом ощущаете? — внезапно донёсся до него её голос.       Альберт решил, что вопрос слыл каким-то странным, что ли — наивным, но, забавы ради, решил не игнорировать:       — Хотел стать роялем.       — Но стали..?       — Барабаном, — неожиданно озвучил он первую пришедшую на ум ассоциацию.       — Почему?       Что, да как, да почему: ничего он не понимал, но решил продолжать поддерживать эту непонятную беседу.       — Должно быть, задаю ритм, — непривычно даже для самого себя ответил и тут же поинтересовался: — А Вы кто?       — Минуту назад была саксофоном, а так, — девушка в неопределённости опустила уголки губ, слегка склонив голову вбок, — пока не знаю.       Тем временем дороги, на которых плавали и мелькали чернеющие тени, медленно красились уходящими лучами в персиковые тона. Стало холоднее: ветерок окончательно растрепал её удлинённое каре, до этого идеально уложенное. Виктория не любила небрежно распущенные волосы: должно быть, привычка с детства, с тех пор, когда она занималась балетом, позднее практически брошенном из-за переезда. К тому же, девушка плотно укладывала волосы, чтобы не мешали, попадая в глаза или прилипая к губам; но сейчас они метались из стороны в сторону, потворяя несильным порывам воздуха. Это начало действовать ей на нервы, и она, отпустив предплечье Альберта, прижала обеими ладонями это недоразумение, а потом услышала приглушённый смех, доносившийся откуда-то сверху. Виктория сердито поглядела на забавляющегося её видом мужчину и тотчас потянулась в сумочку за перламутровым гребешком, который, взмыв вместе с ладонью вверх, запустил свои зубчики во вьющиеся волосы, уже откинутые назад и открывающие гладкий, поблёскивающий лоб. Выдохнув, девушка опустила руки, и глаза её обратились к ленивым облакам, блистающим золотым пушистым ореолом, и будто отправилась туда же, вслед за своим взглядом, оставив суету уходящего дня там, внизу. Только лёгкое касание до её ладони заставило девушку вернуться и обнаружить, что она уже вышла на ту улицу, где живёт.       — Наверное, я пойду... — обратилась Виктория к мужчине, который тут же чуть приубавил шаг.       — Что ж... — он потёр нижнюю часть лица, а девушка следовала взглядом за его движением.       — Вы решили отпустить усы? — остановившись и улыбнувшись, поинтересовалась она.       — Ах да, — кивнул он, развернувшись к ней. — Захотелось что-то изменить в жизни.       — Я думаю, будет смотреться неплохо, но не кажется ли Вам, что они сделают Вас... несколько солиднее?       — Возможно, — он поднял брови и моргнул.       По правде, Шриттель очень следил за своей внешностью и остерегался выглядеть на свой возраст, а её обходительное замечание о том, что усы прибавят ему пару лишних лет, заставило внутренне огорчиться.       — Но попробовать стоит? — полувопросительно произнесла Виктория.       — Считаете?       — Разумеется! — воскликнула она, улыбаясь.       — Я долго раздумывал над этим, шёл к этому, — протянул он, обратив взгляд куда-то выше её макушки. — Вот, наконец, почти у цели.       — Только кончики должны быть лихо подняты, — подметила Виктория.       — Почему же? — полюбопытствовал он.       — Чтобы всегда стремиться к великому...       Он немного утерял логику в этих высказываниях: либо она вовсе отсутствовала, либо же девушка рассуждала настолько пространно, что даже ему перестало быть это понятным.       — И однажды такового достичь, — закончила Виктория.       — Всё зависит от формы усов... — пробормотал он, погладив пальцем под носом, чувствуя кожей собственное дыхание и жёсткие, уже слегка отросшие волоски.       — Спасибо Вам за прогулку, — полуулыбка тронула её губы. — Я действительно пойду.       — Тогда, — Альберт, смотря ей в глаза, взял девичью ладонь и, наклонившись, запечатлел там лёгкий, быстрый поцелуй, — до свидания.       — Мы ведь ещё встретимся? — спросила Виктория, поднявшись на носки и тут же опустившись.       — Несомненно, — он блеснул линзами очков. — Как я сказал, даже звёзды уже твердят об этом.       Ничего не ответив, а лишь позволив тёплому лучику нежно коснуться её воодушевлённого лица, Виктория, держащая сумку обеими руками перед собой, сделала пару шагов назад и, крутанувшись на скользких подошвах, пошла дальше. Через мгновение девушка приостановилась, достала что-то из сумки, а потом обратилась к случайному прохожему в шляпе и сером пальто, из которого тут же была выужена отразившая солнечный свет зажигалка. Когда голубоватая дымка поднялась над светлой головой, девушка благодарно кивнула улыбающемуся мужчине и направилась далее, а Альберт смотрел на неё, ступающую, слегка занося ногу за ногу; поднимающую руку, чтобы сигарета коснулась губ; а потом вновь и вновь окутывающуюся полупрозрачным дымом, впитывающим солнечный свет. Он так и стоял, замерев средь дороги, не почувствовав, как тот самый мужчина, что помог Виктории закурить, случайно задел его плечом и бросил короткое извинение, а очнулся только тогда, когда её размытый городской суетой силуэт скрылся за углом...