Завтра ты будешь взрослой

Когда Соледад переступает порог дома, Паола уже ждёт её. У Соледад были тяжёлые дни, и она не собирается ничего объяснять, хотя она вообще не считает нужным объяснять что-то кому-либо — в любой день, характер и высокий статус давно дали ей такую привилегию. Поэтому она просто проходит дальше в гостиную, сохраняя полную невозмутимость. Паола тоже внешне спокойна, но хорошо развитым чутьем Соледад чувствует ярость девчонки. Да и зачем чутье, когда Паола уже не один раз демонстрировала свою психическую нестабильность. Однако даже со всем своим знанием, опытом и со всей интуицией Соледад не ожидает того, что следует дальше. — Шлюха! — Паола почти не кричит — она просто бьет её в лицо, и Соледад отшатывается, хватаясь за нос. Кажется, не разбит, но боль — физическая, а ещё больше душевная — прошибает тело до костей. Боже, это никогда не закончится. Никогда-никогда-никогда. Чертово беспросветное дерьмо, в которое она влезла сначала не по своей воле, а потом и с внезапным мазохистким наслаждением. — Кем ты себя возомнила?! — не часто комиссар позволяет себе вспышки ярости, но сейчас она чувствует на это полное право. Никто не будет высказывать ей, с кем спать и как работать. Тем более малолетняя дикая мразь. — Не вздумай ещё когда-нибудь поднять на меня руку. Или я тебе её сломаю, — Соледад бьет девчонку в ответ. Впервые и сильно — Паола отлетает на диван, повторяя недавнее движение комиссара и хватаясь за нос. У неё кровь идёт — Соледад вложила в удар всю злость, весь гнев и весь свой полицейский опыт. Чтобы Паола поняла, что про руку она совсем не шутит. — Я предупреждала, что она хочет тебя. Эта бешеная идиотка, — гнусавя, напоминает Паола, хотя Соледад и без неё прекрасно помнит. И ей больно от правоты девчонки вдвойне — она не любит признавать свою ошибку и не в восторге от того, что верная коллега, почти подруга откровенно показала, какого вознаграждения хочет за годы службы. — Ты ничем не лучше, — отвечает Соледад, садясь рядом с Паолой на диван и прикрывая глаза. Хочется забыть всё, как страшный сон. Признание Паолы, ту запись и шарящие по телу руки обезумевшей от горя Косты. — Но меня ты любишь, — заявляет Паола, вытирая кровь и тем самым размазывая её по лицу. Гадина. Соледад снова распахивает глаза и бросается к ней в плохо контролируемом приступе ярости. Она никогда не говорила о любви и не собиралась, и эти детские игры раздражают её всё больше. Эти грязные намёки и ни на чем не основанная самоуверенность. — Запомни, Паола, вбей себе в больную башку, — Соледад шипит, едва не брызгая слюной и нависая над девчонкой, — всё, что ты имеешь со мной, я тебе позволяю, — рука комиссара сама смыкается на горле любовницы. Слишком многое произошло, слишком многое пришлось пережить, и она призывает на помощь всю выдержку, всё знаменитое хладнокровие, которому в действительности она научилась, а не получила от рождения. — И если ты забудешь своё место, я тебя посажу, клянусь, — Соледад снова вспоминает о том, как долго и упорно пытается записать признание Паолы. Однажды ей это удастся, и тогда... Тогда она не дрогнет. Столько людей погибло из-за спятившей алчной малолетки, она заслуживает наказания. И за это, и за то, что комиссар сама вот уже сколько месяцев висит над пропастью. — Соледад, — вдруг приторно-сладко говорит Паола, касаясь её спины. — Ты ведь хочешь стать мэром? — комиссар замирает, чувствуя, как ладонь девчонки скользит по пояснице, вверх по позвоночнику — к лопаткам. — Я знаю, что хочешь, — Паола приподнимается и приближается к её уху. И как она только узнала? Внутри у Соледад всё холодеет. Никто не знал. Никто, кроме неё самой и старика Макмаона. — Я изучала бумаги деда. Он отправил соответствующие запросы куда нужно. — Я не хочу, — отрезает Соледад. С Макмаоном у них была сделка. Он сам предложил ей место в обмен на меньшее рвение в деле Паолы. И в конце концов она отказалась. Дура. В итоге её всё равно поимели. И сейчас она уже знала, какую мерзость услышит. — Но я тебя им сделаю, — продолжает шептать ей в ухо Паола. Соледад пытается отстраниться, но девчонка с силой давит ей на лопатки. — Ещё пару раз оторвёмся, и город твой. — Замолчи. Никогда не смей... — Соледад осекается, хватает девку за руки, понимая, что выдаёт себя. Выдаёт, как ей неприятна застарелая и слишком логичная мысль купить власть собственным телом. Мысль, которую она так тщательно прячет в себе, хотя и переживает каждый день. Паола давно знает, однако раньше это висело над ними незримо, по умолчанию, а теперь Соледад признает свою слабость открыто. — Ты так хочешь напомнить мне моё место, — Паола касается окровавленным носом её щеки, пачкая и клеймя. — Я тоже могу напомнить тебе твоё, — девчонка в обиде, Соледад осознает, что слова рождает ревность, и Паола действительно считает, будто она просто проигнорировала её обоснованные предупреждения, но уже давно ей не было так больно. — Поэтому я не люблю тебя, Паола, — холодно замечает комиссар и вырывается, встаёт и наблюдает за чужой болью — в отместку за свою. — Я не спала с Костой. Я спала с тобой, и именно ты считаешь и называешь меня шлюхой. Ты малолетняя эгоистичная дрянь, и я никогда не полюблю тебя. Никогда. Паола тоже встаёт и испуганно тянется к ней, но Соледад отталкивает её, хватает брошенную у входа сумку и уходит. — Соледад! — Паола успевает броситься ей вслед, но не решается прикоснуться. Только театрально заламывает собственные руки и кричит: — Прости меня! Куда ты идёшь?! Соледад! Эти вопли стоят в ушах комиссара ещё долго. Куда она идёт? Она и сама не знает. Просто поразительно — она, конечно, всегда считала себя достаточно привлекательной, но ещё совсем недавно Соледад была совершенно и полностью одинока, во всех смыслах, а потом вдруг появилась Паола, затем тот психопат-геронтофил по найму, а теперь и Коста прониклась её скромными достоинствами. И всем стало что-то от неё нужно, каждый норовил облапать её, выдрать волосы и как-нибудь отделать. Массовый психоз, не иначе. В молодости она и представить такое не могла, хотя всякие неадекваты и подонки всегда липли к ней, как банный лист. В конце концов, она даже родила от одного из них. Нет, все-таки он был не настолько плох. Наверное. Внезапно Соледад понимает, куда ей надо пойти. Раз уж она стала настолько популярна и раз уж её считают доступной, почему бы не воспользоваться этим. Говорят же, что в моменты большого напряжения нужно расслабиться и предаться всяческим удовольствиям. Она также вспоминает поговорку «если тебя насилуют — расслабься и получай удовольствие» и морщится: да уж, данной народной мудростью она прониклась зря. Ну и черт с ним. Она разворачивается на каблуках и идёт в дальний и тёмный квартал города. У неё слишком приличная одежда для этих мест, поэтому она старается выбирать безлюдные переулки и богом забытые улицы. Пара нищих зевак пялится на неё с удивлением и интересом, но вряд ли их убитый алкоголем мозг осознает, что перед ними главный полицейский города. Да и честно говоря, Соледад плевать. Сейчас она готова даже прикончить случайных свидетелей и выбросить трупы в море — ей просто необходимо хотя бы ненадолго забыть о своей привычной жизни хитрой и влиятельной гранд-дамы Сантандера. Она уже бывала здесь. Не раз. В этом покосившемся, грязном, но веселом пабе. Куча народа, громкая музыка, дёшевое пойло рекой — и в то же время тут почему-то было по-своему спокойно. Деревянный интерьер, запах сигарет, пропитавший всё, вплоть до стаканов, приятные бармены и понимающая публика. Очень понимающая. По крайней мере, публика всегда понимает, когда она приходит выпить, когда потрахаться, а когда и то, и другое. Потрясающе. Соледад садится на высокий барный стул и быстро накидывается виски. Она не пьяна — комиссар всегда пьянеет медленно и плохо, что здорово помогает в работе, но ужасно мешает в отдыхе. Здесь её вряд ли узнают, а если узнают — вряд ли поверят своим глазам. За десять лет подобного ещё не случалось, поэтому она иногда даже назначала свидания в таком прекрасном местечке. Дурацкие мысли, но они отвлекают, засасывают в быстрый и пестрый круговорот картинок-воспоминаний, приятных и по-своему тёплых. В тех воспоминаниях нет местной мафии, семейства Макмаон и проституток из Мадрида. — Отдыхаешь? — раздаётся рядом приятный мужской голос. Соледад безразлично поворачивается к говорящему и беззастенчиво рассматривает: нормальный мужик, высокий и статный, с посеребренными сединой висками и правильными чертами лица. Она уже отвыкла от таких. Таких... нормальных. — Отдыхаю, — спокойно отвечает Соледад и наливает себе ещё. Значит, сегодня все-таки пить и трахаться. Она не ошиблась в своём выборе: мужчина вежлив и приятен, не пристаёт и не выспрашивает ничего, не агрессивен и не настойчив. Он просто общается, легко и непринужденно, угощает её выпивкой и мягко улыбается. Наверное, у неё вообще никогда не было таких мужчин. Перемещение в номер на втором этаже проходит естественно и как-то правильно. Пока он трахает её на гостиничной кровати, Соледад думает, что так и следовало строить свою жизнь — с хорошим надёжным мужчиной, ребёнком, семьёй и обычной рутинной работой. Впрочем, думает она недолго, поскольку он трахает её хорошо, качая на волнах удовольствия, мужской заботы и редкой отзывчивости. Никакой дикости и боли, только сила, самое правильное совокупление нормального мужика и нормальной бабы. — Как ты сказал, тебя зовут? — задыхаясь, Соледад скачет на своём неожиданном любовнике, хватаясь за его крепкие плечи и пришпоривая коленями — наездница всегда была её любимой позой в сексе с мужиками. Странно, её властный характер проявлялся даже здесь, нигде она не была слабой и ведомой. Нигде... Кроме того единственного исключения, о котором она предпочитает не думать. — Иньяки, — хрипит мужчина под ней и хватает за шею, притягивает к себе, чтобы поцеловать. Обычно она против таких вольностей, но сейчас позволяет. Потому что должно быть так, а не как она привыкла. — Приятно познакомиться, — шепчет Соледад ему в ухо, двигая бёдрами и закусывая губу от подкатывающего оргазма. Когда приходит время собираться, она делает это медленно и немного рассеянно, чего уже давно с ней не случалось. Мысли снова рвутся к ней в голову, но Соледад усилием воли задерживает их в последний раз. Противно ей или нет? Жалеет она или нет? Ответ очень простой и очень сложный одновременно. — Оставишь мне свой номер? — этот несчастный обнимает её из-за спины. Все такой же нормальный и приятный, но его время уже прошло. Пока прошло. — Если я захочу, я сама найду тебя, — жестоко отрезает Соледад, застегивая блузку и берясь за шарф. След чужого засоса никак не смутил Иньяки, и в этом он тоже большой молодец. А ещё больше в том, что не оставил нового. — Как? Ты даже фамилии моей не знаешь. Может, и имя ненастоящее, — смеётся он, и Соледад думает о полицейских базах данных, о системе распознавания лиц и много о чем ещё. — Пока, Иньяки, — она поворачивается к нему в последний раз и идёт к выходу. Все вопросы остаются за дверью. Домой Соледад доходит пешком. На улице прохладно, но солнечно. Она слушает стук своих каблуков и вдыхает свежий воздух. Когда-нибудь все закончится. Внутри коттеджа тихо, шторы задернуты. Все чужое и до смерти надоевшее. Паола спит на диване в гостиной, едва накрывшись тонким пледом. Она никогда ещё не оставалась здесь незапланированно, только когда Соледад по-дурацки обдолбалась наркотой, и комиссару на миг становится интересно, что девчонка наплела матери, но только на миг. Соледад останавливается перед диваном и размышляет, прежде чем склониться над спящей девочкой и поцеловать её в лоб. — Где ты была, Соледад? — мгновенно открывает глаза та и спрашивает с какой-то тревожной улыбкой на заспанном полудетском лице. — Оправдывала твои ожидания, Паола, — так же с улыбкой отвечает Соледад и наслаждается гримасой ужаса и непонимания.