Орхидея

— Итак, все началось с алжирской гробницы, — начал барон, вспоминая обращение Даниэля в письме. — Могли бы вы поподробнее рассказать о том, что же там произошло? — Сказать честно, я сам не до конца понимаю, что со мной тогда стряслось, — признался Даниэль, — но одно я могу сказать наверняка — увиденное мной неподвластно нашему ограниченному и примитивному разуму. Нет, вы не подумайте, я не суеверный человек. Я всегда стараюсь мыслить логично, а уже потом делать какие-либо выводы, но… — Картер приостановился, затем нервно усмехнулся. — Извините, что-то меня не в ту степь унесло. — Ничего страшного, продолжайте. Я понимаю, что вы увидели много страшных и необъяснимых вещей. Неудивительно, что вы хотите поделиться своими переживаниями и мыслями, и, поверьте, это абсолютно нормально, особенно если учесть ваше положение, — чем больше Даниэль вслушивался в речь Александра, тем сильнее он понимал, что каждое его слово сливалось с другими словами в некую гармоничную композицию. Но больше всего Картера поражало то, как мастерски он владел английским языком: в его речи не было той грубости, что свойственна немецкому языку. Как бы Даниэль ни силился уловить в его беглом английском немецкий акцент, все попытки были тщетны. То, как Александр владел английским, вызывало у Картера уважение. — Спасибо за понимание, — ответил Даниэль любезностью на любезность. — Профессор Герберт в последнее время только и говорил об экспедиции в алжирские гробницы. Я, как и большинство людей, участвовавших в раскопках, никак не мог понять лихорадочной уверенности Герберта в успехе. Он словно знал, в каком конкретном месте нужно искать гробницу Тин Хинан. Словно знал, что было внутри неё. Александр очень внимательно слушал Даниэля. Барон еле заметно нахмурился на последнем предложении, сказанном юношей. — Когда мы все же откопали гробницу, я спустился в эти тоннели с парочкой арабов-рабочих. Признаться честно, я был поражен тому, как грубо был высечен проход. Мы предполагали, что гробница была возведена в IV веке, но камни выглядели куда древнее, — начал Даниэль воодушевленно. — Но на этом мои открытия не завершились: вдоль стен гробницы стали появляться необыкновенные статуи. Хотя я и повидал множество превосходных скульптур и статуй, работая в Лондонском Музее, подобное я не встречал еще никогда в своей жизни, — он, будто бы снова вспоминая те причудливые узоры на поверхности камней, восхищенно описывал то, что видел в тоннелях. — Потом мы натолкнулись на какую-то огромную каменную плиту, которая закрывала нам проход. Света от факела мне хватило, чтобы разглядеть её: непонятными символами пестрела гладкая поверхность камня. Могу поклясться, что такого языка я никогда не видел… Тот язык не входит ни в один из существующих языковых групп, таких как Иврит, Тамильский, Фарси, Македонский, Латынь. Даже на вымерший язык это не похоже. Визуально мне знакомы Шумерский, Древнеегипетский, Аккадский, Эблаитский, даже Хеттский — и ни один из них не походит на те символы в гробнице. Александр не перебивал его. Он лишь безмолвно кивал головой, смотря куда-то перед собой. Казалось, что барон погрузился в свои мысли, изредка цепляя взгляд рассказывающего. Их шаги эхом раздавались по коридору замка, а голос Даниэля будто бы разрывал постоянную ледяную тишину Бренненбурга. — Я приказал поднять плиту, и стоило мне пролезть в узкий проход, как она рухнула. То помещение, куда я попал, было очень темным, воздух был спертым и затхлым. Паниковать не было времени, нужно было как-то выбираться. Я крикнул рабочим, чтобы они позвали на помощь. Я услышал их удаляющиеся шаги. — Должно быть, вам было очень страшно, — скорее утвердительно, чем вопросительно сказал барон. — Конечно, я испугался, но, тем не менее, я попытался хоть как-то изучить это место. Вдруг я заметил слабый синий свет. Меня по необъяснимой причине очень сильно притягивал этот завораживающий огонек, я начал к нему приближаться. Я протянул руки к этому сиянию, но оно выскользнуло из моих пальцев и ярко вспыхнуло, унося меня прочь. Мое тело словно стало легче пера, приятное тепло наполнило все мое существо. Я увидел странные видения — я летел через спиральные башни и бесконечные пустыни, созерцал невозможную архитектуру. Следующее, что я помню, — это скрежет камня и голоса арабов, которые вытаскивали меня из усыпальницы. В руках я сжимал осколки той странной сферы, которую я недавно вам отдал. — Я уже давно занимаюсь исследованием подобных сфер. Могу с уверенностью сказать, что-то, что за вами следует, никак нельзя объяснить с точки зрения логики и науки. — Так что же это такое? — вкрадчиво и настороженно спросил Даниэль, нахмурив у переносицы брови. Внутри него боролись сомнение, страх, отчаяние и маленькая надежда. Надежда, что этот человек, который лишь одним своим видом внушает доверия, сможет помочь ему. Даниэлю казалось, что никто иной, как Александр, сможет спасти его. Почему именно он? Ответ был до безобразия прост — потому что Картеру не из чего было выбирать. Потому что Картер был ослеплен страхом, а барон был спокоен, как удав. Потому что Даниэля всегда тянуло к таким людям. — Страж, Тень, называйте, как хотите. Тень является неким духом, который сопровождает этот артефакт. И каждого, кто прикоснулся к ней, ждет ужасное проклятье, — то, что говорил Александр, казалось Даниэлю очень убедительным, хотя до недавнего времени он бы посмеялся над этой «страшилкой». Слишком многое он повидал, что заходило за грани нормального, и отрицать существование чего-то сверхъестественного было бы глупо. — И как же с этой Тенью бороться? — Для начала мне нужно подготовить некоторое оборудование для проведения ритуала. Это может занять несколько дней. После этого я покажу вам внутреннее святилище, — Александр повернул за угол, направляясь к «Архивам». — Ритуала? Звучит так, будто мы будем проводить какой-то магический обряд, — Даниэль усмехнулся, вновь и вновь удивляясь тому, что говорил барон. — В этом есть доля правды, — многозначно сказал Александр, открывая знакомую Даниэлю дверь и невесомо положив свою руку ему на плечо. — Не волнуйтесь, мы справимся с этим. Даниэлю стало немного неловко, но этот дружественный жест он воспринял положительно. Архив был не особо большим, однако все стеллажи, ящики и полки были вплотную забиты всевозможными книгами, картами и справочниками. Между двумя книжными полками в витрине лежало несколько чертежей. Приглядевшись, Даниэль понял, что это был план замка Бренненбург. — Это устаревшие чертежи, теперь в замке много новых пристроек, — Александр наклонился над «Восточным крылом», внимательно осматривая фундамент строения. — Большая часть замка слишком древняя, не обслуживалась веками. Когда придет Тень, все может обрушиться. Даниэль округлил глаза. Он, конечно, предполагал, что существо, охраняющее сферу, невообразимо сильное, однако не до такой же степени. — Мы ведь пытаемся выиграть время. Сделаем все, что сможем, — раз Александр говорит, что Тень способна на многое, значит, так оно и есть. Оставалось лишь верить словам барона, выполняя то, что он требовал. — С темницами мы ничего сделать не сможем. Но нужно укрепить старые балки. Земля задрожит, и все может рухнуть на нас — особенно в нижних помещениях, — Бренненбургский подозвал к себе слугу. — Здесь… здесь и здесь. Принимайтесь за работу. — Да, господин, — Даниэль мельком взглянул на достаточно молодого человека, являвшегося дворецким Александра. Он был среднего роста, волосы имели пшеничный оттенок. На нем был чёрный камзол без рукавов, поверх которого был надет ампирный фрак с медными пуговицами темно-серого цвета. На ногах, как показалось Картеру, были брюки с завышенной талией. «Недурно» — пролетело в голове у Даниэля. Александр бросил короткий взгляд на Картера. — У вас есть темницы? — отвлекшись от изучения дворецкого, поинтересовался Даниэль. — Конечно. Эдвард, начинайте сейчас же. И отзови Вильгельма из Альтштадта, достаточно ему бездельничать, — бегло на немецком языке приказал Александр. — Даниэль, ты не проголодался? Я бы не отказался перекусить. — Да, было бы неплохо, — Даниэль заметил, что барон перешел на «ты». *** — Эдвард, думаешь, барон не видит, что ты затеял? — С каких это пор я должен отчитываться перед пьянчугой? Ты слишком много берешь на себя ответственности — суешь нос не в свое дело. — Не бойся, я ничего не скажу барону. Можешь рассказать мне. — Вильгельм, в последнее время мне кажется, что ты настроен против Александра. — Мой контракт с бароном будет вне силы уже меньше чем через полгода. Остается лишь дождаться конца этого ада, и тогда… — Ты либо храбрец, либо глупец, раз говоришь о таких вещах со мной. Не боишься, значит? — Я два года был слеп, выполнял всю его грязную работу, не задавая вопросов. Глупец, повелся на то, что он рекомендует меня ко двору короля. Да только я нутром чувствую, что от этого извращенного засранца я не дождусь ничегошеньки. Глупец, говоришь? Пускай и так. Но я добьюсь того, чтобы его достигло правосудие! — У самого то рыльце в пушку, еще и правосудие вершить желаешь. Скажи спасибо, что у меня сегодня настроение хорошее. И, да, приведи себя в порядок, а то испугаешь нашего гостя алкогольной вонью. К нам приехал тот человек из Лондона. — Вот как. *** Даниэль и Александр сидели за накрытым столом. На нем были разложены серебряные подносы с различными восточными сладостями. В комнате витал приятный аромат заваренного пряного чая. — Значит, ты работаешь в Британском музее. Я бывал там в последний раз лет пятнадцать назад. Помню, меня впечатлил павильон, посвященный Древнему востоку. Изменилось ли там что-нибудь с тех пор? — За последние пятнадцать лет не многое изменилось. Единственное, привезли парочку экспонатов из Месопотамии, Бангладеша и Ирана. Для нас настали не самые благоприятные времена: людям сейчас не до музеев. Вы слышали про чартизм*? — Да, слышал. Как я знаю, в Англии сейчас преобладают революционные настроения среди населения, так? — барон налил в фарфоровую чашку чай. — Верно, — Даниэль был немного удивлен: он считал, что Александр был типичным эксцентричным аристократишкой, уединившимся в своем замке, как какой-нибудь отшельник, который ничего не знает о внешнем мире. Теперь же его стереотипы постепенно разрушались. — Рабочие не удовлетворены своим политическим положением в стране, а правительство лишь подливает масла в огонь — ограничивает их в праве выбора представителей в парламент. Да еще и кризисы 1825 и 1836 годов испортили картину: многие рабочие оказались безработными, выброшенными на обочину жизни, — каждый раз, когда Даниэль вспоминал о кризисе 1825 года, перед ним всплывала фигура отца, сидевшая за обшарпанным столом и разглядывающая серый Лондон. — Я не понаслышке знаю о том, каково пришлось людям, потерявшим свою работу. Мой отец работал в мастерской по изготовлению мебели, и когда экономика рухнула, его уволили. И… — Картер споткнулся, оборвав предложение. В его воображении будто бы ожили воспоминания детства, и весьма не приятные. Он не знал, как продолжить разговор. — Да и у нас сейчас неразбериха внутри страны. Во время оккупации Германии французами у нас практически искоренили феодализм, а крестьяне и вовсе были освобождены от выполнения феодальных повинностей, — Александр внимательно посмотрел на Даниэля. Ему хватило пару секунд, чтобы сориентироваться и увести разговор в другое русло. — Так как я тоже феодал, для меня эта ситуация была очень опасна. Однако когда Франция проиграла России, все старые порядки начали возвращаться, — барон взглядом начал искать сладость, которая ему нужна была. — Я слышал, что в Германии не торопятся с индустриализацией, — Даниэль был рад, что барон будто бы прочитал его мысли, отойдя от больной для него темы. Впервые за весь разговор Картер попробовал чай. Он мог с уверенностью сказать, что такого вкусного чая еще никогда не пробовал: эта была не просто какая-то непонятная трава, — никак иначе Даниэль не мог назвать тот чай, который он пил в Лондоне — а настоящий чай с непревзойдённым букетом различных фруктовых ноток, которые после себя оставляли приятное послевкусие горькой корицы. — Да, так и есть. Наша земля, в основном, отведена под сельское хозяйство. К сожалению, большая часть нашей промышленности очень низкого качества, а также она неконкурентоспособна на внешнем рынке. Причиной этого является отсталость Германии от той же самой Англии, Франции. А причиной отсталости Германии является ее раздробленность, — Александр наконец-то нашел ту сладость, которую так долго искал. — Недавно был создан Таможенный союз*, так что, может быть, все ещё и изменится. Ладно, хватит о политике. Если честно, она всегда меня утомляла. Лучше попробуй эти сладости. Уверен, они тебе понравятся. Даниэль еще раз оглядел стол, не зная, что выбрать. Он понятия не имел, какие названия были у этих яств, уже не говоря об их вкусах. Не так то и часто ему доводилось их пробовать: в Лондоне они были большим дефицитом. — Это, конечно, мои личные предпочтения, но советую попробовать вот это, — он указал на что-то желеобразное, посыпанное сахарной пудрой. Попробовав сладость, Даниэль на языке почувствовал душистый и нежный аромат розы. Тут ему вспомнилось посольство в Константинополе, где он пробовал точь в точь похожие турецкие сладости. Картер никак не мог вспомнить название этого блюда. — Рахат-лукум. Недавно мой знакомый привез это из Турции. Сказать честно, я очень падок на сладкое, — Александр мягко улыбнулся, и Даниэль увидел в этом выражении лица что-то простодушное. Картеру казалось очень странным, что день назад он в полубреду блуждал по древним лесам Пруссии, прячась от той самой Тени, а теперь же Даниэль преспокойно пил чай и ел экзотические сладости в необычайном замке. Он никогда не верил в судьбу, но разве можно было назвать сложившиеся обстоятельства чистой случайностью? В какой-то степени Картер чувствовал себя героем какой-то необыкновенной истории. И, конечно, он являлся главным действующим лицом этой самой истории. Даниэль понимал, что его приключение может закончится трагедией, но разве способна подобная мысль остановить его проснувшееся любопытство? Картер столкнулся с чем-то необъяснимым, мистическим, и внутри разгоралось непонятное чувство, которое будто бы держало каждую его мышцу в приятном, будоражащем напряжении. Он понимал, что несколько человек стали жертвой его любопытства. Понимал, что на его плечах лежит большая ответственность. Последние недели были для него настоящим адом. Даниэль даже не мог вспомнить, что происходило вокруг, когда он добирался до Бренненбурга: все слилось в какое-то грязное и невнятное пятно, словно неумелый художник смешал на палитре все краски. И только сейчас, после безумной и сумасшедшей гонки со смертью, Картер действительно смог вздохнуть полной грудью. Да, погибли люди, и это произошло по его вине. Но, быть может, они должны были умереть? От такой мысли Даниэль становился противен сам себе. *** Даниэлю не спалось. Опять. Поначалу его раздражало это, но потом он смирился с этим. Ему по жизни нужно было с чем-то мириться. И это его тоже раздражало. Хотя кровать в отведенной комнате была необыкновенно мягкая и удобная, Картер не мог погрузиться в столько желанную дремоту. Сначала он ходил по комнате, разглядывая уже приевшиеся за два дня две картины с зелеными деревьями и песчаными дорожками каких-то деревушек. Затем он открывал скрипучую и осевшую оконную раму, впуская в комнату влажный и холодный воздух с головокружительным запахом елей. Вглядываясь в туманные просторы альтштадтских лесов, он видел, как там, в сосновой глуши, деревья с треском падали на землю, будто бы что-то большое, невидимое ломало их могучие кроны, подкрадываясь все ближе и ближе к замку. Сердце Картера замирало, словно чувствуя, что Тень видит его. Но паники почему-то не было. Быть может, долгая бессонница притупила его восприятие действительности, или же Бренненбург казался Даниэлю неприступной крепостью. Картер понимал, что в Александр подкупает людей своим красноречием и умением будто бы проникать в мысли собеседника. То, что он отличается от большинства аристократишек светского общества, стало ясно Даниэлю еще с первых минут их общения. Да, Бренненбургский был человеком своеобразным, но приятным, чего он не мог сказать о его странных слугах: они вечно сновали поблизости. Вдруг за дверью Даниэль услышал странные звуки. Кто-то бежал. Картер стал медленнее дышать, покосившись на ручку двери. Он замер, прислушиваясь к мельчайшим звукам. Даниэль понял, что бежавший был босиком. «Кто будет в такое позднее время бегать по замку?» — единственный вопрос возник в его голове, словно разрушая эту мертвую тишину. Наплевав на то, что он уже был в одежде для сна, Даниэль изо всех сил постарался тихо прокрасться к двери. Приложив ухо к ней, он ничего не услышал, лишь заунывный вой сквозняка раздавался в коридорах замка. Картер был готов поклясться, что слышал, как кто-то бежал. Еще раз посмотрев на дверную ручку и выждав пару секунд, он неуверенно, трясущимися руками отворил дверь. Высунув только голову наружу, Даниэль осторожно, словно боясь быть обнаруженным, оглянулся по сторонам. Безжизненный и холодный свет луны пробивался через огромные окна, освещая отдельные участки алых ковров и каменных стен. Всё то, что было за пределами лунных лучей, утонуло в неестественно черной тьме. Даже тусклого света от факелов не хватало, чтобы разорвать эту мглу. Лица, изображенные на некоторых картинах, показались Даниэлю безобразно уродливыми, и они словно пялились на него своим безжизненным, искусственным взглядом. После захода солнца сказочный Бренненбург становился мрачным и зловещим, будто какое-то тайное зло выбиралось ночью из недр земли. У Картера не было совершенно никакого желания бродить по замку ночью, поэтому он уже было собрался зайти обратно в свою комнату, как вдруг справа от него, где-то в отдаленных коридорах, он услышал оглушительный вопль, прерываемый чьими-то тихими голосами. В ушах у Даниэля раздалось собственное сердцебиение. Он даже не понял сначала, кому принадлежал этот крик: то ли животному, то ли человеку. Спустя пару мгновений, которые растянулись для Картера в целые минуты, эти душераздирающие крики снова повторились, и в них Даниэль расслышал неразборчивые слова. Стало ясно, что тот человек был не один. Постепенно безумный лепет перешел на жалобный плач. Было совершенно непонятно, что бормотал тот человек, потому что его речь постоянно прерывалась рваными вздохами и непрекращающейся истерикой. Даниэль был в шоке. Он в ступоре застыл в дверном проёме, не представляя, что ему делать дальше. — Пожалуйста, я ничего не сделал! — лишь этот жалобный, полный отчаяния возглас донесся до Картера, напоминающий скулящий лай собаки, попавшейся в смертельную ловушку. Больше он ничего не услышал. Голоса тут же замолкли, отдаляющиеся звуки шагов постепенно растворялись в тишине. За окнами ветер сердито бился в закрытые ставни, раскачивая черные ветви елей. Пульсирующая кровь продолжала бить в висках, а в груди у Даниэля словно завязался тугой узел, который никак не хотел развязываться. Он сделал шаг, затем еще один, и вот Даниэль уже на подсознательном уровне медленно крался туда, где произошло странное ночное происшествие. Археолог не знал, почему он вдруг ушел из своей, как ему казалось, безопасной зоны. Быть может, человек в рассудке остался бы в комнате, пытаясь забыть то происшествие, как страшный сон. Но Даниэль был не в здравом уме. Кто знает, может, Тень приглушила в нем инстинкт выживания? Да вот только сердце продолжало бешено биться о ребра. Повернув за угол, где, предположительно, и были те ночные гости, Картер никого не увидел. Пока Даниэль шел, он боялся увидеть на полу лужу крови или, того хуже, чье-нибудь тело. Почему к нему в голову лезли такие мрачные мысли? Может, слуги барона что-то не поделили, и поэтому они решили проучить кого-то. — Даниэль, решил побродить на ночь глядя? Картера как будто током пробило, а руки стали холодными и влажными. Он обернулся и увидел Александра, сложившего руки за спиной. Свет луны мягко ложился на его серебряные волосы. На лице барона застыла улыбка, но вот взгляд Бренненбургского не сиял добродушием: он пристально глядел прямо в глаза Даниэля, словно догадавшись о его маленьком приключении. Картер понял, что он не должен был здесь находиться. Даниэль слегка опустил свою голову, желая хоть как-то освободиться от испытывающего взгляда Александра. В голову не приходило ни малейшей идеи того, какое оправдание могло бы оказаться подходящим в сложившейся ситуации. — Мне просто не спится, поэтому я решил прогуляться, — половина сказанного была, действительно, правдива. Вот только Александр еще шире улыбнулся, а его глаза цвета стали немного сузились. — Не буду же я тебе запрещать ходить по замку, верно? Ты ведь слышал крик? Даниэль почему-то почувствовал большое облегчение. — Кто это был? — Наверное, ты сильно перепугался, — Александр, словно удав с гипнотизирующим взглядом, не сводил глаз с Даниэля. — Прости. Я должен был предупредить тебя. Как барон, я отвечаю за содержание преступников в тюрьме. А тот каким-то образом сумел сбежать из темницы. — Тогда это все объясняет, — теперь Даниэль окончательно успокоился. Ему стало немного стыдно перед бароном, ведь в какой-то момент Картер даже испугался Александра. — В таком случае я пойду обратно. — Конечно, ступай. Даниэль направился в свою комнату. Пока Картер шел, ему по неведомой причине захотелось обернуться, но тот сдержал свой порыв. Спиной Даниэль чувствовал пронизывающий взгляд барона. «Неужели боится, что я куда-нибудь не туда сверну?» — эта мысль почему-то заставила его мысленно усмехнуться. — И, да, Даниэль, — неожиданно сказал Александр, каким-то образом бесшумно подойдя к Картеру и положив ему руку на плечо. — Если у тебя будет повторяться бессонница, просто скажи мне об этом. У меня есть некоторые снадобья от нее. Тебе нужно отдохнуть перед предстоящим ритуалом. От неожиданности Даниэль дернулся, и это действие заставило Александра по-доброму улыбнуться. В последнее время Бренненбургского начинала забавлять некая напряженность и неловкость его друга. Картер растерянно обернулся, немного нахмурив брови. — Да, хорошо, — единственное, что смог ответить Даниэль.