мы

Какая бы глупость не пришла человеку в голову, у него всегда найдется единомышленник.

Кажется, что целая Солнечная система концентрируется в одном маленьком городе. Солнце берет перерыв и сбегает, добирается до конечной и решает остаться там, пока никто не хватился. Лепестки сакуры постепенно опадают, запутываются в волосах прохожих розовыми осколками неба. И пока постепенно зеленеет трава, и ветер играется с ней, словно заскучавший ребенок; пока новая жизнь закипает и бурлит, пуская в кровь людей малые дозы счастья; в старшей школе уставшие подростки пытаются усидеть на местах в своих душных классах, чтобы не сорваться и не убежать прочь, — куда глаза глядят, только бы не оставаться за партой и с ручкой в ладони. — Что это, Чонгук? — Тэхен разглядывает нелогичный набор букв и цифр, написанных в чужой тетради вразнобой и совсем не по правилам. — Уравнение реакции, — Чон тоже уставший, прислоняется виском к теплому чужому плечу, склонив голову, и прикрывает глаза, пока учитель не обращает на них внимания. — Какой реакции? — усмехается президент класса, дернув плечом, чтобы Чонгук поднял голову. — Аллергической на химию? Гук отодвигается неохотно, расстроено потупив взгляд в сторону. Такое не впервые, Тэхен всегда на публике держится холодно и резко. Он просто все еще не готов показать свои чувства другим, — недостаточное оправдание, но за неимением прочих, приходится довольствоваться малым. Влюбленные из них получаются никакие, если честно, а отношениями то, что происходит между ними, даже называть смешно. (Но так думают только окружающие!) Похоже, одной только силы любви не хватает… — Тю, — впереди оживляется Намджун, отвлекаясь от собственной лабораторной работы и оставляя весь опыт на одну только Минсу. — Тэхен, ты слишком грубый. Вот, Чонгуки возьмет и обидится. И что делать будешь? Президент класса обращает на Джуна такой суровый взгляд, отвлекаясь от исправления кривых записей Гука, что тот почти вздрагивает, но этого определенно недостаточно, чтобы Намджун просто так взял и высунул нос из чужих дел, его никоим образом не касающихся. Нет-нет, этого точно недостаточно. — Чонгуки, ну хоть ты ему скажи, — но и Чон его тоже игнорирует, скрестив руки на груди и нахмурившись так, что между бровями пролегла глубокая складочка. Намджун тоже хмурится, разглядывая помрачневшую, словно вчерашнее вечернее небо перед долгим-долгим весенним ливнем, парочку. Даже сам Джун не может себе объяснить, зачем он раз за разом пытается влезть, чтобы сблизить этих двоих, и почему так переживает за их отношения, словно это его собственные. Возможно, это что-то просто беспричинное, когда видишь кого-то и хочешь, чтобы у этого (или этих) «кого-то» было все хорошо. А возможно и что-то другое — кто его знает. Главное — не получить в итоге «как всегда», ведь Намджун в таком был особенно хорош. Когда Джуну приходит в голову весьма сумасшедшая идея (будто лампочка над головой загорается), и когда под рукой оказывается все необходимое для осуществления этой идеи, ему остается только проследить, чтобы обе жертвы его дальнейшего действа ни о чем не догадывались. Так и получается: Тэхен продолжает оформлять в тетради отчет по лабораторной работе, Чонгук по-прежнему залипает в потолок — им никакого дела нет до горящих глаз Намджуна. Поэтому, когда он заливает в чужую пробирку реактив, который (Джун шарит в химии, да) должен очень бурно среагировать, смешавшись с результатом опыта Чонгука и Тэхена, то единственный успевает вовремя отскочить в сторону, чтобы его не задело едкой кислотной смесью, брызнувшей из пробирки. Зато Чонгука этой смесью задевает сильно, он даже не успевает сообразить, что произошло, как Тэхен, который вроде отделался лишь несколькими каплями на школьном пиджаке, от которых теперь навсегда останутся светлые, едкие пятна, хватает его за руку и, ничего не ответив встрепенувшемуся учителю, выводит из класса, буквально бегом направляясь к туалету. — Чертов Намджун! — ругается президент класса, подбегая к раковине и включая воду. — Он совсем ничего не соображает что ли?! Придурок… Чонгук ничего не понимает даже тогда, когда Тэхен усердно смывает с его лица капли кислотной смеси, постоянно спрашивая «все в порядке?», «ничего не болит?», «Гуки?». Только заглядывая в эти обеспокоенные глаза (сейчас там до безумия много теплоты и взволнованности), Чон думает, что именно сейчас он — самый счастливый на свете, а прежнее испорченное настроение меняется на сто восемьдесят вокруг своей оси. Все в раз кажется словно бы светлее, ярче. Тэхен беспокоится, беспокоится о нем — о Чонгуке. Разве есть что-то важнее этого? Да пусть хоть весь мир перевернется с ног на голову, Чонгуку все равно, он просто до опупения счастлив. — В глаза не попало? — Тэхен не устает причитать либо, не замечая, как Чонгук смотрит на него, либо он просто очень старается не замечать, но щеки все равно краснеют, как и прежде. (Конечно же, он видит, как у Чонгука сверкают глаза, какой он светящийся, будто светлячок и весь такое солнышко-солнышко — ему никогда не стыдно выставлять напоказ душу) — Ну вот, уже раздражение появилось, — президент класса расстроено проводит кончиками пальцев по немного покрасневшей чонгуковой щеке, — Намджун точно получит… — Президент… — от этого голоса у Тэхена всегда мурашки бегут, Чонгук смотрит внимательно, немного склоняя голову к плечу в каком-то игривом жесте. Тэ вдруг осознает: они слишком близко, а Чон осторожно цепляется за его талию руками и тянет еще ближе, ближе к себе, пока его не успели оттолкнуть. И чтобы между ними осталось как можно меньше воздуха — он всегда только мешает. — Ты такой милый, когда беспокоишься обо мне, — успевает тихо промурлыкать, прежде чем поцеловать без предупреждения, чтобы Тэхен не успел опомниться и отвернуться. Чонгук давно понял, что спрашивать Тэ — получать постоянное «нет» (оно же «да», но когда уже по ходу дела тебе не могут отказать — не то же самое). Невероятный — это всегда самое верное для них. «Мы» — невероятно… Невозможное притяжение, и даже не очень привлекательная «туалетная» обстановка совсем ничего не портит. То, что между ними — концентрированная искренность, приправленная нежностью и детством. Тэхен — ежик, но на Чонгука его колючки не действуют, ведь он знает, каким мягким его президент класса становится, когда его правильно приласкаешь, пригреешь. Отношения, не отношения — едва ли имеет значение. Они — не взрослые, чтобы решать задачки, что в стократ сложнее арифметических. Они — совсем дети, и они очень боятся взрослеть… — Сюда сейчас придут и… — ему не дают договорить, вновь и вновь целуя и кусая, противно слюнявя (на самом деле — совсем не противно), Чонгук отыгрывается за каждое «отстань», за каждое «не сейчас», за целую неделю, которая была ужасной из-за вечно затянутого в учебу Тэхена. — Чонгук! — Чонгук-Чонгук, — дразнится, выпуская из объятий брыкающегося президента класса. — Вечно ты меня отталкиваешь! — Не по туалетам же шарахаться и целоваться! — Тэхен оправляет немного задравшуюся рубашку и пиджак, а потом, резко вспомнив о причине этого «туалетного» посещения, вновь подходит ближе к Гуку: хочет еще раз с грустью посмотреть на его пострадавшее от чужих необдуманных действий лицо. — Надо бы намазать чем-то, чтобы уменьшить раздражение. — Не буду мазать, просто продолжай меня жалеть, оно само пройдет. — Чон Чонгук, ты что, лялька? Шагай в медпункт! — Если только ты со мной пойдешь. А еще подуй… — Чон тычет в свою щеку пальцем, — и поцелуй. Мне тогда никакие мази не нужны. У Тэхена в голове, как на бесконечном повторе вертятся очень обидные слова, ругательства, и еще это глупое, такое детское выражение лица Чонгука: с надутыми губами и глазками-бусинками (милое, Тэхен, очень милое выражение лица), которыми он так трогательно глядит из-под опущенных ресниц. Тэ дергается, будто весь на иголках, и часто дышит, но отказать все равно не может — сдается так просто. Чонгук всегда добивается всего, чего только захочет. Даже если «чего-то» — чувства Ким Тэхена, самого вредного и скрытного человека на свете.

🌸🌸🌸

— Ну как? — Намджун перебирается на тэхеново место, пока сам президент класса отлучился по своим «очень важным» делам. — Что «как»? — Чонгук отвлекается от своего телефона, где без особого интереса пролистывал ленту новостей. — Я, кстати, жду извинений за мое лицо. До сих пор жжется. — Но наш президент класса о тебе позаботился, же? Да? Скажи, что да. — Так вот кто устроил все это представление на химии?! — Чимину особо нечем заняться, и он мгновенно вливается в чужой разговор, косо поглядывая на Намджуна. — Ты в курсе вообще, что эта гадость могла ему в глаза попасть? Хоть иногда думай, прежде, чем делать. — Чиминни, ты ничего не понимаешь. Эти жертвы — во благо. — Во благо чего, прости? Тебя? Ты совсем… — Мне мама всегда говорила: если дело не клеится, его шьют. Вот я и помогаю Чонгуку шить. — А то из тебя самая настоящая швея получается, — Чимин хихикает в кулак, — то-то у тебя все из рук валится и ломается. Я бы тебе даже моток ниток подержать не дал, не то, что иголки. — Это все образы, понимаешь? Образы. — А есть разница? Ты и там, и там не спец в аккуратности. — Я совсем не понимаю о чем вы, — встревает в перебранку друзей виновник спора, — но не могли бы вы помолчать, у меня от вас голова разболелась. — Чонгуки, ты заражаешься от своего Тэхена нелюдимостью, давай бросай это дело. — А ты бросай лезть не в свое дело, Джун, в самом деле! — Чимин даже с места своего встает и подходит ближе. — Они сами разберутся. — Что ты пристал ко мне? Я тут дела добрые делать собрался, — Намджун в своем репертуаре, не торопится закрывать рот и прекращать доказывать собственную правоту, залезая под больной ноготь, как бесячая заноза. — И кстати, если бы не я, вы бы с Юнги тоже продолжали друг от друга шарахаться, — он поднимает палец, как видит, что Пак снова готов разразиться в возмущениях. — Цыц! Ты не сможешь с этим спорить, знаешь же, что я прав. — Сводница, — фыркает Чимин, и решает, что самое лучшее — уйти и постараться игнорировать и Намджуна, и Чонгука, потому что это не его дело, а Чонгук не маленький, сам может разобрать: кого слушать, а кого мимо ушей пропускать. Гук только устало опускает голову на сложенные на парте руки и уже собирается заткнуть уши наушниками, спрятаться от надоедливых друзей, помечтать, что рядом сейчас не Джун, а… (в голове только: Тэхен, Тэхен, Тэхен) Но ему опять мешают и дергают — Намджун требует внимания и говорит очень серьезно: — Вы хотя бы поцеловались? — Намджун! — Чонгук вскрикивает и румянится мгновенно, отпихивает от себя приставучку и закрывает руками лицо. — Ну что? — Отвали, вот что! — Чонгуки, не будь букой, я хочу помочь тебе, — Джун пододвигается на стуле, царапая и без того потрепанный линолеум, он склоняется ниже, даже рукой прикрывает рот, начиная нашептывать следующие слова, будто это какой-то секрет, который кроме Чонгука никто не должен услышать. — Я знаю, как можно расшевелить Тэхена. — И как? — Чонгук поднимает голову, вздергивая бровь и стараясь скрыть собственное, как по щелчку пальцев вспыхнувшее любопытство. — Ну, знаешь, — а Намджун довольно улыбается, совсем как-то по-кошачьи, заметив, что теперь его точно слушают. — Весна! Набухают почки, распускаются руки… — Почки, руки… — Чон хмурится, силясь уловить смысл. — Ну… пестики-тычинки, хотя тут скорее тычинки-тычинки, но смысл тот же, — едва ли это проясняет ситуацию больше — у Чонгука с биологией тоже не особо складывалось. Джун закатывает глаза и пробует сначала. — Смотри, — он складывает указательный и большой пальцы левой руки в круг, а указательным пальцем правой руки в недвусмысленном жесте «входит» в центр круга. — Понятно? Намджун повторяет этот жест еще несколько раз, и Чимин с задней парты не удерживается от замечания: — Прекращай эту порнографию, извращенец! По-твоему все здесь такие же озабоченные, как и ты? Чонгук на слове «порнография» краснеет, — до него все-таки доходит каждый из намеков Джуна. (Долго же ты соображал, святая невинность) — Это не порнография, а жизненный урок. Рано или поздно наш Чонгуки должен был повзрослеть. А с этим делом никогда не рано начать. — Чонгук, не слушай его, закрой уши. — Чонгук, слушай меня, я плохого не посоветую, только самое лучшее. Слава богу, от продолжения этой вакханалии Гука спасает вернувшийся в класс Тэхен. Он снова грозно зыркает на Намджуна, а тот без слов освобождает чужое место и напоследок, поймав горящий смущением чонгуков взгляд, подмигивает нахально, и отворачивается. Чонгук заливается румянцем пуще прежнего (его щеки еще немного и загорятся, вспыхнут ярким пламенем). На Тэхена он вообще старается не смотреть лишний раз: в голове тут же начинают мелькать не совсем приличные картинки, подсмотренные в тайне ото всех посреди глубокой ночи (а президент класса там в самой главной и откровенной роли). Может Чонгук и был еще совсем невинный ребенок, но только лишь отчасти. До этого момента он почти не смущался откровенных разговоров, где ключевым было слово на букву «с». Зато, теперь, когда есть вполне конкретный объект воздыханий и — кхм — мечтаний (пусть будет так), и этот объект очень-очень красивый, сидит рядышком, иногда касается или коленкой, или локтем, и в ус не дует, не знает: в какую сторону о нем думает его сосед по парте, — поводов для смущения хоть отбавляй. Взять хотя бы кучку грязненьких мыслишек и фантазий — цвет щек становится из красного пунцовым, пожарище цепляет и кончики ушей тоже. — С тобой все хорошо? — Тэхен сразу замечает нездоровый вид Чонгука и его тяжелое, горячее дыхание, он беспокойно оглядывает одноклассника и, не отдавая отчета своим действиям, касается холодной ладонью чужих рук, сжатых в кулаки, чем провоцирует настоящий атомный взрыв. Чонгук вздрагивает, отдергивает руки, словно его ударило зарядом в несколько тысяч кулонов. — Нет, — приглушенно, измученно шепчет Чон в ответ. — Мне надо в туалет, — и убегает, зарабатывая вдогонку гневные выкрики Сокджина по поводу полного неуважения к классному учителю. Тэхен удивленно смотрит в след, невинно хлопая глазами, мгновенно заволновавшись и заерзав на месте, с большим-большим желанием догнать и спросить: что все-таки приключилось такое и все ли с Чонгуком нормально. (Ой, ему точно нормально, Тэ, поверь, очень хорошо, но могло быть еще лучше, составь ты ему компанию) Куда сбежал, поджав хвост? Хах… (или хвост наоборот — трубой?) Рано или поздно, а деткам все равно приходится взрослеть.

🌸🌸🌸

— Это нормально, Чонгуки. Это обычный физиологический процесс. Ты хочешь… — Нет, — Чонгук резко перебивает Намджуна, что так высокопарно, оттопырив мизинец, вещал о том, в чем якобы разбирался лучше всех остальных. — Тэхен — не физиологический процесс… — Естественно нет, но твоя на него реакция — да. Он же нравится тебе. Это, — Джун игриво опускает взгляд вниз, якобы под стол, снова делая недвусмысленные намеки, — нормальный физиологический процесс. Мы же проходили анатомию. — Ради бога, о чем вы? — Юнги до этого молчавший и переводивший нечитаемый взгляд с одного парня на другого все-таки теряет терпение. — Не обращай внимания, — вздыхает рядом с ним Чимин, уже окончательно смирившийся с ситуацией и потерявший какую-либо надежду, что это получится остановить. — У Намджуна снова словесный понос. Он занимается этим с самого утра. — Чем? — Половым воспитанием! — слишком громко говорит довольный Намджун, успевая подмигнуть обернувшимся на его выкрик девушкам с соседнего стола. — Ты, наверное, не знал, но нашему Чонгуки очень нравится Тэхен… — Так, — Мин поднимает перед собой ладонь, как бы говоря «стоп». — Ты что, подначиваешь Чонгука?.. Намджун, ты… — Встрепенулась, мамочка-наседка, — Джун закатывает глаза. — Бро, у тебя сейчас от злости капилляры в глазах лопнут, перестань пытаться испепелить меня своим взглядом! Я же не делаю ничего плохого, пусть детки… — Детки?! — тут уже даже молчавший прежде Чонгук не выдержал. — Джун, мы одного возраста! Какие детки?! — Самые настоящие детки. Знаешь в чем разница?.. — Все. С меня достаточно, — Чимин шлепает по столу ладонями, вскакивая с насиженного, пригретого рядом с Юнги места. — Я устал слушать это и так как остановить нашего «взрослого и дофига пресвященного» у меня не получается, я лучше найду Минсу с Хосоком или Тэхена. В данный момент их компания мне интереснее. — Ну, спасибо, Джун, — Мин тяжело вздыхает, провожая взглядом апельсиновую макушку. — Разве это мои проблемы, что он не в состоянии без смущения говорить о серьезных вещах? — Намджун дергает бровями, а у Юнги от этого жеста начинается серьезный нервный тик.

🌸🌸🌸

— Так вот, хочешь, подскажу парочку игр на сближение? — Намджун не собирается сдаваться даже после того, как Юнги весьма серьезно пригрозил надранной задницей, если только из-за его подначивания Чонгук хоть как-то обидит Тэхена. Джун видимо не сильно беспокоился за свою задницу, потому что продолжал с прежним бодрым настроем вторгаться в чужое пространство и советовать, советовать, советовать. — Не хочу, — Чонгук уже не знает, как во время урока упросить Тэхена остаться с ним, чтобы Намджун хотя бы при президенте класса не начинал все эти разговоры с намеком на букву «с». Чона это уже не смущало, а об утреннем инциденте он старался вовсе не думать, ему просто дико надоело, он до последнего отказывался думать о Тэхене в том направлении, в котором его не уставал толкать Намждун. — Ты совсем не понимаешь, от чего отказываешься сейчас. — Понимаю, а теперь отвали. — Ты еще сам ко мне за советом прибежишь, вот увидишь! — Намджун нисколько не обижен отказом, он уверен, что верно закинул удочку, и теперь нужно просто набраться терпения, чтобы дождаться, когда рыбка на крючок клюнет. Со звонком в класс на последний урок заходят загруженные стопками тестов Тэхен и Сокджин, привлекая на себя общее внимание и вызывая бурю недовольных голосов. Только Чонгук с Намджуном сидят и молчат, и думают они вовсе не о сегодняшнем тесте, нет-нет. Есть более интересные вещи, о которых можно подумать в этот момент, например… — Тэхена, — Чонгук наклоняется ближе к президенту класса, когда тот садится рядом, складывая перед собой и Чоном по листку с заданиями и бланки ответов. — Ты же поможешь мне? — Пиши сам. — Да ладно тебе, — Гук пихает Тэхена плечом и осторожно касается его коленки рукой, не вкладывая в этот жест какого-либо другого подтекста, кроме привлечения внимания к своей скромной персоне. — Тэхена-а… Но президент класса непреклонен, он скидывает чужую руку с колена, отодвигается к самому краю парты и напоследок вовсе закрывается рукой, выстраивая ненадежную, но действенную стену. Чонгук на это тяжело вздыхает (успел привыкнуть), готовясь вновь получить двояк, и принимается за задания. В тишине отчетливо слышны тихие намджуновы смешки.

🌸🌸🌸

Уже темнеет, когда Тэхен откладывает учебник, а Чонгук по привычке роняет голову на его плечо. Они снова на крыше школы, — это с недавнего времени их тайный-тайный уголок. Здесь, на крыше никогда еще не было так уютно, как сейчас, Чонгук постарался: притащил парочку старых пледов из дома, чтобы не мерзнуть по вечерам, когда дневная жара уступает место вечерней прохладе. (Тэхен же вечно мерзнет) Эти пледы они прячут в пакеты и подкладывают под карниз крыши — чтоб не промокли в случае дождя. Сидеть не за партой и стулом — не совсем удобно, и Тэхена на такое пришлось долго уговаривать (занимаются сидя за столом! так правильно!), но… но в итоге, конечно же, они сделали так, как хотел Чонгук. У него божий дар убеждения, не иначе. Или он просто именно тот человек, которому под силу обуздать вредность Ким Тэ. Президент класса замирает почему-то, смотрит на закатывающееся за горизонт солнце и будто бы впервые ни о чем конкретном не думает. Гук тоже притих, прикрыв глаза; он старательно отгонял от себя стыдные мысли, которые в нем, взрастил Намджун этим утром. Он от них отказывался, но они от него нет, поэтому и лезли, рисуя такие яркие картинки перед глазами… — Ты сегодня какой-то странный, — вдруг нарушает мягкое молчание Тэхен. — Не заболел? Точно все хорошо? А вот так стало еще стыднее за самого себя. Тэ за него переживает, а он… — Все хорошо, — говорит тихо, осторожно бодая лбом чужое плечо, ластясь, как самый настоящий кот, большой-большой черный кот, мурчащий под ухом. Тэхену это кажется неубедительным, но он не спешит показать своего сомнения. Когда солнце окончательно прячется, он снова оживляется, начинает собирать тетради и учебники в свою сумку. Чонгук расстроено отодвигается от него, потревоженный чужими сборами, он так и останавливается, не смея отвести взгляда от торчащих позвонков у основания тэхеновой шеи. Сейчас это зрелище кажется таким важным, гораздо важнее каких-то закатов, рассветов и других вещей, которые люди обычно зовут красивыми и завораживающими. Без этих зрелищ Чонгук с горем пополам, но точно проживет, а вот без Тэхена, без его этих (чтоб их) позвонков, — прожить уже не кажется возможным. — Ты почему не собираешься? Вместо ответа Чон порывисто хватает не ожидающего нападения президента класса за запястье и тянет на себя, не встречая сопротивления (конечно, они же не на людях). Тэхен и сам тянется в ответ, а когда их губы встречаются в поцелуе, сразу же отвечает, чувствуя привкус мятных конфет. Чонгук тянет его еще ближе на себя, прижимая к груди и меняя вертикаль на горизонталь так просто, так легко, что президент класса совсем не замечает подвоха. А когда замечает, рыпаться поздно — все выходы закрыты, и руки пойманы чонгуковыми руками, и подняты над головой; тело к телу — тоже не двинуться — грудные клетки сталкиваются, грозясь сцепиться навсегда. Так близко — впервые, а потому так дико и громко, в унисон стучат сейчас целых два сердечка. — Давай еще немного побудем вместе? Еще чуть-чуть… — у Чонгука в глазах такая отчаянная мольба, она захватила собой все звездное небо, запрятанное в его зрачках, весь млечный путь, притаившийся в шоколадной радужке. Как ему откажешь? — Вьешь из меня веревки, — очень верно, но Тэхен говорит это с улыбкой на покрасневших губах, едва ли он против того, чтобы именно Чонгук вил из него эти веревки. Гук думает, что сходит с ума от желания стать еще ближе, чем есть сейчас. Тэхен такой теплый, такой хрупкий в его руках, такой родной сердцу… — Почему позволяешь мне делать так?! — Чонгук вскрикивает так резко и громко, что Тэхен под ним вздрагивает от неожиданности, удивленно округляя глаза. — Что? Чонгук… — Надо было оттолкнуть меня! Почему ты позволил мне обездвижить тебя? — от внезапной злобы и гнева в чонгуковом голосе, Тэхену становится не по себе, он, раскрасневшись, отводит взгляд и старается высвободить руки из крепкого захвата, но чужие пальцы только сильнее вжимаются. — А если бы я… Ты такой легкомысленный… — Отпусти! — теперь уже голос повышает Тэхен, он начинает еще активнее пытаться освободиться, но натыкается только на усиливающиеся тиски. — Ты, идиот?! Что на тебя нашло? Оттолкнуть?.. Президент класса не говорит «как я мог оттолкнуть — это же ты», не говорит «я тебе верю», он просто злится в ответ на чужую злость и брыкается с каждой секундой все отчаяннее. «Легкомысленный? Да что с ним не так?!» «Идиот, такой идиот» Момент близости безвозвратно утерян. Чонгук отпускает президента класса, когда тот перестает пытаться оттолкнуть от себя тяжелую чонову тушу. Они собираются молча, молча расходятся в разные стороны — сегодня Чонгук впервые за несколько недель Тэхена не провожает.

🌸🌸🌸

— Какой же я идиот, — Чонгук повторяет это, кажется, раз в тысячный, заглядывая в окно диалогов, где его «прости, я не знаю, что со мной было» так и остается непрочитанным. — Идиот, идиот, идиот. Едва ли он сам понимает причину резкой перемены собственного настроения, его вдруг так разозлило, что Тэхен поддался ему слишком просто, позволил себя буквально обезоружить, даже не догадываясь о спрятанных в больной чоновой головушке потаенных мыслишках. Они теперь точно там укрепились надолго, еще сильнее, вросли в сознание и не отступали. Так же, как и с первым чувством любви, когда сердце билось о ребра, будто обезумевшее, Чонгук выдумал себе несуществующую аритмию, так и сейчас — перемена настроения, сильное желание — разбушевавшиеся гормоны. Да-да, гормоны шалят, ух! — Ты чего тут себя проклинаешь? — Хосок заходит без спроса, осторожно прикрывая за собой дверь и усаживаясь рядом с братом на кровати. Он протягивает Чонгуку высокий стакан теплого молока, из которого торчит яркая желтая трубочка. — У нас не было бананового молока, но остались эти трубочки для вкуса. Эта с бананом. Подумал, что тебе полегчает, — Хосок улыбается той самой, светло-светлой улыбкой, которая согревает одним только своим видом, но глаза у него, остаются нетронутыми улыбкой, то ли грустные, то ли обеспокоенные. — Ты сегодня весь день странный какой-то. Все хорошо? Чонгук с благодарным взглядом забирает теплый стакан из рук брата и тут же начинает пить, словно переслащенное молоко может спасти его от всех бед на свете. — Нет, Хо, у меня не все хорошо, — честнее некуда. Чон убирает стакан с недопитым молоком на прикроватную тумбу и откидывается на мягкие подушки, зажмурившись. — Я такой идиот, что даже слово «идиот» не может передать весь мой идиотизм. — Что же случилось такого? Чонгук не спешит отвечать, он все на бесконечном повторе прокручивает тэхеново лицо, когда они были так близко-близко, жарко, и его «ты вьешь из меня веревки», и его губы сердечком, раскрытые и покрасневшие, и… и весь Тэхен разом. Просто слишком, слишком для сегодня и для всегда. Откровение… — Во всем виноват Намджун, — Гук в этом более, чем уверен. — Он мне такого наговорил, что я теперь… «…не могу нормально смотреть на Тэхена» — Что ты «теперь», Чонгук? — Не могу нормально жить, — говорит уже вслух, добавляя: — Испортил мне весь день и наверняка доволен результатом. — А если конкретнее? — Хосок тоже плюхается рядом с братом, но не жмурится, разглядывает следы штукатурки, оставленные после недавнего ремонта чонгуковой комнаты. — Он забил мне голову чепухой, а я не могу перестать об этой чепухе думать, — Чонгук хмурится немного от собственных произнесенных слов — может быть, и правда он о чепухе думает, но стоит ли так называть то, что напрямую касается Тэхена. Тэхен — не чепуха… «Голова болит уже-е…» — Ты ни на грамм мне не прояснил ситуации. Ни на граммулечку. Я до сих пор ничего не понимаю. Чонгук хмурится еще сильнее, попутно немного краснея, собираясь с силами хоть кому-то выложить как на духу, чем он мучается весь этот день. У них с братом никогда не было тайн друг от друга, не стоит и начинать эти тайны хранить. — Намджун сказал, что мне и Тэхену, чтобы расшевелить наши отношения, стоит… ну… перейти как бы… на новый уровень. Вот. — Гук закрывает лицо руками, защищаясь от взглядов брата, но Хосок просто негромко хмыкает и больно щелкает Чонгука по лбу, как всегда делал в детстве. — Новый уровень? Я правильно понял, что под уровнем ты… — Да, да, да, — Гук тараторит как маленький, переворачивается на живот, утыкаясь носом в покрывало и болтая в воздухе ногами, — слово на букву «с», да! Он говорил об этом! Только не смейся… — А почему я должен смеяться? Это вполне серьезно, — Хосоку едва удается сдержать смех, разглядывая взъерошенный затылок брата, который вертится, словно маленькая девочка, нервничает перед первым свиданием. Знали бы его поклонницы, каким бывает этот сильный-смелый-популярный мальчик на самом деле… — И то, что ты подобное называешь чепухой — неправильно. Рано или поздно между вами это случилось бы, даже без подсказок Намджуна. У тебя же на нашего президента класса серьезные планы? — брат дожидается от Чонгука кивка и только потом продолжает: — Ну, так чего ты весь день изводишься и злишься? Наверняка и Тэхену досталось, да? — Чонгук снова кивает. — Так, вместо того, чтобы нервничать и мучиться, может быть, стоит просто поговорить с Тэхеном? — Хосок опять в последний момент останавливает себя, чтобы не засмеяться, когда Гук резко отрывает голову от покрывала и смотрит дикими-дикими глазами. — Ну, а что? Чего ты так смотришь? Откуда ты знаешь, как он отнесется к этому? Ты знал, что если ты не скажешь кому-то о том, что мучает тебя, и что ты чувствуешь, то этот человек об этом никогда и не узнает? Мы не умеем мысли читать, к сожалению, так уж получилось, но разговаривать-то мы умеем. Просто поговори с ним, признайся. Стань уже взрослым мальчиком, возьми себя в руки. Если Тэхен чувствует то же самое, что и ты, то потом ты сам будешь думать: а почему я сам не додумался просто поговорить? — Ты говоришь слишком умные и правильные вещи, моя глупая голова отказывается их воспринимать, — Чонгук вцепляется в свои волосы, взъерошивая их еще больше. — Говорить о таких вещах… с Тэхеном? Это так… — Возьми себя в руки, эй, слышишь? Все когда-то бывает в первый раз. Вы оба, такие трусы, ей богу. Готовы ходить вокруг да около, смущаться, но поговорить — никогда. Такие дети… — Хо, между нами разница всего несколько месяцев! — Так я и не говорю о возрасте.