— Дживс, когда вы начинаете рассуждать о вероятности случайностей, у меня в мозгу происходит короткое замыкание, и я перестаю что-либо соображать. Вы хотите сказать, что мне следует держаться от нее как можно дальше? — Да, сэр. — Избегать ее? — Именно, сэр. Пэлем Гринвел Вудхауз. «Дживс, Вы гений!»
В небольшой кладовой-мастерской пахнет затхлостью, в воздухе витает пыль, она смешивается с древесными опилками, разлетающимися в стороны, все это сверкает в солнечных лучах, что не нарочно пробираются сквозь редкие щели в стенах, будто волшебная пыльца фей. Намджун в этом месте частый гость, он любит наблюдать, как в свободное время его дедушка приходит сюда, чтобы на стареньком верстаке построгать причудливые деревянные фигурки, которые позднее ему разрешат покрасить, покрыть пахучим лаком и поставить для красоты где-то в доме. Чтобы навсегда оставить воспоминания, — воспоминания о самом счастливом на свете детстве. — О неисправностях в электротехнике, знаешь, как электрики говорят? — скрипучим старческим голосом любые вещи кажутся важными, Намджун качает головой, мол, не знает, на что в ответ улыбаются и продолжают: — У нас есть две проблемы: там, где нужен контакт — его нет, там, где контакт не нужен — он есть. Из рассказов пожилого деда Намджун вообще слышал многое, задолго до того, как пошел в школу. Дед у Джуна очень прошаренным был, буквально во всех возможных сферах деятельности разом. Он вечно ковырялся в двигателях старых машин, в попорченной проводке, — он был тем, про кого говорили, что у него «золотые руки», потому что этими руками он мог починить все, что душе угодно, сделать все, что душе угодно. Намджуну нравилось называть это дедово умение волшебством, а самого деда волшебником, у него же даже борода имелась длинная и седая, которую он с важным видом накручивал на палец в моменты, когда задумывался и делался серьезным. — Всегда бойся второго. Короткое замыкание… слышал о таком? — Намджун и тут отрицательно качает головой. — Ну, представь: есть одна сплошная большая-большая дорога, такая по которой вы из города едите к нам сюда — в деревню. Представил? — Ага. — По этой дороге едут несколько рядов машин, каждая из машин держится от другой на расстоянии, чтобы не столкнуться, едет с определенной скоростью. Представь, что за рулем сидит не твой папа, а робот, например. Робот жмет на педаль газа, его главная задача — добраться до деревни. Представил? — дед дожидается положительного ответа и снова продолжает. — Но вдруг! Раз! И у роботов одного из рядов случается сбой, и они все начинают лезть из своего ряда в другой. Представил? — Намджун кивает снова. — Сначала может, не приключится аварий, но места начинает не хватать, машины натыкаются друг на друга, случается авария, а роботы все равно жмут на газ. Они все еще хотят добраться до деревни. Накапливается большая, огромная куча машин, и эта куча будет расти, пока машины не остановятся. Но роботы продолжают жать на педаль… Только спустя время, на уроках физики Намджун понял, что под машинами подразумевалась сила тока, которая будет расти, пока не сработает отключающий механизм — пока машины не остановятся. А кто отключит машины? А кто даст команду роботам, которые так рвутся в свою деревню?.. Кто прекратит разрушение? Пожар? Сильнейший удар током? Вспыхнуло и разгорелось, разрослось…⚡⚡⚡
В начале учебного года, в первый день осени погода радует продолжением лета. Солнце жарит так, что даже легкая школьная форма кажется душной, слишком теплой, тяжелой. Глаза слепит, не помогают солнечные очки. В попытке спрятаться от безжалостного зноя, Намджун забегает в первый, попавшийся на пути к школе магазинчик. Кондиционеры здесь включены на полную, даже волосы раздувает, будто от сильных порывов ветра, и дышать можно свободно. Не хочется больше никуда идти. Здание школы маячит в заляпанных чьими-то отпечатками рук окнах; оно напоминает о том, что выйти все равно придется. Но от жары, от зноя, что буйствуют за снаружи, все равно хочется как-то спастись. Поэтому Намджун открывает холодильник с напитками, берет бутылку простой воды и тратит на нее оставшиеся карманные деньги. На улице тонкий пластик тут же покрывается конденсатом из-за разницы температур, становится трудно удержать бутылку в руках, будто тающий кубик льда, выскальзывающий из пальцев. И одно только неожиданное столкновение — фатально. Когда ледяной водой обливает не только его, но и еще одного человека, Джун сам себе клянется, что больше ни за что и никогда… — Осторожнее… Вода делает чужую белую рубашку почти прозрачной, ткань облепляет широкие плечи, грудь. Намджун боится поднимать глаза. Злополучное столкновение, а все ведь так хорошо начиналось! Пытаясь подавить ужас, вытащить из себя извинения, Джун все-таки находит смелость поднять взгляд. И он замечает чужое удивленное лицо. И он узнает, конечно узнает… Потому что никогда не позволял забыть. «Короткое замыкание… слышал о таком?» ...В деревне всегда было так, как никогда не будет в городе — обособленно и уютно — сколько Намджун ее помнил, и какой запомнил, оставил в своей памяти дорогим сердцу сокровищем. Колыбелью детства… Летом людей, а в частности детей здесь хватало, чтобы не умереть со скуки. Не нужно было договариваться с кем-то о каких-то встречах заранее, достаточно только выйти утром, походить по дворам да собрать компанию таких же беспризорников, как и ты сам. Дальше дело за малым — открыты абсолютно все дороги, ноги бы только держали крепко. Вокруг — простор, свобода, жаркое лето… Однажды, в соседний от намджунового, почти заброшенный дом, вернулись давно потерянные жильцы. Как гром среди ясного неба, настоящие «городские»… чужаки. И если говорить о той точке времени и пространства, когда появилась развилка на два разных для Намджуна пути, то это тот самый момент. Назад двигаться нельзя, — только с удивлением разглядывать незнакомые лица, а самое главное — решить — протягивать руку в ответ или оттолкнуть. Конечно же… первое. Вместе с родителями Он появился на пороге дедовского дома в день приезда, — они принесли множество сладостей, гостинцев и улыбались все как один ослепительно ярко. Намджун тогда решил, что такие люди априори не могут быть плохими. Он не мог быть плохим. — Ты знал, что в твоих волосах спрятались солнечные зайчики? — таков первый вопрос перепуганному Намджуну, который впервые в жизни смущается подойти и заговорить первым. Он смотрит открыто, с приветливой, светлой и широкой улыбкой на губах, — Он нисколько не стесняется своих брекетов, вообще ничего на самом деле не стесняется. — Солнечные зайчики? — Они самые, — кивает Он. — Я Сокджин, но можешь называть меня просто Джин. Сколько тебе лет? — Восемь. — А мне четырнадцать. — Тогда я буду звать тебя Джин-хен, хен... — Хен? — Ну, ты и вымахал, конечно, — Джин забытым жестом из детства зарывается в чужие волосы пальцами, не удерживая самого себя, но пугается этого и отдергивает руку почти сразу. — Давно мы не виделись. — Что ты тут делаешь? — Я же учителем стать хочу, — пожимает плечами. — Взяли сюда на последнюю практику, может быть в перспективе и учителем возьмут. Если понравлюсь, конечно… Солнце умеет бить безжалостно, лучами или словами, жестами… С летом каждый раз приходит что-то, что не забывается, отпечатывается в памяти, ставит свой знак на расплавленном сургуче, свой герб или символ и остается навсегда… — Ты точно понравишься, хен, — кивает Намджун, куда-то подевались все слова, лексикон сократился на добрую бесконечность, оставляя в пользование лишь жалкие кивки и повторения чужих предложений. Сокджин ему улыбается, но больше не позволяет подойти ближе, держится на расстоянии. Теперь он всегда будет держаться на расстоянии…⚡⚡⚡
Непонятно почему, но существенная разница в возрасте Сокджина совсем не смущает. Следующим же утром он увязывается гулять следом за Намджуном, таскается целый день с малышней, отличаясь от них разве что внушительным ростом. В душе, в голове он такой же ребенок. Протоптанные тропинки, теряющиеся в зарослях летних соцветий, душный воздух, запах скошенной травы, мякоть синих ягод в руках — мгновения летнего волшебства. Сокджин смеется, рассказывая множество городских историй, и хоть Намджун сам из города, а все равно интересно. Будто ему глаза открывают на те вещи, которые сам он никогда бы не заметил. Не знал бы куда смотреть. — Надень панамку, не упрямься, деда тебе правильно говорит. Получишь солнечный удар, и что мне делать? — Что такое солнечный удар? — Намджун тяжело вздыхает, поправляя панамку, от которой чешется голова. — Это когда Солнце стукает тебя лучиками! — Джин смеется. — Бам! И все! Сразило тебя! Бам!.. и все… Весь день у Намджуна болит голова. Лето затягивает сроки своего пребывания, не спешит уходить, по-прежнему продолжает греть, если так можно назвать ежедневное ощущение летнего душного зноя. В классах становится невозможно находиться, даже дышать, а особо чувствительные ученики и вовсе остаются дома, чтобы лишний раз не терять сознание от нехватки воздуха. В полупустом классе учитель что-то тихо объясняет, стоя за кафедрой и обмахиваясь учебником, как веером. Чимин рядом клюет носом, периодически взъерошивая собственные волосы, на передней парте сидит тихоня-Тэхен, усердно записывая за учителем каждое слово, сзади слышны смешки двух братьев Чон, которые все не могли нарадоваться, что в этом году оказались в одном классе. Атмосфера родная, Намджун чувствует себя здесь своим. Он и есть свой. Последний урок все никак не хочет заканчиваться, тянется и тянется, как жвачка баблгам. Приторно. Вязко. Душно. Головная боль нарастает и ее все сложнее терпеть, но Намджун терпит, стиснув зубы, рассматривая картинки в учебнике мировой художественной культуры. Со страниц на него смотрят люди с грустными глазами, и от этого почему-то становится еще гаже. Лучше бы они улыбались. Наконец, учитель объявляет о конце урока, просит не выбегать из класса, пока не прозвенит звонок, прощается и уходит, продолжая обмахиваться учебником, словно это спасет его от жары. — Ты в порядке, Джун? — Чимин, как и всегда замечает неладное за хмурым другом, обеспокоенно его оглядывая. — Да, все норм, — Намджун от него отмахивается, спешно скидывая тетрадку с учебником в сумку, сегодня у него нет настроения на разговоры, на шум, который вот-вот примчится к нему в виде двух говорливых Чонов разом. В обычный день он всегда рад их поддержать, но не сегодня точно. Сегодня чертов апокалипсис в голове и на улице сводит его с ума! И Намджун выбегает из класса под громкую трель звонка, что безжалостно пульсирует в голове. Черт знает, как он добирается до выхода из школы, перешагивает порог, шатаясь, пересекает широкий двор. Там, за забором школы такая же жара, от которой нет спасения, — непонятно куда бежать, ведь, до дома еще так далеко. Голова кружится, тошнит, отвратительно звенит в ушах; вокруг люди, как муравьи, путаются под ногами, раздражают. Он не успевает выйти за ворота, — ему не хватает нескольких шагов, как в глазах темнеет, к горлу подступает съеденный несколько часов назад обед. Мир ускользает, как песок сквозь пальцы, убегает прочь. Удар о землю не чувствуется, сознание убегает быстрее — за это ему и спасибо. «Что такое солнечный удар?» «…когда Солнце стукает тебя лучиками!» «Бам!» И все. Можно не отдавать себе отчета, закрывать глаза на важность детства в нашей жизни, стараться быстрее забыть. Но именно в нашем детстве, раскрывая глаза, мы видим мир волшебным, красочным, ярким. Живым. Сердце Намджуна навечно приковано к деревянному домику, к поросшим бурьяном дорогам, к полянам полных соцветий, даже к насекомым, что так надоедали порой, забираясь под рубаху и щекоча лапками кожу. Именно этот мир был живым. Так же, как и образ мальчика, живущего по соседству и знающего тысячу и еще одну историю о жизни в городе, но совершенно не приспособленного к дикой природе, деревенскому лету. Они вместе изучали каждый закуток, каждый листик и веточку, — это всегда будет самым драгоценным и важным. Глаза полные счастья, полные наивности и веры в мир, — такое сложно выкинуть из памяти, как и глупости о солнечных зайчиках, что спрятались в волосах или о солнечных лучах, способных ударить. (Убить?) — Неужели проснулся? — этот голос запросто узнать из тысячи. Намджун силится поднять дрожащие веки, чтобы увидеть обладателя этого голоса, но сил не хватает — солнечный свет и здесь больно режет по роговице. — Тише, тебе лучше еще полежать. Не открывай глаза. Намджун слушается, старается ровно дышать, остановить мир, который даже по ощущениям все никак не может остановить эту сводящую с ума карусель. Вот это его коротнуло знатно… Так сильно хочется расспросить Сокджина обо всем, что успело произойти в его жизни с того самого последнего лета, когда они виделись в последний раз. Опять услышать миллион историй, потому что это кажется таким важным сейчас, таким значимым. Без прощаний они распрощались будто бы навсегда, но маленький город или судьба умудрились свести снова, чтобы расставить недостающие знаки препинания в их недолгой, но значимой истории. Но оба молчат. Теперь и время другое и они тоже — другие. Оба выросли, оба повзрослели, а разбитые коленки, приложенный к ссадинам подорожник — это все в прошлом, которое больше не вернуть. А еще у Намджуна до сих пор раскалывается голова. — Хен? — голос не слушается, в горле настоящая пустыня Сахара, сильная нехватка воды и… нужных слов. — Что ты здесь делаешь? — Увидел, как вокруг тебя дети столпились, — «дети» такое яркое, явное ограничение, — все паникуют, но никто не спешит помогать. А я же… я хочу быть учителем. Как я мог пройти мимо? Помогать ученикам — моя святая обязанность. Намджун кивает, мол, все понятно. Все понятно. Просто обязанность… теперь это всегда будет называться именно так. — Спасибо. — Не за что, Намджун. Говорить тут больше не о чем, слов нет, как и мыслей. Прошлое не вернуть. Сколько еще нужно об этом сказать? Сколько еще раз придется напомнить? Время утекает сквозь пальцы, как вода. А ты оставляешь за спиной километровую дорогу воспоминаний, на которую можно только оглядываться с сожалением или счастьем. Намджун еще не определился, — хочет ли он вообще оборачиваться, — он просто желает остановить вращающийся мир. А еще, наверное, — остаться одному, пусть так и тянет открыть глаза и посмотреть в лицо тому, воспоминания о ком берег все это время на подкорке. Некому нажать на «стоп», сигнал «sos» не принимается радарами, машины сбиваются в кучу, авария за аварией, слышны первые взрывы… «Бойся короткого замыкания…» — Я же говорил, что надо панамку надевать, дурень, — на грани слышимости. Прошлое не вернуть, но так хочется… Джун улыбается, проваливаясь в спасительный чернюшный сон. Помнит… тоже все помнит…⚡⚡⚡
В маленькой студии Юнги немного пыльно, потому что некому следить за чистотой, да и руки как-то не доходят даже до банальной влажной уборки. В углу комнаты стоит заполненная доверху мусорка, со стены на потолок забирается противный, рыжий, усатый та-ра-кан. Обстановка, мягко говоря, не вызывает желания оставаться тут на долгое время. Но эта небольшая, купленная на родительские деньги коморка, заставленная поддержанным оборудованием, которое в свою очередь приобретено на личные сбережения Намджуна и Юнги, заработанные летом, несмотря на сор и грязь, пусть и не является образцовой, а все равно была любима своими обитателями, частыми гостями, — потому что своя, потому что личная. Намджун отвлекается от блокнота, потому что сегодня мыслей почти нет. Никаких. Пустая голова, едва ветерок не дует. С инцидента с солнечным ударом прошел почти месяц, жара давным-давно спала, наступили привычные осенние заморозки, пришли холодные дожди. Все шло, как и всегда — по старому распорядку, едва ли можно было похвастать чем-то новым. Только новое было. Нет. Не новое, — старое. Хорошо (не)забытое старое. — Ты странный в последнее время. — Намджун и не замечает, как Юнги отрывается от толстенного монитора старой модели, разворачивается на сто восемьдесят, чтобы посмотреть на друга с плохо скрытым любопытством. С Мин Юнги Намджуна свел случай. Они пересеклись на каком-то школьном мероприятии, когда Джун еще был в младшем отделении, а Юнги только перескочил в среднее. Оба увлекались музыкой, посещали музыкальную школу. Намджун тогда уже неплохо играл на гитаре, а Мин виртуозно управлялся с клавишными. Уже и не вспомнить, кто первым решил завязать разговор, зато именно он положил начало очень крепкой дружбе, живущей уже три неполных года. — С чего ты взял? — Рожа у тебя кислая, — Юнги косится на блокнот, — ни одной строчки новой от тебя не видел уже почти месяц. Ты скажи, если бросить решил или скажи, что случилось. А то у меня и без твоих загонов настроения нет, так ты мне сверху еще головняка добавляешь. В этом и состоит суть Мин Юнги, как человека — он будет вечно прикрываться грубыми словами, говорить резко, холодно, но смотреть тепло и думать тоже тепло. Волноваться, беспокоиться, переживать — до бесконечности. Потому что человек важен, потому что иначе человеческие связи не имеют смысла. За коркой льда скрывается оазис, невидимый остальным. Намджун надеется, что однажды этот оазис все-таки заметит кто-то еще, и Юнги перестанет быть волком-одиночкой. Поэтому Намджун рассказывает, впервые признаваясь самому себе, что — да, его не обошло стороной возвращение Сокджина. Детство не забылось, как и то, что в этом детстве успело взрасти из маленького росточка. В пятнадцать лет уже пора начинать смотреть на мир не так, как смотрел в восемь, но это очень сложно. Хотя бы потому, что до этого момента как-то не особо о таком задумывался. Юнги спрашивает прямо: — Он все еще нравится тебе? Намджун усмехается грустно: — Я не знаю, — он тяжело вздыхает, откладывая измученный блокнот в сторону и вцепляясь пальцами в волосы. Мир снова набирает обороты. — Это все еще важно для меня. Кажется… И я хочу разобраться, как с этим жить. …От меланхолии, нападающей во время скучных уроков, спасают яркие, громкие перемены. Второй год средней школы еще позволяет дурачиться, как малышне: кидаться ластиками, запускать самолетики, хихикать, столпившись в кучу, залипая всем вместе на смешные видео в интернете. И еще множество забавных и бессмысленных вещей. Намджун заставляет себя отвлекаться, пытаясь вернуть заслуженное звание шута местного разлива. Но с треском проваливается, когда даже недалекий Чонгук замечает за другом что-то, что раньше явно отсутствовало. — Что с тобой? — у Гука глаза всегда добрые, полностью отражающие его душу, полную света. — Все со мной хорошо, — пожимает плечами Джун, отводя взгляд. Откровенничать со всеми подряд не хочется, даже если спрашивает хороший человек. Чонгук хмурится, но больше не лезет, полностью уважая желание Намджуна на сохранение личной тайны. В конце концов, у него тоже есть, что скрывать. Все он прекрасно понимает. Так и уносит рутина будней, в круговорот серости и цикличности. Постепенно все превращаются в бесконечно усталых существ, лишь изредка находя силы на шалости и веселье. Учеба мучает, внеклассные занятия выжимают последние соки, погода стремительно портится, напрочь стирая из памяти недавнее бабье лето. Вскоре одни грустные мысли заменяются другими. Может быть, они и глупые воспоминания подменят на что-то новое? — Хочешь, познакомлю с подругой моей? — как-то спрашивает Минсу, почему-то отбившись от братьев Чон. Намджун выгибает бровь, рассматривая подсевшую к нему девушку так, словно она пришелец из космоса. Странно с ней вообще говорить о чем-то кроме учебы или глупых шуток. По крайней мере, раньше они точно были далеки от подобных тем. — Чего? — Одна моя подруга давно хочет с тобой познакомиться, — Минсу тоже выгибает бровь, усмехаясь, — ты ей нравишься. Познакомить? — А она страшненькая или норм? — Дурак, — девушка смеется, пихая одноклассника кулаком в плечо. — Она очень даже норм, ты пожалеешь, если упустишь такой шанс. Очень пожалеешь — я тебе обещаю. Поэтому соглашайся. Чхве Минсу из тех, кто скорее скажет обидную правду, глядя прямо в глаза, чем солжет. Поэтому Намджун верит ей, пусть и общались они слишком мало для того, чтобы достаточно друг друга узнать. Этого и не было нужно, в конце концов, она же не свою кандидатуру ему предлагала. Разум настойчиво твердил Джуну: соглашайся. Но что-то все равно противилось, утверждая: ничего не получится. — Хорошо. Знакомь. «Хотя бы попробую, а там уже посмотрим» Подружка у Минсу и правда не страшненькая совсем, даже более чем. Миловидная, маленькая, хрупкая Квон Лиен оказалась настоящим ангелом во плоти. Намджун даже растерялся, когда Минсу впервые представила их друг другу. Лиен краснела, кусала губы, накручивала на тонкий палец волосы и казалась такой обворожительной, что щемило в сердце. Но совсем не так, как должно было бы щемить. Это больше напоминало что-то отеческое — желание защищать и оберегать, и меньше всего это было похоже на чувства, которые, по идее, должны были возникнуть у парня к симпатичной девушке. Но Намджун закрыл на это глаза; обменявшись номерам с Лиен, он надеялся, что перестанет мечтать, хотя бы о случайной встрече с Сокджином.⚡⚡⚡
Где-то в конце ноября, когда по расписанию приближаются первые контрольные, Намджуна вместе с Тэхеном, Чимином и Богомом, как одних из самых преуспевающих учеников, отправляют на семинар в старшее отделение школы. Тэхен, как и всегда держится вдалеке, хмурый и не располагающий к общению от слова «совсем»; Чимин и Богом о чем-то переговариваются по пути, перебрасываясь смешками; а до самого Джуна доходит, что он ведет себя точно так же, как и Тэхен — держится позади всех, не желая вступить в разговор. А такое поведение, даже на фоне нескольких месяцев подобного состояния для него совсем не характерны. Разница в том, что в этот раз он даже не пытается как-то скрыть свое состояние, прикрываясь лживыми ухмылками. Это же замечает и Чимин, который оборачивается и с тем же флером беспокойства, с той же интонацией, что и тогда в сентябре, спрашивает: — Ты в порядке, Джун? И хочется отчего-то вскипеть, выйти из себя, разозлиться, ответить грубо, потому что единственное, чего Намджун все это время добивается, — чтобы люди перестали, наконец, спрашивать его об одном и том же из раза в раз, повторяясь, как заевшие пластинки. Но он только качает головой: — Все нормально, не обращай внимания. «Все нормально», — это успевшее надоесть словосочетание, хотелось сделать реальностью, но все никак не получалось. Джун пытался, он, правда, изо всех сил тянулся к старому, беззаботному себе. Он зависал с Юнги в студии, он помогал родителям, он флиртовал с Лиен, переписываясь с ней днем и ночью. Но что-то было не то, не так, словно перепутались жизненные ориентиры, и напрочь сбился компас. — Точно? — Чимин не сдается, он отстает от Богома, равняется с Намджуном и легонько пихается локтем, привлекая внимание к себе. — Точнее некуда, Чим, — уверяет скорее не только одноклассника, но и самого себя. — Все, правда, нормально. — Просто ты такой никакой в последнее время, — он немного отстает, пропуская группу старшеклассников, а потом снова нагоняет. — Вот я и подумал, что что-то случилось. — Я устал, как и все остальные. — Обычно, ты всегда из тех, кто не устает, — Чимин запинается из-за вопросительного взгляда, — то есть… Ну, понимаешь, ты типа всегда из последних сил стремишься быть веселым, быть сильным, пока многие тухнут и опускают руки. Я всегда так думал о тебе, — от этой честности Намджун не сдерживает улыбки, — поэтому непривычно видеть тебя сникшим и грустным. Самому сразу грустно становится. Если уж тебе тяжело, то, как быть остальным? Вопрос остается без ответа и отмечается, как риторический. Намджун и сам не знает. Благо вовремя начинается семинар, позволяющий хотя бы ненадолго отвлечься от тяжелых дум. Чимин больше не лезет, сидит рядом и внимательно слушает учителя. Все идет слишком спокойно. Спокойно, до того злополучного момента, когда Джун случайно замечает у входа в класс знакомый профиль, идеальную укладку, рубашку, застегнутую на все пуговицы и обтягивающую широкую линию плеч. Все прежние попытки отдалиться кажутся глупыми, таким глупыми. Детскими, бессмысленными. Намджун не может отвести глаз, прожигая в Сокджине дыру одним только взглядом. К лекции давно потерян интерес, обсуждение темы тоже обходит стороной. И когда Джин, видимо почувствовав на себе чужой взгляд, обращает свое внимание в зал, слишком быстро находя глазами Джуна, что-то ломается. Сокджин улыбается в ответ, а Намджун тут же отводит взгляд. Это совсем не похоже на знакомую с детства улыбку. Так снисходительно взрослые улыбаются неразумным детям. И Джун вновь чувствует эту пропасть, что разделяет их, не оставляя и шанса, на что-то большее, чем может быть во всем знакомом тандеме «учитель-ученик».⚡⚡⚡
В середине декабря выпадает первый пушистый, белый снег. Огромные хлопья-снежинки падают, путаются в волосах прохожих, лезут в лицо, в глаза, мгновенно тая, соприкасаясь с горячей кожей и стекая слезами, оставляя за собой мокрые дорожки. От первого снега всегда восторг такой искренний, сердце бьется радостно, как у ребенка, стучится о ребра, желая расправить крылья. Все куда-то рвется, тянется… Ученики едва досиживают оставшиеся уроки, а с последним звонком срываются с мест и выбегают на улицу, позабыв даже шарф на шею намотать. Начинается настоящая снежная бойня, мягкие хлопья мнутся, превращаются в снежки и взлетают снова, на секунды получая вторую жизнь, врезаясь в других людей, как пушечные снаряды. Детский смех звенит повсюду колокольчиками, отражается от стен, распугивает птиц, а учителя выглядывают из окон и качают головами, скрывая за снисходительными взглядами горящие глаза и улыбки. Намджун с хитрой улыбкой оглядывает свою банду, в которой братья Чон, Минсу и Лиен приклеенная к нему в поиске защиты. Все вместе они засели в кустах, набирая как можно больше снега, налепливая новых снарядов, периодически высовываясь, чтобы обстрелять проходящих мимо людей, либо своих противников, что спрятались по периметру школьного двора. С недавних пор они часто тусовались вместе, поэтому в суматохе сразу друг к другу прибились и скоординировались. Настоящая команда, настроенная победить и закидать оставшуюся часть класса да и всю остальную часть среднего и младшего отделения тоже. — Старшаки в этом году скучные, — обиженно вздыхает Чонгук. — Осталась одна малышня. — Да и третий год наш тоже подкачал, — соглашается с ним Хосок, — все такие супер-пупер взрослые, я не могу. — Да какая разница, ребят! — вскрикивает Минсу. — Там к нам Богом с Джихеком подбираются, смотрите! Парни на самом деле заходят с боку, уповая на эффект неожиданности, но явно проваливаясь еще на этапе планирования. Лиен смешно взвизгивает, прячась за спину Намджуна, совсем не желая получить порцией снега в лицо. Минсу вместе с Чонгуком наоборот рвутся в бой, со смехом закидывая парочку одноклассников, Хосок с боевым кличем присоединяется к ним третьим, а Намджун оглядывается в поисках других противников. Те тоже быстро находятся — Чимин и парочка девушек заходят со спины, тут же получая за шиворот несколько снежков, они с криками разбегаются кто куда. — Смотрите, там Тэхен идет, давайте его закидаем! — Хосок смеется, тычет в сторону выходящего из школы одноклассника и уже готовит снаряд, который готов уже запустить в полет, как Чонгук дергает его за руку: — Нет, не давайте, — качает головой, — мы не будем его закидывать. — Но почему-у? Ты чего, Гук, не помнишь разве, как он… — Помню, но закидывать его мы не будем, — Чонгук отчего-то серьезен и это не остается незамеченным. Повисает неловкая пауза, за которую Тэхен успевает выйти за пределы школы, тем самым оказываясь в безопасности. В безопасности от возможности поймать любой частью тела обидный снежный снаряд. — Ну и отстой, бро, ты все испортил. Было бы весело! Чонгук ничего не отвечает, только плечами пожимает, мол, не при делах я. Намджун за ним наблюдает, прищурившись, но не успевает сформулировать какую-либо мысль, как за рукав куртки его легонько дергает Лиен и тихо напоминает, что они сегодня хотели еще успеть сходить в кино на какой-то очень-очень клевый фильм. К этому времени снежная битва успевает поутихнуть, поэтому, обменявшись еще парочкой слов, ребята разбегаются — братья Чон и Минсу идут в одну сторону, а Намджун и Лиен в другую. За несколько недель, проведенных в обществе с Лиен, Намджун успел свыкнуться с ней, привыкнуть к ее присутствию, к ее частым сообщениям, звонкам, постоянной жажде общения. Это, в конце концов, льстило — такое внимание со стороны привлекательной девушки. Джун, наверное, даже готов был в скором времени назвать ее «своей» девушкой, окончательно выбросив из головы наваждение, что-то непонятное, чему до сих пор не было дано названия — то (не)нужное о Сокджине. Наверное, готов. Наверное. Во всяком случае с того семинара они больше не пересекались. И хотелось надеяться, что больше не пересекутся. Никогда. Потому что каждый раз, как в первый — стоит увидеть и запустится новая долгая-долгая дорога по кругу, катание на карусели. Карусели страданий и меланхолии. Бесконечного самокопания. Они уже пересекают ворота, оказываются за школьной территорией, как Намджун замечает: дорогой автомобиль, длинное черное пальто, часть белого воротника рубашки, как всегда застегнутой на все пуговицы. Идеальная укладка, изгиб снисходительной улыбки. И такая изящная ладонь в черной кожаной перчатке на тонкой талии девицы, что стоит спиной и чье лицо не получается разглядеть. Дверца автомобиля раскрыта, ожидает, когда ее закроют изнутри, прекращая запускать в салон колючий, морозный воздух. И это смотрится так идеально-гармонично, что кажется искусственной сценой из какой-то дорамы с прекрасными главными героями обязательно красавчиками и скучной любовной линией, в которой интерес держится только на банальном ожидании первого поцелуя. Намджун, наверное, готов. Наверное. Он смелеет, вовремя отрывает взгляд от парочки у обочины, возвращает внимание девушке, шагающей рядом. Она очень-очень красивая, правда, что-то ему рассказывает, сверкая улыбкой, глазами, накручивая волнистую прядь на палец. Намджун понимает: мир не крутится. Но он и не останавливается. Время идет, шагает семимильными шагами, бежит вперед. Пора бы последовать его примеру. И ни в коем случае не оглядываться назад.⚡⚡⚡
Учебный год проходит слишком скоро. Подступает долгожданное лето. Остаются только итоговые контрольные, и взлетят в воздух исписанные тетрадки, выученные вдоль и поперек учебники. Еще один учебный год можно будет вычеркнуть из жизни. Лето! Каникулы! Такое простое счастье… Намджун ставит последнюю галочку в тесте по математике, и устало поднимает от листка взгляд. Часы вот-вот укажут на окончание контрольной, а значит — еще чуть-чуть и они все вместе перешагнут порог школы и забудут об учебе на долгие, счастливые три летних месяца. Они смогли. Пережили. Смогли. Намджун смог — самое главное. С достоинством перенес редкие встречи с Сокджином и его слишком часто сменяющимися дамами: несколько были из местных учительниц, другие были совсем незнакомы нет. Они почему-то вечно попадались на глаза, словно проверяя на прочность. И, на самом деле, спустя год уже было все равно. Не торкало, как в первый раз. Только почему-то до сих пор злило. И кололо еще, иголочками ревности или какого-то собственничества — неважно. Что бы это ни было, — Намджун на это не имел никаких прав. Да и смысла как такового тоже. Джун тоже старался не стоять на месте, — с Лиен все склеивалось, пусть и не сразу, но постепенно. С чувством, с толком, с расстановкой, — все, как доктор прописал. Спустя полгода Намджун признал, что привязался к девушке, а к лету уже вовсю планировал их совместный отдых, потому что не собирался расставаться со своей Лиен даже на каникулах. — Куда поедите? — Юнги весь бледный, несмотря на солнечную погоду и жару, сидит в своей каморке, все так же прячется от мира. Спрашивает он с усмешкой, сдвинув большие наушники на бок, но, не отрывая глаз от горящего монитора компьютера. — К морю, — отвечает Намджун, прикрыв глаза. К морю. К морю. К морю. Это звучит, как настоящий призыв о помощи, потому что к морю, как правило, обращаются в самом крайнем случае. Туда скорее душу излечить отправляются, пусть и прикрываются другими причинами. Ведь вода, много-много воды обязательно утянет всю внутреннюю боль на дно и вылечит от всех болезней. И еще поведает частичку свое тайны, пусть это, наверное, так и останется нерасшифрованным черным ящиком. — Будите валяться на пляже и попивать коктейли из стаканов с маленькими зонтиками? — И это тоже. Юнги снова ухмыляется, качая головой. Все он понимает. Это первый год, когда Намджун отказывается от своего леса, от любимого дедовского домика, — от всего, куда раньше бежал, позабыв обо всех прелестях городской жизни. Видимо, что-то и, правда, стоит оставить за спиной. Видимо, что-то и, правда, требовало кардинальных изменений.⚡⚡⚡
Только вот в августе, как на конечной остановке лета, Намджун вдруг не выдерживает. По приезду с моря он живет несколько дней, думая только о том, как сильно скучает по лесу, по бабушке, которая теперь осталась совсем одна, по их скромному домику, по… И он срывается. Берет билет в одном направлении и с конечной отправляется прямиком в начало. За окном лесной массив сливается в сплошное изумрудно-зеленое полотно. Намджун открывает окно, чтобы в салон задувало свежестью, лесной прохладой. Кто-то позади ругается, просит закрыть окно, но остается проигнорированным, — переживет. Хватает и того, что Джун сам себя ограничивает, разграничивает и сводит с ума. Можно делать вид, что тебе все равно. Можно, конечно, но главное не в этом. Самое главное — верить себе. А Намджун сам себе не верит уже давно. Он вроде закрывает глаза, вычеркивает из памяти, но все равно, раз за разом возвращается зачем-то. Оборачивается вопреки собственным запретам. Вот вроде живешь настоящим, а увидел что-то, почувствовал, и все. Порой хватает одного только запаха. Лиен, например, любит малиновый чай, — холодный, с кубиками льда, может быть даже со сливками. А Намджун этот малиновый чай теперь ненавидит, — не потому, что ему он противен, а потому что пахнет, как малиновые кусты в огороде деда и бабки; пахнет, как мягкие, сочные ягоды, которые срываешь и сразу отправляешь в рот, жмуришься от удовольствия. Сокджин очень любил малину, особенно ту, которую выращивали у Намджуна в саду. Это превращается в манию преследования. Не зря же говорят, что когда стараешься забыть, — только сильнее запоминаешь, вцепляешься пальцами и не отпускаешь. Потому что врешь самому себе, ведь смысл не в том, чтобы забыть, а в том, чтобы отпустить. Это уже немного другое. А Сокджин — как назло — повсюду. Морская галька и та чем-то напоминает о нем; Намджун с удовольствием вспоминает, как на дальние дистанции запускал по воде «блинчики», и эта галька убегала куда-то к горизонту, отскакивая от воды, стремилась туда, где в одну линию соединяются небо и море. Перед Лиен стыдно очень, ведь она, скорее всего, на самом деле влюблена, на самом деле желает большего. Использовать человека — это очень плохо. Но что поделать? Если другого способа хотя бы попробовать забыть нет и в помине, остается только раз за разом пытаться и надеяться, что в итоге-то все обязательно будут счастливы. И совсем непонятно одно: что все-таки такое, эти чувства, которые пробуждаются в Наджуне при одном только упоминании Сокджина? Что это? Любовь? Нет. Влюбленность? Тоже мимо… — Молодой человек, это последняя остановка, собираетесь выходить? …У бабушки на кухне пахнет выпечкой, печеными яблоками с медом, холодным молоком и малиной. Несколько огромных корзин с ягодами стоит под столом так, что ноги приходится размещать в проходе и постоянно мешаться. Намджун улыбается, наблюдая за суетливыми движениями пожилой женщины. Она все такая же красивая, как и в детстве, сохранившая свой шарм и привлекательность, обзавелась новыми морщинами и совсем поседела, так, что вся длинная коса до талии была белой, как снег. — Что тебе приготовить? — спрашивает. — Ничего, Ба. Давай просто посидим в тишине, — движения усталые, как и взгляд. — Мне это необходимо. — Что-то случилось, милый? — Ничего, Ба, правда. Женщина присаживается напротив, обеспокоенно заглядывая в глаза. Конечно же, она прекрасно видит, что не все хорошо. Но ничего не говорит, только руки протягивает и нежно касается намджуновых ладоней. А чуть погодя все-таки нарушает тишину: — Чтобы у тебя не случилось, Джуни, все пройдет. Я тебе обещаю. Бабушка никогда не умела говорить много, она всегда была краткой, поэтому казалось, что все слова за нее выговаривал дедушка. Он бы сейчас наплел кучу всего, заговаривая зубы и как всегда отводя беду, предупреждая. О коротких замыканиях, о магнитных полях, даже о том, что об острый нож можно порезаться даже взглядом. Такой вот был сказочник, иногда стихоплет. — Спасибо, Ба. Намджун не верит, что пройдет. Не верит, что есть возможность остановить неправильное движение машин по воображаемой трассе. Программа дала сбой, ток стал увеличиваться, а сопротивление падать. В деревне Намджун с восьми лет живет мыслями о бабушке, дедушке и еще одном человеке, которого нельзя обозначить каким-то конкретным званием. Здесь нет места конкретике — простое необъяснимое желание быть хотя бы в воспоминаниях рядом, ведь именно в этих воспоминаниях зарыты сокровища. С темнотой Джун хватает с вешалки куртку, говорит, что ненадолго сходит прогуляться и пропадает за порогом в абсолютном мраке. Фонари с дороги не добираются до крыши сарая, что стоит неподалеку от дома. Ветхое дерево скрипит, в пальцы впивается несколько заноз. По пути Намджун едва не расшибает себе голову, почти срываясь с высот в низ, когда его резко дергают за шкирку и помогают забраться и безопасно устроиться рядом. — Ты все такой же неуклюжий. — А ты пьяный, хен. Не дыши на меня. Они словно оба знали, что придут сюда, потому что почти не удивляются друг другу. А может быть думают, что это все больное воображение выдает желаемое за действительное. От Сокджина и правда неприятно разит алкоголем, и Намджун без понятия, когда совместное собирание ягод превратилось в совместное распитие горячительных напитков. — Хочешь? — бутылка в чужих руках поблескивает, отражая лунный свет. Темнота скрывает почти все эмоции, только отчасти подсвечивая сбоку, позволяя убедиться в реальности происходящего. — Что ты делаешь здесь? — А ты? — Я первый спросил. Сокджин смеется и в этом смехе Намджун, как и весь последний год, ловит отголоски прошлого: — Глупо прозвучит, наверное. Но я… просто соскучился. Вдруг так захотелось просто убежать сюда. Именно сюда. Ты помнишь? Вон там мы играли в прятки, ты совсем не умеешь играть в них, кстати, я всегда делал вид, что не вижу тебя, чтобы ты выиграл. А вон там мы чернику собирали, у меня до сих пор есть футболки, которые так и не отстирались от ее сока. А за теми домами мы набрели на какие-то развалины, ты тогда на гвоздь встал, и мне пришлось тащить тебя… И видно, как от этих воспоминаний у самого Джина глаза блестят, буквально сверкают. И голос вдохновленный, и смех прежний… Мальчик-живущий-по-соседству собирается по частям. Он все еще есть, он жив, он здоров. Все хорошо… — Я хочу, — продолжает, — вернуться, вновь стать ребенком. Хочу носиться, как дикий, распугивать домашний скот, иногда хулиганить, топтать грядки или срывать яблоки с чужих яблонь. Я хочу… так много хочу! — он роняет бутылку и, она падает, и спустя пару секунд отчетливо слышен звук разбивающегося стекла. Намджун вздрагивает. — Хен?.. — Скажи мне, зачем мне это взросление? Я не могу так больше… — и он тянется к Намджуну скорее неосознанно, пьяно. Джун позволяет себя обнять, сам обнимает в ответ и умалчивает о важном. «Спасибо, что ты пришел…» «Спасибо, что ты нашелся»⚡⚡⚡
Случается дождливое начало нового учебного года, когда Юнги подходит к студии, запоздав на долгие десять минут. Намджун поначалу не требует объяснений, но молчание затягивается, Мин сидит, смотрит в одну точку пустым взглядом и совсем не шевелится. Экран компьютера черный, наушники, которые Юнги по привычке почти не снимает, отложены в сторону. — Что-то случилось? — Случилось все… Под «все» Юнги имеет в виду какого-то незнакомого рыжего мальчика, что Намджуну получается узнать только раза с тысячного. — Разве люди влюбляются с первого взгляда? — Я не знаю... Когда ступор отходит, Мин срывается на яркий рассказ о том, как перепугался, заметив школьника, опустившего голову и машину, несущуюся ему навстречу. — Еще немного и он бы умер, Джун. Я почти стал свидетелем его смерти. — Но все же обошлось, да? Ты успел, парень в порядке, ты тоже вроде живой. Я не понимаю тогда причины твоего состояния. — Понимаешь… — но снова замолкает. — Ничего ты не понимаешь. С чего Юнги в этом уверен — так и остается загадкой на некоторое время. Только вот уже спустя неделю Намджун все понимает. Он видит их в автобусе, на котором Мин раньше в принципе не ездил, предпочитая толкучке комфортную поездку с отцом на дорогой иномарке. Видит и перепуганного, но милого, смущенного Чимина, ни с того ни с сего поменявшего родной черный цвет волос на огненно рыжий. — Он мой одноклассник, если ты так и продолжишь ходить вокруг да около, я сам ему расскажу, что у тебя на блокировке экрана стоит его фото. Глупый сталкер. — Прошла всего неделя! Что я должен ему сказать?! — Хоть что-то, сам придумай. А лучше всего быть честным, чтобы он сразу понял какая ты заноза в заднице. Бедный Чимини, он у нас слишком хороший. Ты его не заслуживаешь. — Ну, спасибо. — Друзья всегда говорят друг другу правду, бро. Без обид. …Но помощь друзьям — одно, а помощь самому себе — другое. После встречи с Сокджином, после этой пьяной ночи, когда они просто были рядом друг с другом… Ничего не изменилось. Следующим утром Сокджин ожидаемо уехал, сбежал, видимо протрезвев и осознав масштабы бедствий. Намджун честно не расстроился, — он все еще чувствовал ту самую близость, которой так остро недоставало. Словно мозаика не складывалась, а тут под руку попался последний — самый важный — кусочек, и, наконец, показалась цельная картинка. Это не было чувством любви, не было влюбленностью. Это было что-то проще, но одновременно сложнее. Намджун вдруг осознал, что все эти ярлыки, названия, исковерканные временем, людьми, — это все давно потеряло свою прежнюю ценность. Любиться, так сказать, — запросто. Каждый второй сейчас в «активном поиске», потому что какие-то неписанные правила говорят, мол, одиночество — удел никчемных, а любовь, отношения — престижно. Пусть зачастую все эти «парочки», не знающие точно, что такое любить и как это вообще… выставляют себя напоказ, на злобу дня, — выглядят жалко. Это все пустяки, главное же не искренность, а нечто другое. Намджун не хочет объяснять что-то свое, опираясь на шаткую, глупую систему. Эти чувства больше его, а потому не подчиняются законам. Спустя какое-то время, еще до начала учебы, с незнакомого номера приходит странное: «Где ты?» Намджун хмурится, но все-таки набирает: «Кто это???» «Угадай» Промахнувшись три раза подряд, Джун уже не ждет ответа, но телефон пиликает, оповещая о новом входящем: «Все еще прячешь солнечных зайчиков в волосах?» И, ну… ну, как мог не догадаться сразу? Все же было предельно просто. Сокджин с той стороны думает, что совершает ошибку всей своей жизни. А Намджун уверен, что это — еще один шанс, подаренный судьбой. Они не любят. Они даже не влюблены. Но что-то тянет, словно магнитом, не хочет отпускать. Вцепилось намертво. «Короткое замыкание?» Сопротивление равно нулю…⚡⚡⚡
— Для искренности нужна смелость, и иногда это на самом деле, кажется сложнее всего. Но никогда не бывает зря. — Так вот, я тебе искренне заявляю, — Сокджин смеется, пьяным движением поправляя взъерошенные волосы (кажется, что их встречи и разговоры невозможны без воздействия извне), — что между мной, как учителем, и тобой ничего не может быть. Ничего серьезного. В квартире Сокджина темно, только слабый свет от фонарей с улицы, просачивающийся сквозь окна можно хоть что-то разглядеть. Не думать, не видеть — тактика труса. Джину нисколько за это не стыдно. Вот уже почти полгода они занимаются тем, что мучают друг друга обоюдным желанием общаться. Сообщения, звонки, встречи на территории школы, взгляды… Все вместе — дурость дуростью, но эта дурость почему-то оказывается слишком важной. К ней оба быстро привыкают. — Правда, хен? — Самая настоящая. Жизнь — это, знаешь ли… не только сбывшиеся мечты, осуществленные планы. Это еще и разочарование, грусть, боль, злость и так далее. Поэтому не заглядывайся на меня, лучше вспомни о той девочке Лиен. А я займусь поисками невесты, которую от меня требуют мои родители. Это такая игра — гляделки в темноте. Смотри на человека и догадывайся по одному только силуэту, о чем он думает сейчас. Сложно? Не сложнее, чем простые прятки… — Ты сначала пишешь про каких-то солнечных зайчиков, потом говоришь о том, что между нами ничего невозможно, потом вспоминаешь прошлое, рассказываешь истории, которые я и так знаю наизусть. Думаешь, я — тот прежний ребенок? А ты кто тогда? Взрослый? — Уж точно взрослее тебя. — Взрослые люди не пишут школьникам про солнечных зайчиков. — Что ты прицепился ко мне с этими солнечными зайчиками?! — Потому что это было первым, что ты сказал мне. — Если хочешь, оно может стать последним. …Если бы Намджуна попросили охарактеризовать собственное состояние, когда он переступает порог старшей школы, а следом узнает, кто стал их классным руководителем, он бы ничего не смог сказать. Это и так волнительно — первый год — а тут еще на пороге появляется этот выглаженный, причесанный, как всегда, — совсем не пьяный Ким Сокджин. Учитель Ким Сокджин. Ученик Ким Намджун... Слишком много для одного дня получается, но что поделать? — Приятно познакомиться, ребята! Меня зовут Ким Сокджин, и с этого дня я буду вашим классным руководителем. Надеюсь, что мы с вами поладим. Непонятно: прикольно или не очень иметь такого классрука? Такого, как Сокджин — лживого, лицемерного, не очень хорошего человека. Пусть на работе он и выставляет себя совершенно в противоположном свете — понимающим и в какой-то степени очень добрым с учениками — но это же никак не отменяет наличие его, так сказать, истинного лица. — Он прикольный, — говорит Чимин, который в этом году оказывается намджуновым соседом по парте. — Хорошо, что нам дали молодого, с ним должно быть весело. — Весело, если ты готов слышать восторженные охи-ахи одноклассниц, — хмыкает Нам, кивая на группку девочек в противоположном углу класса, которые вот-вот и слюну пустят, зачарованные обаянием нового учителя. — Я привык, — Чим пожимает плечами, — в конце концов, они делают это каждый раз, когда Чонгук проходит мимо них. Одним больше, одним меньше. — Рад, что в этом году вы с Юнги в одном старшем отделении? — от резкой смены темы разговора Чимин алеет щеками, теряя свой безразличный настрой. — Ой-ей, посмотри на себя, Чим! — Намджун смеется, — ты так влюблен… — Отвали, — беззлобно. — Удивительно, что тебя смог покорить Мин Юнги, правда. Вы очень разные… — Отвали, Джун, серьезно! — …он холодный, как айсберг, а ты… — Если ты, правда, о нем так думаешь — ты очень плохо его знаешь. Никакой он не холодный. Намджун довольно кивает. Проверка удачно пройдена. Хоть кто-то в этом мире действительно отыскал свое сокровище. Целых два человека! Настоящее чудо!⚡⚡⚡
— Никак не могу понять, что такое диффузия, Джуни! — Лиен трет глаза, отодвигая от себя учебник, устало вздыхает, сползая со стула, а потом осторожно забирается к своему парню на колени, заглядывает в глаза, хлопая пушистыми ресницами. — Ты у меня такой умный-умный, — когда она говорит, словно лепечущий ребенок, становится еще милее, — объяснишь? За окном гремит гроза — сезон дождей вот-вот обернется Всемирным потопом. (Где найти спасительный Ковчег?..) Намджун удерживает девушку за талию, отвечая ей улыбкой. «Когда я сам стал лживым?» «Почему мучаю ее?» «Почему не могу полюбить так же сильно в ответ?» «Потому что», — отвечает сам себе. «Любовь — это не про нас с ней» — Собирайся, — говорит приторно, ласково, — будем вместе учить физику. Дождь не знает передышки — он превращает тротуары в полноводные реки, лестницы в водопады, животных делает рыбами, а людей — Ихтиандрами — вот-вот и отрастут плавники. Хорошо, что вода с неба льется еще теплая, почти летняя, а не ледяная и осенняя. Они бегут, смеясь по этим дорогам-рекам — босиком; не прячутся под зонтами, и, конечно, мгновенно промокают. — Смотри, — Намджун вдруг останавливается посреди дороги, дергает Лиен за руку, достает из карманов кофты несколько баночек с красками, повторяет, — смотри! — и выливает прямо на дорогу все эти несколько баночек. Дорога превращается в яркую, цветастую картину экспрессиониста, утрачивая свою прежнюю серость. — Вот тебе и диффузия… …взаимное проникновение одних атомов между другими… Прохожие смотрят на них, как на сумасшедших, а Намджун смотрит только на Лиен, как и она — смотрит на него. «Наши атомы не смогли…» «Диффузия — это не про нас с тобой» — Я люблю тебя из последних сил, — говорит Лиен, — поэтому отпускаю, Джуни. Ветер не уносит ее слов, ветер вообще убежал, как трус, — только дождь заливает в глаза и прячет чужие слезы. — Я знаю, что ты не любил меня. И мне больно, но когда любишь, любишь по-настоящему, ты должен думать не о себе, и жалеть тоже не себя. Только человек, которого любишь, имеет настоящую ценность, а иначе это не любовь. — Как ты?.. — Я просто устала, Джуни, — между дождевыми каплями и солеными слезами нет никакой разницы, но Намджун видит, что Лиен плачет. — Давай закончим все под этим теплым дождем, рассматривая результат твоего опыта. Ты последний раз помог мне с учебой, и я теперь навсегда запомню, что такое эта диффузия. Это не про нас с тобой… Намджун рад дождю, потому что он скрывает и его слезы тоже.⚡⚡⚡
— Слушай, — Сокджин снова пристает со своими пьяными нравоучениями, — ты не мог бы сейчас взять и избавиться от этой своей раздражающей манеры? — Какой? — Разговаривать! — Снова ты начинаешь, я же… — Вот! Видишь?! — смеется. — Как ты сам от себя еще не озверел? — Я привык… — Давай просто помолчим. — Хен, ты сначала спрашиваешь, а потом затыкаешь на полуслове, — Намджун выгибает бровь, — я уже запутался. — Помолчи… Бесполезно. Все-все бесполезно. Сокджин очень странный и плохой человек, учит школьников пьянству, предлагает свои любимые сигареты с кнопкой и ни в коем разе не признает своих ошибок. Перестал признавать. Устал. Они вместе устали. — Я нашел невесту, — говорит, переставая улыбаться. — Через несколько месяцев свадьба, нам пора прекратить общаться. А дедушка Намджуна предупреждал о последствиях короткого замыкания. Оно никогда не приводит к чему-то хорошему. Аварии, разрушения — это все метафоры, а на самом деле либо током бьет смертельно, либо возгорание и пожар. Сгорай дотла. Сгорай-сгорай… Научись говорить «прощай» — даже прежнему себе. Даже своим воспоминаниям, — их лучше не возвращать. Прошлое имеет только одно свойство — оно было необходимым, и мы исполнены этой необходимостью сполна. Потому что потери и обретения, неотправленные сообщения, непринятые звонки, несказанные слова, раны, царапины, синяки, пьяные вечера, радость друзей и твоя собственная грусть, даже следы неслучившихся поцелуев, — это все было необходимо, пусть и кажется жестоким. Теперь ты прошел это, теперь ты знаешь, как бывает, остается только научиться эти знания применять… Намджун наблюдает за чужой любовью с улыбкой, а собственную старается выдернуть из себя со всеми ее корнями. Учится больше говорить, заполняя молчание глупостями, учится радоваться за других, если уж за себя не получается… — Намджун, что на тебя нашло? — Прекрати, что за цирк ты устраиваешь? Срываешь мне занятия… — Тебя отстраняют от занятий, Джун. Зачем ты?.. — Он же учитель, что ты себе позволяешь? «Только человек, которого любишь, имеет настоящую ценность, а иначе это не любовь» Пусть его поведение отталкивает, пусть окружающие на него теперь смотрят, как на придурка. Он делает это ради себя и ради Сокджина тоже. Учится отталкивать от себя, учится обрывать связи… Из всего, что раньше водилось в его голове — это кажется самым верным решением. Сокджин смотрит на него зло, обиженно, раня, естественно, в самое сердце. Но так надо… Им ведь и правда ничего не светит. Так, пусть это быстрее закончится и оборвется навсегда, чем они продолжат мучить друг друга. У одного скорая свадьба, у другого друзья… У этой связи изначально не было смысла. «Умей прощаться» Прощай…