Юная любовь

День не задался с самого начала. Рен проснулся поздно, и так как впереди была встреча с Аки, следовало поторопиться и хотя бы по-быстрому принять душ. Он умудрился порезаться бритвой и не смог сдержать ругательства от боли. Выходя из номера, он заметил записку, подсунутую под дверь. Это оказалось приглашение еще раз встретиться от женщины, с которой он развлекся прошлым вечером. Рен скомкал листок и швырнул его в мусорную корзину около лифта. Когда он наконец добрался до офиса фотографа, который собирался заниматься его фотосессией для последнего альбома, Аки уже нервно ходил туда-сюда по конференц-залу. Он с любопытством окинул Рена взглядом, замечая его потрепанное состояние, и на их счастье, фотограф тоже задерживался, что давало время перевести дыхание и привести себя в надлежащий вид. — На тебя это непохоже, так опаздывать, — шепнул Аки, и в этот момент фотограф появился в конференц-зале и занял место за столом рядом с ними. — Извини, — ответил негромко Рен, вспоминая о потраченных впустую часах, когда до шести утра только и вышло, что ворочаться в постели без сна. А виной всему была злость на девчонку, которая солгала ему о своем роде занятий, и только стоило ему закрыть глаза, как ее образ возникал в мыслях. — Я засиделся за новой песней. — Солгать оказалось очень легко. — Ну, хотя бы делом был занят, — отозвался Аки. Следующие два часа были заняты обсуждением будущей фотосессии. Фотограф, Маркус Янг, подготовил несколько вариантов для локаций сьемки. Пролистав подшивки, они выбрали идеи для фотографий, которые пойдут в буклет к альбому, и в то же время они должны были сочетаться с клипами, сьемка которых начиналась через пару месяцев. Был целый список деталей, которые следовало учесть при фотосьемке, так как обязательным условием было иметь в виду задумки режиссера клипов и обработать их. Когда Маркус и Аки занялись обсуждением расписания, Рен, повинуясь порыву, достал кошелек и раскрыл его. С полувыцветшей фотографии на него посмотрела с улыбкой юная девушка. Золотисто-рыжие волосы сверкали в солнечных лучах, а в глазах, каких он не видел ни у кого другого, плескалось счастье. Как могла получиться из этой красивой девочки шлюха из грязного района? А глаза? Волшебный цвет ее глаз запал ему в душу. Может, у нее настал период бунта? Поругалась с родителями? Сбежала из дома? Как же жаль, у этой малышки был такой потенциал. «У тебя нет ни единой причины красть чужие фото, Дзингудзи» — укорил его внутренний голос. Он все же немного чувствовал вину за то, что стащил фотографию из ее кошелька. Найти ее среди карточек было неожиданностью, и эта невинность ударила в самое сердце. Но совесть быстро замолкла, когда он вспомнил, что именно она разрушила все его планы, помешала ему заниматься песней, и та так и осталась незаконченной, да к тому же совсем не радовала. Когда ручка скользила по бумаге, ему казалось, что он пишет шедевр, но ночью, просмотрев свои записи, он понял, что в песне чего-то не хватает. А чего — он понять совершенно не мог. Когда встреча подошла к концу, время шло к вечеру. Аки собирался организовать поздний ланч в Тайеване, но Рен отказался присоединиться к нему с Маркусом, сославшись на планы купить кое-что на бульваре Осман. Когда они вышли из офиса, Рен вызвал для себя отдельное такси, и бегло объяснил водителю по-французски, куда ему нужно. Тот кивнул, и Рен откинулся на сиденье, пока водитель направлялся по маршруту. Он не мог понять, что с ним творится сегодня. Одолевали усталость, злость и раздражение, а все из-за девчонки, ворвавшейся в его приватную комнату отдыха. С ним никогда не случалось ничего подобного из-за женщины, и это новое чувство ему не нравилось. Не доезжая восьмого округа, они встали в пробке, возникшей из-за непривычного наплыва туристов. Рен скомандовал водителю остановиться, оплатил поездку и вышел, намереваясь дойти дальше пешком. Небольшая прогулка могла бы помочь проветриться и отвлечься. Он снял кожаные перчатки и затолкнул их в карманы черного пальто, направляясь к галерее Прентам. Возможно, там получится выпить вечернего чаю в одном из открытых кафе. Шумная толпа туристов текла и суетилась до толкотни в желании сфотографироваться на память и привезти домой сувенир, полная запаха холодного воздуха, парфюма и сигарет. Это были несколько групп японцев и китайцев, которым гиды махали белыми и красными флагами в надежде привлечь внимание, но люди останавливались у каждого киоска на каждой улице. Не улучшали ситуации и студенты, местные и иностранцы, которые пользовались последними деньками каникул и разгуливали с тяжелыми пакетами покупок, перекусывали на ходу и болтали с друзьями. И где-то в глубине улицы сквозь гул толпы робко звучала гитара и раздавался сильный чистый голос, распевающий старую французскую балладу. Рен вдруг остановился. Прямо перед ним пухленькая черноволосая малышка в ярко-зеленом платьице и белыми бантами в волосах опустилась на бордюр, подобрав уставшие ножки, и играла с завязками на туфлях. Она подняла взгляд на него, возвышающегося над ней, и сонно поморгала, полу-нахмурившись. Рен не мог не улыбнуться этой очаровательной девочке, так напомнившей ему рыжее солнышко на фотографии, перекочевавшей в его кошелек. — Алекс! — раздался голос. Женщина неполных тридцати лет в блузке и джинсах подбежала к ним и схватила малышку. — Вот ты где, проказница. Мягко отругав девочку, она чуть ущипнула ее за носик пуговкой, и та забавно поморщилась, зевнула и наконец склонила голову на плечо матери, засыпая. Рен не мог не наблюдать за ними, и от взгляда матери это не укрылось. — Простите, что она доставила вам хлопот, — она склонила голову, стараясь не разбудить девочку. — Нет, нисколько, — улыбнулся Рен. — Хорошего вам вечера. — И вам тоже, — она снова склонила голову и зашагала прочь, приглаживая волосы спящей дочери. А когда женщина исчезла из его поля зрения, Рен обнаружил знакомую фигурку на складном стуле с большой старой гитарой. Это была та самая девушка, которая заставила его проворочаться всю ночь без сна. Харука Нанами. На ней была красная юбка в складку, черная блузка с длинными рукавами, а на ногах, затянутых в плотные черные чулки, были кожаные сапоги. Волосы она завязала в высокий хвост, открывая взгляду тоненькую светлую шею, и без макияжа, украшений, с румянцем на щеках казалась квинтэссенцией невинности, такой, которой он ее представлял себе. Сложно было заставить себя вспомнить, что на самом деле эта девочка торговала телом. Он замер, восхищенно глядя, как она улыбается старушке-японке, остановившейся послушать ее, внимательно ее слушает, кланяется, а затем в открытый гитарный чехол падают несколько банкнот, и она кланяется снова, а затем машет старушке, пока та присоединяется к своей группе, и возвращается на свой складной стульчик. Затем перед ней возникла маленькая девочка с хвостиками по бокам с просьбой о песне — она склоняется, чтобы девочка могла ей прошептать на ушко — а затем улыбается и начинает перебирать струны гитары в старом знакомом ритме. Кто бы мог подумать, что Харука могла бы вот так интересно исполнить «Ме-е-е, паршивая овца»? Рен стоял и наблюдал за ней, и каждое ее движение на осеннем ветру казалось еще прекраснее. Вот старичок подошел к ней с комплиментом ее голосу, протянул руку и прижался губами к тыльной стороне ее ладони, и улыбка сама собой попросилась наружу. А затем толпа схлынула, оставив ее одну, она опустилась на колени и стала аккуратно собирать банкноты из чехла, сложила их и поместила в маленькую сумочку, перекинутую через плечо. Ноги сами повели его к ней. Когда Харука закончила собирать деньги и села на стульчик, Рен уже стоял перед ней, набрасывая на нее тень своим возвышающимся телом. Она подняла на него взгляд, и на ее лице расплылось изумление. Ее щеки покрылись румянцем, а губы чуть приоткрылись, и глаза оставались такими же прекрасными, как в его воспоминаниях, настоящее золото в обрамлении длинных темных ресниц. Еще утром он решил не связываться с ней, напоминая себе, что ему и так уже хватило, шутка ли, лишиться сна и всю ночь проворочаться, одновременно чувствуя и вину за то, что бросил ее одну, и разумность своего поступка, всего лишь потому, что какая-то девчонка обманула его. Шлюха с лицом ангела. Но сейчас… Сейчас он понимал, что все потеряно. Уходи отсюда, Рен, твердил он себе, пока не стало поздно! — Как насчет сделать перерыв? — сказал он вместо этого вслух. *** Хороший был наплыв туристов. Судя по тому, сколько людей вышло за покупками в торговый квартал, было хорошим решением прогуляться туда и поиграть экспромтом. За последние пару часов ей удалось собрать несколько сотен долларов. И стоило бы пользоваться таким случаем, пока не пришла зима, когда поток туристов в Париж уменьшается, так как многие южные жители стараются избегать снега и холода. Хотя ей парижская зима нравилась, улицы становились светлее от тонкого слоя снега, тише и просторнее, и можно было стоять часами в размышлениях, какие истории с какими местами случались. О некоторых вещах впору было сочинять рассказы и стихи, а в итоге — рождалась музыка. Но начиная с этого утра, о зиме говорили еще и мрачные льдистые глаза ее спасителя, что мелькали в мыслях каждую минуту, заставляя задаваться вопросами. Интересно, чем он занимается, подумала она, собирая хрустящие купюры в сумочку и возвращаясь обратно на складной стульчик. Над ней раскинулась тень, и она подняла глаза. Должно быть, воображение подшучивало над ней, но стоило подумать снова об этих мрачных глазах, как она видела их перед собой. Сердце гулко заколотилось. Харука моргнула. Он все еще стоял перед ней. Он моргнула снова, но он продолжал смотреть на нее. Щеки, которые тронуло дыхание холодного ветра. Длинные рассыпавшиеся по плечам в восхитительном беспорядке волосы. Губы, влажные и зовущие мысли о поцелуях. Льдисто-голубые глаза, такие же холодные, как и вчера, но сейчас в его взгляде читалась усталость. Прядь светло-медовых волос грозилась упасть на глаза. — Как насчет перерыва? — спросил он ее. Она и забыть забыла, какой у него красивый проникновенный голос. Лишь звучание его голоса успокаивало ее той ночью, давало ощущение тепла и заботы. «Харука, это же тот высокомерный мерзавец», — напомнил ей раздраженный внутренний голос. «Он просит тебя прерваться и прогуляться с ним», — отозвался второй, мягкий, голос, — «Что в этом плохого?» Харука сощурилась, и это изменение не осталось незамеченным им. — Не могу себе позволить делать перерыв только потому, что кто-то этого хочет, — ответила она холодным тоном и склонила голову, собираясь начать новую песню, но он заговорил снова. — Сколько мне будет стоить купить два часа твоего времени? Что? Она вскинула голову, встречая его взгляд. Он что, издевался? Купить время? Да кем он себя возомнил! Она было открыла рот, чтобы снова отшить его, но не смогла найти слов. — Ну же, — требовательно спросил он, — сколько? Две сотни евро? Пять? «Просто потребуй какую угодно сумму, которую он не потянет, и тогда ему придется уйти», — подсказал внутренний голос. — «Ни один человек в здравом уме не выбросит столько денег чтобы просто поговорить». — Три тысячи, — выпалила она. — Нет таких денег — уходи, оставь меня в покое. Чем раньше, тем лучше. Такой был хороший день, зачем было вот так вмешиваться и все портить? Она дернула плечом и едва коснулась грифа, как… — Договорились. — Что? — рука дернулась вниз со струн и гитара медленно сползла на колени. Харука сощурилась, наморщив лоб. — Это что, шутка? Ты меня слышал? — Три тысячи евро, правильно? — отозвался он, доставая кошелек и пересчитывая хрустящие купюры в нем. Толстенькая пачка зелененьких купюр полетела в гитарный чехол, и он взял гитару из ее рук, уложил сверху и сам закрыл чехол. — Идем. Я только что купил два часа твоего времени. Озадаченная внезапностью его действий, она молча позволила ему схватить свое запястье и поднять себя на ноги. Следом он сложил ее стульчик, присоединил его к чехлу с гитарой в правой руке, а левой схватил ее за руку и потащил по улице. Ей только и оставалось, что пытаться идти следом за ним в состоянии потерянности. На каждый его длинный шаг приходилось два ее, и спустя десять минут она уже не могла отдышаться, каждый ее хриплый вздох вырывался белым облачком. — Да погоди ты, — просипела она, не останавливаясь, — Ты не мог бы идти помедленнее? Гитара тяжелая, и если ты вдруг… Он остановился вдруг и посмотрел на нее пристально, наблюдая за тем, как она пытается отдышаться. — Извини, — произнес он. Он ждал. Что теперь, подумала Харука, пользуясь возможностью перевести дыхание. Что он вообще придумал, куда он ее ведет? Возможности спросить ей не дали. Стоило ему предположить, что он дал ей время отдохнуть, он снова взял ее за руку и пошел дальше, но на этот раз шаги его были меньше — точно он теперь думал о ее комфорте. Харука чувствовала себя песиком на поводке. В нормальных условиях, она бы ни за что не позволила незнакомцу поступать так с ней, и дело было не в деньгах, лежавших в ее чехле. Будь на его месте любой другой незнакомец, с деньгами или нет, она бы отказалась идти, даже не зная куда, но с ним, несмотря на все немногое, что она о нем знала, Харука чувствовала себя в безопасности. Несмотря на все то, что могло в нем открыться. Они свернули с главной улицы, останавливаясь перед маленькой причудливой кофейней, перед которой выстроились кругом восемь цветных кованых столиков со стеклянной столешницей, и к каждому были приставлены четыре стула соответствующего цвета. Большую часть столиков заняли с кофе или чаем, где местные, где туристы. В наружной витрине прозрачного стекла с выгравированными лозами, украшенной шелковыми цветами, красовались разноцветные макаруны, эклеры и пирожные. Не говоря ни слова, Рен подтолкнул ее ко входу, где ее моментально окутали теплый сладкий запах шоколада и пар от горячих напитков. Казалось, будто она ступила на странного вида седьмое небо. Она заметила, как он поприветствовал жестом владельца, а затем почтенного вида официантка отвела их в тихий уголок поодаль от толпы. Харука была сражена наповал уютом этого местечка: круглый деревянный стол с двумя кожаными креслами, за одним из которых расположился красно-белый шкаф с книгами и журналами, освещенный маленькой лампой прямо над ним, дающей теплое уютное освещение. Рен тут же опустился в дальнее кресло. — Садись, — указал он на второе, напротив. Император повелевает, подумала она, пристраиваясь в кресло, и не сдержала улыбки — удобным оно было настолько же, насколько выглядело. Им принесли Эрл Грей, тосты и масло, тарелку макарун и крохотные сэндвичи с огурцами. — Я здесь постоянный клиент, — царственно пояснил он, взяв одну из чашек, и пригубил содержимое. — Ну и что ты хочешь от меня? — тихо спросила она. Тишина. Она пристально смотрела на него, даже не думая прикоснуться к чему-либо на столе. — Давай поговорим позже, выпей чаю сначала, — отозвался он. Она неохотно подчинилась, поднесла чашку к губам и сделала глоток сладкопахнущего напитка. Запах бергамота окутал ее изнутри, а тепло чашки согрело замерзшие ладони. Поставив чашку на блюдце, она принялась изучать взглядом сделанный вручную рисунок на тонком фарфоре. Будь ее мать жива, она бы оценила эту чайную пару. На хороший фарфор у нее всегда был глаз-алмаз. Эта мысль встала комком в горле, и слезы подступили к глазам. Харука моргнула пару раз, чтобы сдержаться — этому трюку научила ее одна начинающая актриса. — У меня есть к тебе предложение, — Рен ворвался в ее мысли. Он плотно сжимал чашку, на его лбу залегли напряженные складки. На мгновение, его красивое лицо заставило ее потеряться в мыслях. Ему стоит чаще улыбаться, подумала она, поднимая чашку и допивая чай. Харука ждала дальнейших слов, и он неуверенно продолжил: — Хочешь, я дам тебе работу? — Ч-что? — закашлялась она, поспешно ставя чашку, блюдечко с ложкой тут же задребезжало. Она всмотрелась в его глаза, пытаясь понять, не сошел ли он с ума, но он смотрел на нее так же серьезно. — Я не ослышалась? Ты хочешь дать мне работу? Он кивнул. — Я… — он глубоко вздохнул, — успел пожалеть, что оставил тебя одну вчера. Ну, знаешь, не то чтобы я лез в чужие дела и понимаю, что ты через многое прошла, и конечно же, у тебя есть причина жить в таком опасном месте, — он снова кивнул, точно поощряя себя за проявленную чуткость в такой ситуации. Все это звучало странно. Она приподняла бровь, гадая, что он пытается сказать всем этим. Никто не заботился о ней, никого не волновало, где она живет, уж незнакомцев вроде него так точно. Рен улыбнулся ей, как ему казалось, понимающе, но глаза его оставались прежними. — В общем, я слышал, что место, где ты живешь, не слишком подходит для юной девушки. И я решил помочь тебе с работой, хотя бы, чтобы ты выбралась из всего этого болота. — Я не понимаю, — медленно проговорила она, не понимая, к чему идет весь разговор, не зная, как правильно реагировать на все это, — ты хочешь дать мне работу, чтобы я получше жила? Так, выходит? — она покраснела от унижения. Значит, он теперь занимается благотворительностью в пользу всяких бродяжек, как она? Он царственным жестом пожал плечами, видимо, принимая ее тон за благодарность. Этот мерзавец, видимо, возомнил себя добрым самаритянином, который дает бездомной девочке работу. Ей стало плохо, теплый чай показался проглоченной горькой микстурой. Харука открыла рот, чтобы отказаться, решив закончить разговор, и в этот момент он решил ее добить. — Ты же понимаешь, что ты слишком молода, чтобы вот так не ценить свою жизнь? Обслуживать клиентов посреди ночи, оставаться одной со всякими незнакомцами. Конечно, крох от ресторана недостаточно, чтобы нормально жить. По крайней мере, со мной тебе не нужно будет метаться от одного мужчины к другому. Да и знаешь, я ведь не причиню тебе вреда, — он замолчал и посмотрел на нее, не замечая, как краска заливает ее лицо. — Малышка, у тебя потрясающий потенциал. Я видел, как ты играешь. Не надо стесняться своего рода занятий, ты наверняка в отчаянии. И я хочу тебе помочь. В ушах зашумело. Хватит с нее вот таких речей! Да как он смел?! Он что, действительно подумал, что она торгует телом? Только потому, что она работает до ночи на двух работах? Только потому, что ей приходится жить в отвратительном здании, которым завладело всякое отребье? Ей словно плюнули в лицо. После всех усилий жить честно и скромно, в постоянной войне за жизнь в этом жестоком мире, на нее обращает внимание незнакомый красавчик и принимает ее за шлюху! Шлюху! А теперь он называет отличной удобной работой — быть его собственностью! Она встала и посмотрела сверху вниз на его красивое лицо. Рен Дзингудзи, произнесла она мысленно, ты был как благородный рыцарь в моих потайных мыслях и мечтах, рыцарь, готовый спасти от одиночества и отчаяния. Сложно было понять, откуда взялся этот гадкий комок на сердце. Разочарование. Теперь она могла увидеть его в другом свете. Он действительно был лишь высокомерным ублюдком, таким же, как и все другие. Дзынь! Сзади нее разговоры других посетителей кафе затихли, точно звон ее пощечины раздался во всем помещении. Официантка, которая почти подошла, чтобы налить им еще чаю, замерла, задохнувшись. На его белом лице ее ладонь отпечаталась красным следом, глаза распахнулись от шока и ярости, рот в изумлении раскрылся. — Как. Ты. Посмел, — яростно выплюнула она. — Да я лучше на улицу пойду работать, чем приму твою якобы благотворительность. Харука раскрыла чехол с гитарой, достала из него пачку зеленых купюр, которую он тогда швырнул, и кинула на стол между ними. Взгромоздив чехол на плечи на манер рюкзака, она вылетела из кофейни, всем сердцем желая больше никогда не встречать этого человека.