***
— А где Ящер? — спрашиваю, искренне удивлённая, что мой, теперь уже бывший, воспитатель даже не удосужился проводить меня, дать своё напутствие «в мир». — Я вместо него, — мрачно отзывается Чёрный Ральф. Смотрит на меня, удерживающую и сумки с вещами, и горшок с лилейником. Помощь не предлагает. Постоял-подумал, а потом лишь пожал плечами и пошагал бодрым шагом куда-то вглубь коридора, бросив через плечо: — Шевели ногами. «Мог бы и помочь девушке с её багажом!» — мысленно огрызаюсь я, искренне раздосадованная полным отсутствием джентельменства у этого странного дядьки в чёрном. Поспевать за Чёрным Ральфом становится всё трудней и трудней. Мимо, вдоль стены, согнувшись в три погибели, пробежала парочка хихикающих крыс. Из дверей их Второй вылетела пустая бутылка, чудом не расквасив мне череп. По стенам продолжает прыгать рой рычащих букв с цифрой. Путь в новую комнату кажется мне бесконечным… Через некоторое время Р Первый наконец останавливается. — Теперь твой воспитатель — я, — говорит он у самых дверей, за которыми меня ждёт мой новый коллектив. Иронизирует. — Нравлюсь? — Не очень, — тут же вырывается у меня. Воспитатель усмехается, но бодрый и оптимистичный настрой у него явно пропадает. Обстоятельно поговорили.***
«Вот, встречайте сюрприз», — Р Первый произносит единственную фразу для Птиц, окидывает встречающих мрачным взглядом, а потом быстро уходит. Дверь за ним захлопывается с такой силой, что я вздрагиваю, как от подзатыльника. Затравленно смотрю на подозрительно притихшую Стаю. Двенадцать человек — колясников и ходячих — выстроились полукругом напротив меня. Впрочем, сам Вожак даже не соизволил слезть со стремянки. Сидит и любуется своим маникюром. Картинно так любуется. Демонстративно. «Меня второй раз за сегодняшнее утро назвали «сюрпризом». Судя по всему, скоро точно перекрестят», — отмечаю я для себя. А сама включаю режим вежливости: — Здравствуйте. А вот и мы! Стервятник мгновенно перестаёт любоваться своими когтями. Я всей собой ощущаю, как стрелы его взгляда буквально пронзают меня. Кажется, я ненароком произнесла какую-то очень личную для него фразу. Хотя, на самом деле, я имела в виду всего лишь себя и свой лилейник. Стая как будто выходит из оцепенения. — Детки, поздоровайтесь, — устало звучит откуда-то из-под потолка. И стая разражается разнообразными приветствиями, начиная с «привет» и «здравствуйте» до восхищённого: «Какой шикарный Spathiphyllum! Сама вырастила? Ой! Он уже начал зацветать!» Поднятый птицами гвалт оглушает ничуть не меньше, чем собачий лай. Я не знаю, кого слушать. Поскуливая и опуская нос на лапы, подметаю хвостом пол: «Только бы не заклевали!» — Мама Зо, — представляюсь. — А это лилейник. — Это не лилейник, а спатифиллюм домашний, — назидательно поправляют меня. — А для меня — лилейник! — хамисто возражаю я и прикусываю язычок. Мысленно наступаю себе на ногу. Я только-только пришла в новый коллектив. Не время тут свой характер показывать. Но Птицам, как мне показалось, даже понравилось то, что я огрызнулась. Для Третьей подобное нормально. — Мама Зо! Мама Зо! — Слон, здоровенный румяный пупс, чему-то радуется и хлопает в ладоши. Кто-то из птиц сразу начинает его успокаивать, сунув ему в руки игрушечного жирафа. — Тише, тише, Слоник. Она теперь с нами. Вы ещё наобщаетесь. Фраза «она теперь с нами» мгновенно западает мне в душу. Становится очень-очень приятно, даже несмотря на то, что «специфическая атмосфера» уже начала оказывать на меня своё гнетущее влияние. Физически ощущаю, как хочется кому-нибудь снова нахамить и рявкнуть: «Да оставьте вы все меня в покое!» Ну и порыдать заодно. Нервы у меня ни к чёрту… Испуганный щенок и бойцовая курица. 2-в-1. Ай да я! Как ходячей и разумной, мне выделяют койку на верхней полке двухъярусной кровати. — Ой! — вовремя спохватывается Дронт, один из ходячих, в прямоугольных очочках, картинно хлопает себя крылом по лбу. — Кажется, я там кое-какие вещи свои оставил. Забыл убрать. Прошу прощения. Я сейчас. Мгновенно взлетает к потолку. С верхней полки на пол с тяжёлым стуком шмякаются какие-то сумки и пакеты. Дронт торопится, отчаянно пыхтит. Стервятник по-прежнему не покидает стремянки. — В следующий раз я тебе в глотку твою забывчивость затолкаю, — Папа Птиц говорит тихо, но его слышно во всей Третьей. Стая сьеживается. С моих губ слетает нервный смешок. — Следующего раза не будет. Пап, я же покаялся! — Дронт ошеломляет меня своим оптимизмом. — Ну, с кем не бывает? Вот. Сейчас всё уберу, и пожалуйста… Дронт рьяно продолжает уборку, даже насвистывает что-то легкомысленное под нос. Но когда он начинает фальшиво напевать, я понимаю, что он по-настоящему испугался. То есть, угроза от Вожака, как только что я убедилась, это не пустой звук и не шутка. «Сейчас Дронт злобно зыркнет на меня после замечания Птичьего Папы и первого недоброжелателя я себе, считай, обеспечила», — с тревогой думается мне. Однако, вопреки моим ожиданиям, падальщик украдкой подмигивает подкрашенным глазом. — Извини. Я правда запамятовал, — доверительно сообщает он мне над ухом. — Если честно, вчера я был вообще никакой… — Выдержал две-три секунды. — Но это только между нами, о’кей? — О-о’кей, — от неожиданности я даже начинаю заикаться. — Комплект постельного белья. Полотенце. Гигиенический набор. Выдайте девушке. — Вожак отдаёт распоряжения, и птицы, даже колясники, начинают суетиться и шнырять вокруг меня туда-сюда. — Да, и ещё. Красавица… Очень красивый темноволосый мальчик, разглядывающий меня с плохо скрываемым любопытством, подпрыгивает и с грохотом падает на пол. — Дай новой состайнице одну из своих футболок, — заканчивает Стервятник. Красавица с трудом поднимается, пытаясь устоять на непослушных ногах, как диснеевский оленёнок. Стая почему-то бездействует, но удивиться этому факту я не успеваю. — Давай я тебе помогу! — мной овладевает инстинкт взаимопомощи, и я резво бросаюсь помогать Красавице, забыв о вещах, которые валяются на полу. Красавица густо краснеет. — Нет-нет. Не надо, — отказывается он, воюя с ногами, которые никак не хотят его слушаться. Но я тут же громко отметаю его реплику. — Ну как же не надо-то? Ты встать на ноги не можешь! Сейчас копчик отобьёшь! Давай помогу, обопрись на меня! Красавица краснеет ещё гуще. Я, подбадривая его своим «давай-давай», пыхтя под неожиданной тяжестью парня, с горем пополам ставлю его на ноги в более-менее устойчивую позу. Оборачиваюсь на внезапную тишину вокруг себя. Птицы не сводят с меня стылых круглых глаз. Смотрят как на добычу. Я что, что-то не так сделала? Нервно передёргиваю плечами. «Инициатива наказуема», — вовремя вспоминается мне. «Специфическая атмосфера» начинает дрожать от траурного и, в то же время, какого-то очень красноречивого молчания вокруг. Стервятник пересчитывает ключи в своей связке, Слон посасывает замусоленного жирафа, Ангел томно закатывает глаза. — Какая девушка! — через полминуты, «вернув глаза на место», он же прерывает общую тишину. — Похлопаем, птицы! Аплодисменты! И все, кроме Вожака, начинают мне отчаянно хлопать. Становится не по себе. — Вот, возьми, — затянувшийся момент славы прерывает Красавица. Протягивает мне новенькую, только-только распечатанную футболку. На чёрной ткани — картинка с обложки альбома «Арии» — «Игра с огнём». В голове сами собой начинают звучать слова заглавной песни… — А теперь, дорогие мои детки, — вновь изрекает со своей верхотуры мой новоиспечённый «Папа», — валите все отсюда. Дайте девушке освоиться. Попривыкать. Последнее «попривыкать» прозвучало зловеще. Угрозу уловила не только я. Стая, как и следовало ожидать, рассосалась мгновенно. Даже сопротивляющегося Слона умудрились увести. — Хочу к Маме Зо! К Маме хочу-у-у… — Будет, будет тебе «мама». Пойдём… Поёжившись от наглядного примера беспрекословного подчинения, я смотрю прямо на Вожака. Тот в ответ озаряется широкой улыбкой, и эффект легендарного оскала не заставляет себя ждать. Трижды прав Курильщик — как бритвой по стеклу! У меня тотчас разболелись все зубы сразу. Жутко неприятно! Скорее всего, мой дискомфорт красноречиво отразился на физиономии. Стервятник с чего-то развеселился и даже начал насвистывать. Ожидаемая реакция порадовала, правильно догадалась я. Зубы по-прежнему болят. Судя по всему, сказывается сильный постэффект. Да уж… Кое к чему очень трудно привыкнуть. Выделенная койка встречает меня кусочками чернозёма, мумифицированной мухой, пеплом, хлебными крошками под матрацем и сухими листьями. Скорее всего, опали с вьюнка, обвивающего стену. Вожак, разумеется, остался сидеть у себя на стремянке, чтобы позабавиться над моим «ужасом» перед подарками Третьей. Кажется, он будто перешёптывается с кем-то невидимым за своим плечом. Выглядит это несколько жутковато, но я стараюсь не думать об этом. Чувствую его пристальное внимание и интерес. Развлекаю, как могу. Снимаю матрац с койки. Иду в туалет за веником и совком. Попутно отмечаю, что в Третьей не мешало бы протереть пыль и сделать влажную уборку. Но ни к чему демонстрировать своё рвение в первый же день в статусе «птицы». Уже наслышалась баек о рабах, в которых превращают новичков. Я не Македонский, не хочу, чтобы мне сели на шею. Сметаю мусор со своей койки, заправляю её. Расставляю цветочки, оказываюсь под сенью своего любимого лилейника. Снова иду в туалет, чтобы переодеться в футболку Красавицы. Песня «Игра с огнём» звучит в голове всё настойчивей. Даже странно. Но спустись на дно. Пряча в струнах смех, Сделай звук вином! Закружи мой трон… Трон? Уж не стремянку ли Гнезда? Трясу головой, чтобы песня выветрилась из сознания, но вместо этого продолжаю петь: — Адским скрипачом станешь без помех, мы тебя поймём… На сетчатке глаз, под закрытыми веками, отражается острозубый оскал новоиспечённого Вожака. Неприятный тип смотрит прямо в душу и поёт голосом Кипелова. — Там играй с огнём… Жутко. С чего бы это? Честно говоря, Красавица из себя весь худенький и изящный как балерина, и это несмотря на непослушные руки и ноги, поэтому, переодеваясь, я была уверена, что мои телеса не уместятся в его футболку, но нет — одёжина оказалась мне даже великовата. Возвращаюсь к своей койке. Стервятника среди буйной растительности Гнездовища не видно и не слышно, словно он отсутствует в комнате. Только вдохнув аромат свежего постельного белья, вдруг чётко понимаю, насколько сильно хочу спать. После нервной ночи ожидания и пёсьих попоек отключаюсь, едва уронив голову на подушку. Сплю глубоким сном без сновидений.***
Не знаю, сколько я проспала, но обед, очевидно, пропустила. В животе уныло заурчало. Проснувшись в окружении зелёной листвы, я первым делом попыталась понять, где нахожусь. Где я? Кто я? Наяву ли всё это? Окончательно проснувшись и осознав себя, вскакиваю с кровати. Затравленно озираюсь по сторонам. — Проснулась! Проснулась! — празднично галдят птицы. Слон радостно хлопает в ладоши. Вытаскиваю зеркальце из-под подушки, поправляю неброский макияж, покидаю, ставшее уютным, тёплое гнёздышко. Знаю, что сейчас начнётся более церемонная процедура знакомства, но торжественный момент портит сосущий голод. Вожака в Гнездовище нет. Это почему-то радует. Сознание продолжает петь «Игру с огнём» и настойчиво приписывает именно Стервятнику фразу: «Ты хочешь знать, что Гений — это я». Эта навязчивость образов уже начинает пугать. Мысленно собираюсь с духом и возвращаюсь в окружающую действительность. Обязанности вожака Третьей временно исполняет Дракон — здоровенный колясник, похожий на обросшую гориллу с бугристой кожей. Смотрю на его сросшиеся, кустистые, как у Акулы, брови и шикарные бакенбарды. Уважительно вытягиваюсь перед ним стрункой. Он замечает, и его глаза поблёскивают от удовольствия. Почувствовал себя «большой шишкой». — Садись, — указывает Дракон на стул напротив. Не смея ослушаться, я беспрекословно подчиняюсь. Живот выдаёт унылую трель, и не одну. Птицы оборачиваются и таращатся настолько бестактно, что мне отчанно хочется провалиться сквозь землю от стыда. Алею всей головой. Наши взгляды с Драконом встречаются и тут же устанавливаются на одном уровне. Размалёванные состайники вытягивают длинные шеи, выглядывая из-за мощных плеч первого заместителя. Каждому интересно поглядеть на мою реакцию последующего допроса. — Ты вышивать умеешь? — сурово спрашивает Дракон. — Нет. — Совсем? — Правая сторона сросшейся брови удивлённо ползёт вверх. — Совсем. — Плохо. Дракон складывает лапы на брюхе, и я обращаю внимание, что ногтевые пластины у него заострённые и выкрашены в металлический цвет. Впечатляет! — Джона Уиндэма, «День триффидов» читала? — Нет. Но он у меня есть, правда! Вот-вот примусь за чтение. Птицы одобрительно шумят и хлопают крыльями. Их звонкие трели Дракон прерывает следующим вопросом. — Гербарий собираешь? — Нет. — Почему? — Не увлекаюсь и не вижу в этом смысла, — гордо заявляю я. Хочу поставить на этом моменте торжественный восклицательный знак, но не успеваю. Чувствую, что слова вылетают вперёд меня. И КАКИЕ слова! — Зачем вообще это надо? И КОМУ? Мне? Заваривать на зиму чаи из засушенного зверобоя и мелиссы лимонной я не собираюсь. Предпочитаю чай из пакетиков. Чахнуть над берёзовым листочком тридцать третьего года меня вообще не прёт. У меня есть любимый лилейник, и этого достаточно. А гербария и на полу хватает. Вон, валяется… Перевожу дух. Смотрю на потемневшего лицом Дракона, и мне почему-то становится страшно. Глаза птиц наливаются кровью. Они раскапывают землю когтистыми лапами. Вот-вот налетят на меня и заклюют на смерть… Попируют вдоволь над свежей падалью! Они уже надвигаются на меня целой стаей! — Зато у меня есть связка бесхозных, никому не нужных ключей, — успеваю пискнуть, вжимаясь в стул (в животе вновь громко бурлит). — Целых семь штук! И ещё один… самый ценный! — Какой такой «самый ценный»? — вкрадчиво спрашивает над моей головой Вожак, который появился вообще непонятно откуда. Звучно сглатываю. Стервятник взмахивает рукой, и птички разлетаются по всей Третьей. Дракон мрачно переводит взгляд с Папы Птиц на меня и, получив какой-то невербальный сигнал, тоже исчезает где-то в гуще местных джунглей. — Покажешь? Меня умиляет эта показательная учтивость! Зачем спрашивать «покажешь?», если заранее знаешь, что отказывать в таких вещах, как ключи — опасно для жизни? А что было бы, если бы я сказала «нет»? По-прежнему отрицаю сравнение Стервятника с «гений — это я», но, кажется, понимаю скрипача из песни на все 100% — я испытываю почти те же самые эмоции. Единственное, что талант у меня более заурядный — писать стишочки; иной раз по пять штук в день. Снова забираюсь в свою койку на втором этаже. Мысленно радуюсь привычке хранить ключи в походной косметичке. Какая удача, что я всё-таки не выложила их, оставив в Наружности! — Вот, — показываю тот самый ценный экземпляр. — Он от клетки со светочувствительными пластинами. Был. Раньше у каждой бригады был свой такой вот ключ. Но потом клетки перестали существовать, поскольку началось массовое сокращение производства. А ключ остался… Не получилось вовремя сдать его обратно. Стервятник одним пальцем ловко подхватывает ключ, и он болтается на кончике его когтя. — «ЦПФ. Формы. Бригада номер два», — читает бирку Вожак и тут же переводит на меня взгляд. Ставит мысленную галочку напротив пунктов из своего воображаемого списка. Усмехается. Смотрит на ключ. Я остаюсь под глубоким впечатлением от этого взгляда. В какой-то момент его мысли становятся мне настолько очевидны, что я ужасаюсь собственной проницательности! В Папе Птиц мгновенно проснулась алчность. «Это должно быть моим. Стырить при первом удобном случае» — бегущей строкой проносится в его сознании. Мысли Большой Птицы — как открытая книга. — А вот связка. Стервятник неохотно отрывает взгляд от ключа из-под пластин и, не озвучивая, договаривает мысль: «Какой богатый урожай!» Но больше всего, конечно, он восхищён бирочным с Полиграфкомбината. Исторический ключ от несуществующего производства. Просто сокровище для главного взломщика Дома! Стервятнику очень сильно хочется прикарманить его, добавить к себе в коллекцию, не спрашивая у меня разрешения. Но он всё-таки переступает через себя. — Продашь? — Ключ всё ещё болтается у него на пальце. — В смысле? Наши взгляды снова встречаются, и мне становится не по себе. — Господи! Да хоть все забирай! — Я очень вовремя догадываюсь, в чём дело. — Не знала, что у вас здесь действуют рыночные отношения. Вы же стая! — Не «у вас», а «у нас». «То есть, МЫ же стая», — мысленно поправляюсь я, но сказанное не вернёшь. Кажется, я опять ляпнула что-то не то. Чувствую на себе тяжелый внимательный взгляд Большой Птицы, и подо мной растекается иллюзорная лужица мочи. Мне стыдно, но в последний момент я гордо подтягиваю штаны и говорю: «Ха! Ха! Ха!». Стряхиваю с себя этот морок. Представляю перед собой тарелочку с картофельным пюре и котлеткой — ароматной, вкусной котлеткой из столовой. Расправляюсь с едой, даже не пользуясь ножом и вилкой. Подлизываю всё дочиста и виляю хвостом в надежде на добавку.Вот-вот вслух скажу своё задорное «ав!» Проходит несколько безмолвных минут. — С этого момента, — медленно произносит Стервятник, растворяя в небытие мои мечты о котлетке, — любые рыночные отношения, как выразилась наша новая ПТИЧКА, запрещаются. Всем ясно? Вожак оборачивается на Стаю. Птицы согласно хлопают крыльями, щёлкают клювами. — Никакой коммерческой деятельности в Гнезде. — Стервятник ставит окончательную точку, вцепляется в подаренный ключ и покидает Третью. Песня «Игра с огнём» выветривается из моей головы окончательно. Я вновь остаюсь один-на-один со стаей падальщиков и отчаянно хочу кушать. Не выдерживаю и жалобно спрашиваю: — А ужин скоро?