***
Обращаться с пистолетом сложно, поначалу Рей кажется, что она себе скорее ногу прострелит, чем попадет в мишень, но помогает, как ни странно, рубашка. Самая обычная, купленная в мужском отделе, самого большого размера. Она красная и в клетку, и Рей просто сдергивает ее с вешалки, приходя в себя уже на кассе, потому что денег у нее не так уж и много, чтобы покупать вещи, которые не будет носить. Но это невозможно объяснить, как будто она нечаянно раздвоилась, и упрятанная глубоко внутри Рей Рен отбирает у нее контроль. Живет за нее. И решает, что делать дальше. Где он сейчас? Еще живой? Близко? Рей запирает за собой дверь, опускает жалюзи, отрезая себя от мира снаружи, и выдыхает, прижимая к груди бумажный пакет. Раздевается, скидывая с себя форменный жилет и блузку, следом юбку, оставляя их лежать в куче на полу, и не глядя натягивает рубашку. Она такая большая, что в ней утонуть можно. Да, размер правильный. Рукава наползают на пальцы, когда она пытается застегнуть нижние пуговицы, и приходится их то и дело подтягивать наверх, обнажая браслет из синяков на запястье. Не хватает только... запаха. Но с этим ничего не поделать. Она выключает свет и заползает под одеяло, укрываясь с головой и закрывая глаза. В душной, жаркой темноте реальность гаснет быстро, и остается лишь стук крови в голове. И прикосновение царапучей не срезанной бирки к загривку. Она спит. Она точно спит, но почему-то она даже не у себя в номере. Этот мотель выглядит даже хуже ее собственного, словно она попала в фильм ужасов: ободранные лоскутами обои, все в пятнах, и в ноздри бьет запах сырости и гнили. Гнилой крови. Рей спускает ноги с кровати и ступню колет что-то острое, заставляя вздрогнуть от боли. Стекло — она вытаскивает крошечный осколок из пятки и присматривается к полу, вытертый ковер весь еле заметно поблескивает в лучах фонаря, забравшихся в номер через окно. Почему она тут? Из ванны доносится стон, низкий, болезненный, такой знакомый, что все сразу становится ясно. Только вот... и что теперь делать?! Рей зажмуривается, напрягаясь, но помимо того, что перед глазами вспыхивают искры, мир не желает меняться. И побуревшая, вся в пятнах стена тоже никуда не девается. Ну ладно. Может, ущипнуть? Она щиплет, трижды, в последний раз даже шипит от боли, но этого недостаточно. Как и со всей силы сдавить раненую пятку, и на постели, до того не очень-то и чистой, появляется новое, влажное пятно. Черт. Вот черт! Она кусает губы, пытаясь придумать хоть что-то еще, но все равно ничего не выходит. Тогда он вырвал у нее целый клок волос, что, снова подставлять ему голову? Чем скорее этот кошмар закончится, тем больше у нее останется храбрости, и она тихо сползает с кровати. Идет, стараясь ступать не по стеклу, хотя разве углядишь, ступням все равно очень больно. Выглядывает в окно, но там, кроме фонаря, вообще ничего нет. Не то, чтобы не видно, нет. Они будто застряли в темноте, и даже этот чертов фонарь висит в пустоте, прилепившийся к стене, будто старый, высохший плющ. Отсюда не сбежать. Выход... если он и существует, не тут. — Рен? — дверь поддается под ее пальцами, потому что даже толком не закрыта, и теперь она видит его. Привалившегося боком к ржавой ванне, с закрытыми глазами. Он стонет, но тихо, бессвязно, будто тоже спит. — Рей... — это хуже любой цепи или пощечины. Где он сейчас? В ее комнатушке, бродит, пытаясь понять, где она спряталась? Или трогает безвольное тело в рубашке, так похожей на ту, что сейчас на нем, жадно и по-хозяйски? Ему плохо, очень. Это заметно по налившемуся жаром лицу, в каплях пота, испещренному вздувшимися воспаленными шрамами. По хрипам в груди каждый раз, когда он вздыхает. Он... умирает? Она подбирается ближе, оставляя за собой окровавленные следы, и присаживается на корточки рядом с культей, забинтованной бурым бинтом. Воняет алкоголем, причем от культи больше, чем от самого Кайло. Значит, не пил. — Пожалуйста... — Рей просит одними губами, потому что боится разбудить его. — Пожалуйста, отстань от меня. Почему он не может вернуться обратно в свое жуткое поселение, почему он тут, хотя ему нужно в больницу?! Или хотя бы антибиотики, иначе он умрет. — Пож-ж-ж-жалуйста... — тянет она, стискивая пальцы в кулаки. Ей хочется ударить его, хотя это ничем не поможешь. В лучшем случае, он просто очнется и снова схватит ее. В худшем — она сделает ему больно. — Рей... — он снова стонет, и лицо кривится, превращаясь в маску боли. А ладонь, та, что целая, сваливается с бедра на пол, раскрываясь. Там, в ладони ее волосы, выкрашенные в черный, спутанные, кое-как перевязанные какой-то веревкой. Словно талисман, на удачу. Он не отпустит ее. Не пропадет. Наверное, даже если умрет вот тут, на грязном полу в этом жутком мотеле, снова вернется. Только уже призраком. Или... тварью. Она должна сделать хоть что-то. Охотничий нож, что Кайло всегда носил в сапоге, сейчас лежит на краю умывальника, под кучей старых, грязных бинтов, он острый. И... может, ему будет не так уж и больно. — Прости... — Рей обратно опускается на колени рядом с Кайло, и стискивая рукоять обеими руками, и прижимает острый конец к его груди. Это будет не больно. Это будет... Он все еще у нее в руке, пальцы не расцепить на рукояти, и Рей дышит сквозь зубы, потому что мир кружится, понемногу делаясь различимым. И это ее потолок, ее тесная комнатушка, ее кровать. И нож, похоже, теперь тоже ее. Она отшвыривает его так, словно он ядовитая змея, и он звякает, падая куда-то в угол. Рей стискивает зубы и сдирает с себя рубашку, через голову, задыхаясь в тесной горловине — лучше остаться голой, чем снова надеть ее. Но, когда она шевелится на ветке, раздуваемая ветром, на пустыре, сама будто живая, переливающаяся алым цветом, Рей стреляет, и в этот раз ее пальцы не дрожат. Все три пули попадают в цель, оставляя на невидимой груди дыры. Он придет. Она закусывает губу и целится снова.***
Рей... Его голос звучит так близко, за спиной, что она вздрагивает, сбиваясь с шага. И оглядывается — но дорога совсем пустая. Ни человека, ни машины. В такое время они ездят по большой дороге, опасаясь увязнуть в сугробах. Тем более, что сейчас не сезон для путешественников, а дальнобойщики облюбовали себе другой мотель, получше и поближе к трассе. Рей Рей Рей Его зов не прекращается, застряв внутри головы каким-то бесконечным эхо, заставляя уже не идти, а бежать, лететь, оскальзываясь, судорожно задыхаясь и нашаривая в рюкзаке ключ от входной двери. Рей врезается в дверь, ключ звякает, падает под ноги, она подбирает его и снова сует в замок, чуть ли не всхлипывая, потому что ей нужно было остаться на ночь в закусочной, могла бы переночевать там, на полу в кухне, Маз же разрешила, а сейчас волосы на загривке дыбом встают от ужаса. Потому что он близко. Он рядом. Где-то... Внутри темно, и Рей быстро запирает дверь на замок, выворачивая запястье. И застывает. Это она так дышит? Вытащив из рюкзака пистолет, она держит его перед собой, водя дулом со стороны в сторону, потому что нет, остатки воздуха клокочут в замерших легких, и голову будто обручем стискивает от нехватки кислорода. Он тут. Только в этот раз у нее не нож. И она сможет. — Рей! — что-то бьет по двери с другой стороны, налегает так, что петли скрипят и дерево трещит, не выдерживая напора. — Рей... Рей! — он рычит, воет, словно раненый зверь, скребется и лупит кулаком, ногами. — Открой! Она отступает вглубь, понимая, что ни одна преграда не сдержит Кайло. Тем более какая-то хлипкая дверь. И взводит курок. Отдача сводит запястье болью, но следом за грохотом упавшего тела мир заполняет тишина. Такая громкая, звенящая, что до Рей не сразу доходит, что она оглохла. Она убила его. Вот и все. Теперь он больше не пойдет за нею, не настигнет, не вернет в тот жуткий лес. Она свободна. И может вернуться домой. Она делает один шажок, шаткий, крошечный, потом второй, не сводя глаз с его замершей на полу фигуры, все еще держа на мушке, хотя... это была последняя пуля. А потом слышит стон, захлебывающийся, такой жалобный, что чуть не роняет пистолет, чтобы схватиться за уши и закрыть их, потому что не может слышать. — Рей Рен... Малы-ы-ы-ышка... От него разит кровью, гнилью, но он дышит, хрипит, упрямо цепляясь за жизнь. За нее. И она сама не знает, понятия не имеет, почему идет к входной двери, переступая через Кайло, и закрывает ее, хотя выломанный замок на соплях держится. Снаружи слишком холодно. Так нельзя.