Разбив пару яиц, отправил содержимое на сковородку, что начала шуметь на полном огне. Кухня сразу же впитала в себя этот запах готовой яичницы, навевая множество воспоминаний и сразу говорит о таком добром и прелестном утре, как солнечные лучи отражаются на стенах, поверхности стола и прочего, оставляя яркие блики, что щекочут глаза своей нежной остротой. В такие моменты хочется открыть окно и громко засмеяться, широко улыбаясь во весь рот, как самый маленький ребёнок, что первый раз познал всю прелесть начала суток, вместе с пробуждением птиц и самого солнца, которое приветливо светило в ответ.
Но, открыв глаза, первым делом ощутил свет лампочки, а значит, что сейчас вовсе не утро, а то и не вечер. Перед взором всё плыло, но даже через это он легко понял, что находится в незнакомом для себя месте, отчего паника тут же вбилась в голову большим зарядом адреналина, заставляя дрогнуть всё тело в непривычном холоде и атмосфере. К слову, она казалась более, чем подозрительной. Высокая фигура мужчины, со спины, тёмным пятном красовалась в глазах, расплывчато и мутно, но сознание невольно достроила некоторые детали всей картины. Сразу предположил, что тот готовит завтрак, ведь в воздухе витал всё тот же запах готовой яичницы, но всё же...
Польша хотел было крикнуть, но почувствовал, что его рот плотно заклеен скотчем, не давая ни шанса на запланированное действо. Он принялся дёргаться всем телом, в полном волнении, обнаруживая, что руки сложены за спинкой холодного стула и крепко связаны, впрочем, как и щиколотки, что прижаты верёвками к ножкам. Дрожь пронеслась от шейных позвонков вниз, а взгляд стал более ясным, который, как стрела, был направлен на, уже узнаваемую, личность.
— Очнулся... - переложил яйца на плоскую тарелку одним движением железной лопатки и повернулся лицом к гостю, — Ты и представить не можешь, как я по тебе скучал...
Большая ладонь, облачённая в белоснежную перчатку, легла на щеку Польши, медленно поглаживая кожу подушечкой большого пальца, внимательным взглядом осматривая до того желанную персону, что привязана к стулу за столом, охваченное ужасом, отражаемое в оных глазах. Он же боялся даже сделать малейшее движение, скованный страхом, чувствовал, как наворачиваются холодные слёзы, вновь размывая изображение перед ними.
— Ты тоже скучал по мне? Настолько сильно, что не можешь сдержать слёз от радости? Я польщён, Polen... - тонкие, обветренные, уста растянулись в полуухмылке, вновь заставляя оппонента ощутить на себе неумолимую дрожь. Мужчина пододвинул тарелку ближе к поляку и затем, с некой осторожностью, отлепил скотч с чужих губ. Оный же подавил тихие вскрики, лишь тихо всхлипывал и шумно дышал, судорожно поднимая грудную клетку при каждом вдохе, смотря то на предложенную еду, то на статную фигуру рядом с собой, в некой растерянности и в том же страхе. Рейхугольник взял ложку и отломил часть от яичницы, после протянул ко рту Польши, ясно намекая на то, чтобы тот поел. Не вечно же ему казаться жестоким и холодным, когда он способен на маленькую, но всё же заботу. Правда, поляк сразу заподозрил неладное, поэтому поджал губы, чуть отстраняясь от содержимого на ложке. Он связан. В незнакомом месте. При заклятом враге. Один на один. Аппетит пропал мгновенно. К сожалению, немец не обладал терпеливостью, поэтому долго ожидать не намерен. Свободной рукой схватил за заднюю сторону чужой шеи, дабы тот не мог избежать того, что любезно предлагает, насильно пихая ложку прямо в сомкнутые губы, резкими толчками, но прекратил, как только разбил десну в кровь.
— Прекрати, мне больно! Отпусти меня! - завопил тут же мальчишка, принявшись резво елозить на стуле, раскачивая его, в то время как сердце захлестнул страх, однако, уже сдавать назад поздно. Но это лишь подвергло на последствия, которые не в пользу для него. Да, он успешно свалился на пол, как и хотел, но что дальше? Будучи настолько ограниченным в действиях, это лишь жалкая попытка доказать чего-то, которая оставила еле заметную ссадину на левой стороне лба. На что он надеялся?
— Отпустить...? - мужчина медленно наклонился над жалким отребьем, что билась в собственных же конвульсиях бренности положения. Он достал кортик из ремня тёмных брюк и освободил оного от тугих верёвок, что больно сжимали тело. — Я даю тебе пятнадцать секунд... Беги.
Польша завис на момент, а потом тут же сорвался с места, отталкиваясь ступнями от пола, дабы быстрее встать, что получилось не сразу, врезавшись в косяк дверного проёма кухни. Но на этом он не задержался, отреагировав мгновенно, пустился в бег, задыхаясь от волнения и накатившего адреналина, сразу же оказавшись в огромном зале, что разветвляется на множество путей. Первым делом кинулся к выходу, шарпая ручонками по массивной двери, при единственном освещении, что исходил из кухни, в поисках замка. Неожиданно, последний свет, как надежда, потух, также быстро, как и замолк Рейхугольник. Он вышел... Вышел на охоту.
Мальчишка не стал более стоять рядом с непонятной дверью и, стараясь всё делать бесшумно, побежал вверх по ступеням, иногда останавливаясь, дабы уловить малейший шорох, но стук сердца, что отдавался в висках, не давал этого сделать, а ожидать времени нет. Глухой звук его кроссовок отдавался еле слышимыми нотками, но вполне заметными, поэтому тот старался делать всё быстро, сосредоточив своё внимание. Забравшись на второй этаж дома, начал вламываться в первые встречные двери, молясь про себя. чтобы хоть какая-то была не заперта... И, как по волшебству, влетел в одну из них, чья дверь поддалась силам, после чего сразу закрыл её изнутри. Поляк переводил дыхание, всматриваясь в непроглядную тьму помещения, но вскоре глаза начали привыкать, хоть и потихоньку. Можно уже было заметить разложенный диван и письменный стол неподалёку, но взгляд зацепили шторы, чьи плотные ткани преграждали путь лунному свету в кабинет.
Медленно дыша, начал осторожно ступать вперёд, прислушиваясь к каждому колебанию воздуха, уже стараясь отбросить волнение, ведь появились новые надежды на своё спасение. Он не хочет снова попасть в лапы своего тирана, который не прочь полакомиться издёвками над хрупким телом Польши, что и так испещрено следами от былых ран, ожогов и ушибов.
Он верил в то, что когда Рейхугольника поймала организация правосудия и справедливости, под руководством Британской Империи, то больше не будет испытывать на себе всё более изощрённые пытки и больную любовь с его стороны. Да, как уже и упоминалось, существует некая организация, а точнее Союз "Дарующих гармонию". Она часто конфликтовала с Портовой Мафией, но потом нашли компромисс, о котором знают только руководители. Однако, Четвёртый Рейх засветился своими деяниями и был моментально схвачен исполнителями организации, после засел на пожизненное. И Польша был безумно рад такому событию, сначала не поверив, что это произошло в реальности. Он смог обрести свободу и взлететь... Как же он так угодил в его лапы тогда? Будучи постоянно в бегах, всё же смог попасться тому на глаза и оказаться схваченным. Он понимал, что угол старается его удержать у себя, но эта больная любовь оставляла всё больше и больше ран, истощая как физически, так и морально. Даже сейчас, каким-то боком сбежав с тюрьмы, не теряет время зря. Но поляк ничего к нему не испытывает... И не будет...
И Рейхугольник знал об этом.
Знал и горевал так сильно, что желает убить всем сердцем своевольную пташку.
Резкий удар в дверь послужил знаком того, что времени совсем немного. Мальчишка раскрыл плотные шторы, открывая проход свету полной луны, что красовалась на тёмном звёздном небе. Он не стал томить и заглядываться — сейчас было попросту не до этого. Своими ручонками ловко открыл окно и начал заползать на подоконник, тут же подготавливаясь для полёта, в то время как немец уже выломал чёртову дверь и лихо заскочил внутрь. Не теряясь при виде сбегающего в окно, бегом сократил расстояние между жертвой, что уже оттолкнулась ногами от подоконника, раскрывая крылья, уже сияя от успеха своего плана, но также быстро переменился в лице.
Рейхугольник успел схватить того за изгиб крыла, после чего сорвался истошный крик, ведь оно вывернулось в неизвестном зигзаге, отдавшись болезненным треском в двух местах. Всем телом соприкоснулся с размаху с внешней стеной дома, тут же вцепившись в неё, мешая охотнику затянуть его в свою обитель. Лучше лишиться крыла, нежели вновь попасть в его логово и потеряться в счёте дней своих бесконечных мучений. Но эта адская боль, что прорезала всё тело, заставляла идти навстречу действий мужчине, ощущая, как тот уже перестаёт чувствовать крыло, а кожа оттягивалась под всем весом. Пальцы рук стёрлись в кровь, не в силах опираться о плоскую поверхность, резко соскользнули, тем самым тряхнув всё тело, выбивая из поляка ещё один вскрик, а после и приглушённый звук рвущейся ткани.
Рейхугольник почувствовал лёгкость, тем самым получив отдачу, упал спиной на пол и опрокинул на себя белоснежное и столь желанное крыло...
...Без тела Польши.
« ...Навеки отдохнуть под пологом ветвей,
Под дерном, где, резвясь, вставало утро дней;
Окутаться землей на родине мне милой,
Смешаться с нею там, где грусть моя бродила;
И пусть благословят — знакомые листы,
Пусть плачут надо мной — друзья моей мечты;
О, только те, кто был мне дорог в дни былые, -
И пусть меня вовек не вспомнят остальные... »
— Лорд Байрон.
***
Всё ещё была глубокая ночь. Ветер шевелил густую листву деревьев, чьи ветки царапали окна этого, изолированного, здания, развлекая своей апатичной мелодией всех находящихся там, создавая свою колыбельную. Австро-Венгрия не мог уснуть, чувствуя этот холодный порыв ветра через открытое окно, сжимаясь всем исхудавшим телом, обнимая себя за острые плечи, всё ещё не мог понять, что произошло. До этого случилось нечто странное, кто-то открыл окно и проник внутрь палаты. В то время как Венгрия всем сердцем хотел что-то сказать, Австрия убедил лежать тише, не издавая не малейших звуков. Он слышал тяжёлые шаги, которые позже переменились на бег, благо, так и оставив слепца нетронутым. Сначала он убедил в себя в том, что ему показалось, сместив всё на свою болезнь, но с каждым часом всё больше сомнений проникало в его сознание, а сейчас он и вовсе не удержался и встал на ноги. Ему казалось, что дверь сейчас открыта, ведь ветер свободно гулял через его палату и дальше. И он оказался прав.
Шагая по коридору вперёд, с осторожность, еле слышимо звал своего смотрителя, который так и не пришёл вновь проведать состояние... Он одиноко ходил и пытался призвать уже бездыханное тело Польши, чья кровь окрасила землю в алый цвет...
А луна всё-также ярко светила, отпечатавшись в стеклянном взгляде мертвеца.
