Хоук. Мариан Хоук.

Они пришли из тьмы, вырвались из-под земли чёрным потоком, как лавина захлестнули Ферелден, втоптали Лотеринг в кровавую грязь. Смели тех, кто пытался защищаться. И любого, кто попадался на пути, ждала смерть. Как было с Бетани. Мариан снова и снова видит изломанное тело сестры, когда закрывает глаза. В ушах стоит её последний вскрик, рёв огра и хруст ломающегося позвоночника. Отчаяние жжёт непролитыми слезами, вина давит на плечи, и, кажется, от её веса трещит земля, ломаясь под тяжёлыми сапогами магессы. Сквозь обожжённые веки Хоук видит кровавую дымку рассвета за пеленой моровой тьмы. Вокруг – только песок и мёртвый гранит. Смердящая каша истлевших трупов, вязкой грязи и гниющих костей спеклась коростой. И на много лиг вокруг нет ничего другого. Только тлен и смерть. Некогда плодородная, а теперь изъеденная заразой, земля стонет, расползается ломаными трещинами, сочится дурной кровью. Мариан уже не помнит, сколько она здесь, куда идёт и зачем. Она даже не уверена, что ещё жива. Только рвано стучащее сердце напоминает, подгоняет идти вперёд: сквозь мёртвые равнины под осквернёнными небесами. Бессильно смотреть, как мгла застилает небо тяжёлой хмарью, как гарь и пепел клубятся в расплавленном воздухе, пожирают последние лучи солнца. Великий ужас, которому имени нет, расползается по Ферелдену Скверной. Земля глухо гудит от нестройного марша тысяч ног и лап. Порождения тьмы уже близко. Они жаждут крови. Её крови. И Мариан это знает. Ей бы бежать – кривыми дорогами, узкими ущельями, как можно дальше. К Недремлющему морю, прочь от смерти, пепла и скверны. Но она не побежит. Не повернётся спиной, не сдастся, не позволит себе тихо сползти по горелым камням в зловонную гниль. Мариан больше нечего беречь. Нечего терять. Жизнь превратилась в один длинный кошмар, а память безжалостно терзает чувством вины и полными боли видениями, приходящими во тьме безмыслия и наяву. Все, кого она вела за собой, все, кого клялась беречь и защищать – мертвы. Все, кто сражался с ней бок о бок – в клочья разорваны кровожадными тварями. Все, кто доверился ей – убиты её рукой. Отчаяние достигает предела, выплавляется в кипучую ярость. Мариан хочется выть, реветь и рвать порождений тьмы на части. Жечь их огнём и льдом, обращать в прах, из которого те восстали. Но обломки посоха застряли в рёбрах гарлока, магический резерв исчерпан, а сил ей сейчас не хватит даже поджечь свечу. Хоук делает шаг. Другой. Поднимает изрубленный щит, вырывает из ножен бессмысленный меч и сплёвывает на истлевшие камни вязкую слюну. Она – последний воин мёртвой земли. И она готова дать бой. Когда чёрная лавина тварей накрывает её, Мариан смеётся. И открывает глаза. За окном занимается рассвет, и первые лучи солнца заливают крыши чужого города красным. Смятые простыни – липкие и мокрые от холодного пота, ручьём стекающего меж лопаток. Удушливая безысходность и едкая вина горьким комом стоят в горле. И никого нет рядом, кроме жалобно скулящего пса и собственных демонов, неохотно растворяющихся в густых предрассветных тенях.