Не главное

Поднимаясь следом за Лань Сичэнем в зал, где собрались на совет главы орденов, Цзян Чэн сжал кулаки, чтоб не дрожали пальцы. Дорога в Гусу Лань была долгой, но к ее концу в душе зародилась надежда на победу. Больше того — что он сможет быть причастным к ней. Собравшиеся в зале колебались и тянули, особенно Цзинь Гуаншань, и Цзян Чэн не выдержал, откидывая с головы капюшон и выходя под взгляды. — Юнец из клана Цзян?! — Глава ордена Цзян, — негромко и вежливо поправил Лань Сичэнь, и его услышали. В Мэйшань Юй ему чудилась жалость. Здесь он, не ошибаясь, видел презрительное и насмешливое удивление: мальчишка, который может привести в лучшем случае горстку уцелевших в дальних землях… Он почувствовал движение за правым плечом и знал, что там встал Вэй Усянь. Только он, но показалось, будто позади — все те, за кого он хотел отомстить. Отец с матерью. Шиди и шимэй, вместе они заполнили бы весь этот зал. Ради них он должен был сделать то, что нужно. Цзян Чэн не собирался ссориться с главами орденов, но не выдержал — слепцы, они не видели, не понимали, что выбор у них только между рабством и войной, а Цзинь Гуаншань, кажется, склонялся к первому. Но едва он успел бросить несколько злых фраз, как Лань Сичэнь приподнял ладонь, останавливая его, и заговорил сам, спокойно и разумно объясняя неизбежность предстоящего. Он незаметно вдохнул, сдерживая себя: так и надо, спокойно, спокойно, больше они не заставят его сорваться, что бы ни сказали. И еще он не испортит дело ордену Лань, столько сил положившему ради сегодняшней встречи. Когда Лань Сичэнь замолчал, в зал один за другим поднялись люди, чудом пережившие разгром своего дома — как и он. Слушая о сожженных, утопленных, зарезанных, обесчещенных, он подумал о шицзе и содрогнулся: счастье, что она была в гостях, страшно подумать, что с ней могли бы сделать Вэнь Чжао и его девка. — Орден Цзян отдаст все, что у нас осталось, и не прекратит войну, пока хоть один человек из клана Вэнь останется в живых. — Прошу меня простить, глава ордена Цзян, — Цзинь Гуаншань даже не скрывал издевку в голосе. — До башни Кои дошли печальные слухи. Правда ли, что Вэнь Чжулю… Цзян Чэн вздрогнул и уставился в улыбающееся лицо. Вэй Усянь незаметно положил ладонь на спину между лопатками — большего при всех сделать не мог, но и это помогло. Если он смог выслушать болтовню Вэнь Чжао и не выдать себя — не сорвется и сейчас. — Правда, — он сделал шаг вперед, привлекая к себе внимание, еще выше поднял голову. — Сжигающий ядра уничтожил мое ядро. Шорох голосов прошумел в ушах, как ветер, на миг в глазах все поплыло, но он устоял. Унижение страшнее смерти — перед всеми признать свое бессилие. — Но он не отрубил мне руки. Я все еще могу держать меч, — он вскинул руку, сжатую в кулак. — И я буду сражаться вместе со всеми. Вэй Усянь тихо охнул. Он шагнул назад, уперся в него спиной, и молча стоял до конца совета. Как расходились главы орденов, Цзян Чэн помнил плохо: шелест слов, пятна лиц, белая фигура и голос: — Главе ордена Цзян надо отдохнуть после долгого пути. — Надо, надо, — это уже Вэй Усянь, он идет вровень с ним и незаметно поддерживает под локоть. Надо же, друг за весь совет ни разу не выскочил и ничего не сказал… Он сел, спрятав лицо в руках, и плечи затряслись. — А-Чэн! Ну что ты, — Вэй Усянь пытался растормошить то с одной, то с другой стороны, не иначе, подумал, что он снова плачет. — Ничего, — он поднял голову, показывая сухие глаза. Слез больше не будет, слезы для Яньли, женщинам плакать можно. И еще детям, но они больше не дети. *** — Говорил, что будешь под крылышком у шицзе, а сам вылез, — Вэй Усянь как будто разучился дразнить и выглядел озадаченным. Оба надеялись, что шицзе переждет дурные времена в ордене бабушки, но всегда тихая Яньли проявила упрямство, достойное дочери госпожи Юй. Вэй Усянь сдался первым, а потом долго шептался с сестрой, и Цзян Чэн подозревал, что речь опять о нем. Как бы там ни было, слова на совете были сказаны, отступать от них он не мог, да и не собирался. Вэй Усянь уже оделся и затягивал пояс — Лань Сичэнь лично пригласил его участвовать в тайной ночной вылазке в бывший «учебный лагерь» ордена Вэнь. Цзян Чэн все понимал и даже не спрашивал, можно ли присоединиться, но наблюдения за сборами ему радости не прибавляли. — Возьми Цзы Дянь, он может пригодиться, — чужой меч, пусть даже хороший, совсем не то, что твой собственный. — Не надо. Завтра я принесу тебе Сань Ду. — Себя принеси. Со всеми частями тела. — Как прикажет глава ордена. — Что ты заладил про главу! — Пусть все привыкают, — в личном списке того, что не любил видеть Цзян Чэн, с недавних пор первое место занял серьезный Вэй Усянь. — Еще раз скажешь наедине — ноги переломаю. — Ладно, — тот наконец засмеялся, и в дверь постучали. — Молодой господин Вэй? — Иду-иду. В Гусу Лань было непривычно людно. Не слишком шумно — собравшимся было не до смеха — но вместо одиноких фигур в белом, медитирующих в любимом месте, везде — под деревьями, у воды — были группы заклинателей, набиравшихся сил перед первым весомым сражением. Многие были молоды, некоторых Цзян Чэн знал по именам или хотя бы в лицо, но не хотел говорить ни с кем. И так вчера он столкнулся с несколькими адептами, знакомыми по «учебному лагерю» клана Вэнь, но отвечать на радостное приветствие не захотел. К вечеру беспокойство, скука и досада достигли предела. После года в Облачных Глубинах он хорошо знал местные тропинки и добрался до Стены Правил, минуя большинство людских скоплений. Смотреть по сторонам тоже особенно не хотелось — глаз то и дело натыкался на пятно пожарища там, где раньше были домики, сосны все еще чернели закопченными стволами. Не все из них выживут и весной дадут новые семена. Цзян Чэн до рези в глазах вглядывался в закатные облака, принимая далекие точки — наверняка птицы — за человеческие фигуры. Небо стало совсем красным, когда очередная черная точка сперва увеличилась, потом распалась на три, потом они выросли и стали узнаваемы. Вэй Усянь молча снял с пояса Сань Ду и подал на обеих руках, склонив голову. Цзян Чэн сжал рукоять, такую привычную, такую знакомую — мертвую, не отозвавшуюся чувством единения, когда клинок становится продолжением руки. — Пойдем, — друг не дал ему попытаться нащупать хоть какие-то ниточки, хоть тень прошлого. — Куда ты меня тащишь? Вэй Усянь вел его на гору, где они когда-то ловили фазанов вместо занятий, на ходу Цзян Чэн пытался расспросить, как им удалось вернуть мечи. — Потом, потом, — отмахивался тот и перепрыгивал камни на пути. Солнце садилось, до заката оставалось немного времени, но на горе было еще светло. Ветер трепал травы, волосы, одежды. — Давай, — Вэй Усянь замер в стойке. — Зачем? Какой в этом смысл? — Я тоже не буду использовать духовные силы. Ну же? Цзян Чэн неохотно потянул меч. — Я и раньше проигрывал тебе. — Цзинь Гуаншань только обрадуется, если ты перестанешь тренироваться. Сань Ду вылетел из ножен со знакомым звоном, и при первом же столкновении лезвий захотелось взвыть. Сказывались еще и недели без тренировок, Цзян Чэн ощущал себя неповоротливым, как шестой шиди. Меч не играл силой, а тянул руку вниз. Вэй Усянь действительно не использовал духовные силы, но и не поддавался, больше уходя в оборону, чем нападая. — А-Чэн, ты заснул? — А-Чэн, так и кролика не догонишь! Злость давно превозмогала усталость, но поддразнивания Вэй Усяня раз за разом заставляли бросаться вперед. Наконец Цзян Чэн выдохнул: — Хватит. — Да, — Вэй Усянь вытер лоб, переводя дыхание, вбросил меч в ножны. Внизу во тьме мерцали фонарики, травы покраснели под закатом. — Пойдем, уже совсем поздно. Вдруг Лань Цижэнь забыл, что мы больше не адепты. — Как это было? — спускаясь с горы, он держал руку на эфесе меча не ради опасности, просто теплая, отполированная ладонью рукоять снова казалась живой. Сань Ду был не виноват, что хозяин его больше не слышал. — Ничего особенного, — Вэй Усянь хихикнул. — Хотя нет, один опасный момент был. Я думал, Лань Чжань меня наконец убьет. Если бы не Лань Сичэнь… — Ты опять к нему приставал? — А-Чэн, что ты такое говоришь, он же не девушка. Хотя девушка из него вышла бы красивая, как ты считаешь? — Вэй Усянь! — проще будет спросить при случае у того же Лань Сичэня, чем слушать глупые шуточки. Здесь был совсем другой воздух, но на мостике через ручей пахло сыростью и журчала невидимая в темноте вода, и было так похоже, что они возвращаются с тренировочного поля… — Глава ордена Цзян? Фонарики давали достаточно света, чтобы разглядеть на заступивших дорогу юношах цвета клана Яо. Среди них Цзян Чэн разглядел тех, с кем невежливо обошелся накануне. Он остановился, Вэй Усянь выдвинулся чуть-чуть вперед. — Мы просим прощения у главы ордена Цзян, что обеспокоили его вчера. Просим научить нас, если глава ордена Цзян снизойдет до поединка, — поклон был преувеличенно почтительным, а голос — ехидным. Подло, жестоко, но расчетливо! Ему дали возможность уклониться ценой позора, ведь все правильно истолкуют отказ, как ни скажи! Но отказа не будет. Убить не убьют, а он, Цзян Чэн, живым не выпустит меч из рук. Только как принять проигрыш… Вэй Усянь опередил его на долю секунды, еще до того, как рука дернулась к поясу. — Если хочешь победить хозяина, сперва победи его слугу, — шагнул вперед, заставляя противников чуть-чуть отступить. — Мы не просим о поединке молодого господина Вэй. — Молодой господин Вэй прав, — спокойный мелодичный голос, словно звук флейты, разрезал вечерний воздух. — Глава ордена Цзян может поручить ему сражаться от своего имени. Глава ордена Не согласен со мной? — Да, — Не Минцзюэ кивнул Лань Сичэню и остановился, явно намереваясь наблюдать за поединком. — Глава ордена Цзян доверит мне защищать свое имя? — Вэй Усянь, паршивец, поклонился, в глазах прыгали демоны. — Да, — он запоздало спохватился, что надо было отложить поединок на утро, они же только что тренировались! Но Суй Бянь уже покинул ножны во второй раз за вечер. Цзян Чэн отступил в тень, Кисти дергались в такт движениям — манеру фехтования Вэй Усяня он знал не хуже, чем свою, и слишком хорошо видел разницу между этим боем и тем, который был перед ним. По-настоящему он и так проигрывал Вэй Усяню половину боев в лучшем случае, а теперь… Калека. Как мальчишка младше двенадцати лет, еще не сформировавший ядро, не получивший настоящий меч, не испытавший единения с ним. Осознание, чего именно он лишился, в очередной раз отозвалось неистовой болью. Не Минцзюэ одобрительно кивал, не пропуская ни одного движения, Лань Сичэнь вежливо улыбался, как всегда. Цзян Чэн поймал его взгляд и отступил еще глубже в темноту. Поединок не затянулся, Вэй Усянь звонко рассмеялся и кивнул обезоруженному противнику, а потом повернулся к нему. — Глава ордена мной доволен? — Да, — тяжело уронил он. — Ты всегда будешь сражаться за меня?! — почему-то руки и ноги ныли так, как будто это он провел два поединка сразу. — Не Минцзюэ же сказал, что так можно, — Вэй Усянь отлично умел прикидываться дурачком. Цзян Чэн гневно тряхнул его за плечи, но друг даже не попытался отпихнуть или дать ответного тычка, и от этого он разозлился еще больше. — Я и так знаю, что не смогу победить даже самого слабого из них! — Они просто первые, — Вэй Усянь потянулся, прислонившись спиной к стене. — Когда я побью нескольких таких, все запомнят, что лезть бесполезно. — Ты побьешь! Не я! — А-Чэн, — Вэй Усянь встал и поймал его руки, заставив остановиться. — Цзян Чэн. Моя сила — твоя. Я говорил, что мы всегда будем вместе, что я буду служить тебе, когда ты станешь главой ордена. Ты не можешь отказаться от этого, как от ядра. «И хотя бы не мешай мне», — может быть, Вэй Усянь не хотел это сказать, но Цзян Чэн понял сам. Злость и стыдная зависть все еще кипели в нем, он выдернул руки и отвернулся. — А тебе надо тренироваться, — Вэй Усянь вернулся на кровать. — Если ты собрался сражаться в таком состоянии, как сейчас, я тебе сам ноги переломаю. Заранее.