Не главное

— Цзян Чэн, что ты за упрямый осел! — Вэй Усянь нечаянно толкнул коленом столик, фишки подскочили на доске для сянци. Они были наедине, поэтому тот не стеснялся в выражениях. — Это ты упрямый осел, я тебе уже несколько раз сказал, что не отменю поединок. — Подумал бы хоть о шицзе! Это был запрещенный прием: когда Вэй Усянь прибегал к нему, Цзян Чэн начинал сопеть, злиться, они обменивались еще несколькими ругательствами и расходились. Но партию доиграть хотелось, поэтому на этот раз Цзян Чэн молча уставился на расчерченную доску и заметил, что одна из красных пешек оказалась под угрозой. В другое время Вэй Усянь ему бы этого не спустил, но сейчас они оба были невнимательны. Цзян Чэн каждый день жалел, что поддался на уговоры Цзинь Гуанъяо и согласился провести поединок в более подобающих обстоятельствах или в крайнем случае не настоял на нем на следующее утро в гостинице. Из слов Цзинь Гуанъяо как-то так само собой получалось, что такие высокородные господа могут сразиться не иначе как на особой площадке, в присутствии судей и свидетелей и с учетом такого такого количества деталей, что, кажется, их было больше, чем правил в Гусу Лань. А пока все это решалось, оговаривалось и обсуждалось, давно выйдя за пределы двух орденов, Вэй Усянь каждый день с упорством дятла долбил его с требованиями отказаться от поединка. — Как?! Под каким предлогом я откажусь?! — Если Цзинь Цзысюнь извинится. — Если бы он хотел извиниться, сделал бы это в лесу. Вэй Усянь делал такое лицо, что становилось ясно, какие доводы могут принудить Цзинь Цзысюня извиниться. — Не смей. Я тебе запрещаю как глава ордена. Никто лучше не разбирался в боевых искусствах, чем Не Минцзюэ, поэтому поединок решено было провести в Цинхэ Не. Никто в великих орденах не был справедлив больше, чем Лань Сичэнь, поэтому он должен был наблюдать за тем, чтобы все проходило честно. Цзян Чэн точил Саньду, сражался с Вэй Усянем, спорил с ним же и старался не думать о сестре, которой именно сейчас было вредно волноваться. — Глава ордена Цзян, господин Вэй, молодой господин Цзинь просит его принять. — Цзинь Цзысюнь?! — Цзинь Гуанъяо. — Ему-то что надо? Забыл перечислить еще какие-нибудь правила? — Вэй Ин неохотно кивнул. — Пусть войдет. Цзинь Гуанъяо вошел с поклонами и улыбкой, немедленно извинился, что помешал партии и выразил готовность подождать, пока глава ордена Цзян не освободится. Они переглянулись, Вэй Усянь встал и вышел. — Господин Цзинь играет в сянци? — Цзян Чэн показал на освободившееся сиденье. — Если глава ордена Цзян удостоит чести. Глава ордена желает начать новую игру? — Лучше продолжить. Цзян Чэн двинул ту самую забытую пешку, которой не успел сходить до появления гостя. Цзинь Гуанъяо оглядел россыпь черных фишек: Вэй Усянь всегда играл напористо, рвался вперед, и если Цзян Чэну удавалось его победить, то в семи из десяти случаев как раз из-за оставленных без присмотра тылов. Цзинь Гуанъяо двинул на перекрестье коня-ма — ход не плохой и не хороший, из него можно развить что угодно. — Я слышал, что глава ордена Цзян уделяет много времени искусству сражений. Цзян Чэн подозрительно покосился на него: не намек ли это на то, что в настоящих битвах он участвовать не может? — Когда у меня есть на это время. У главы ордена его не так много. — Император Ю Вэньян управлял Поднебесной, но не считал игру в сянци пустым занятием, — Цзинь Гуанъяо скромно улыбнулся. — Мало кто умеет сейчас сыграть в сянци даже на троих игроков, не говоря о большем количестве. — Глава ордена Цзян прав, — Цзинь Гуанъяо, все так же скромно улыбаясь, двинул коня дальше, и Цзян Чэн поспешно поставил между ним и своим королем генерала-цзян, почувствовав наконец настоящий азарт. — Господин Цзинь ведь пришел не для того, чтобы сыграть со мной в сянци? — Цзинь Гуанъяо был бы счастлив поучиться у главы ордена Цзян, но пришел, чтобы сообщить, что все готово. Вам осталось выбрать оружие, назначить дату поединка и решить, до крови или до тяжелой раны он будет проходить? — Правила предполагают в том числе до смерти. Чем скорее, тем лучше. Мне надоело это все. Оружие — меч, или Цзинь Цзысюнь перешел на саблю? — Глава ордена Лань считает, что великие ордена и так достаточно поредели в нынешние времена, чтобы поединки непременно заканчивались смертями. Конечно, право главы ордена Цзян сражаться до смерти, если он того пожелает. — До крови. «Пусть Вэй Усянь успокоится». — Господин Цзинь сказал, что согласен на любое оружие, которое вы захотите использовать. Это то, что я должен был передать. Есть еще то, о чем меня не просили говорить: молодая госпожа Цзинь очень огорчена. Цзян Чэн скрипнул зубами и своей пушкой снял с доски второго черного коня, пробиваясь к вражескому королю. — Поэтому я и хочу, чтобы поединок состоялся скорее. Тогда у нее исчезнет причина для огорчения. «Или появится, но пусть скорее». — Пусть глава ордена Цзян не гневается, но на огорчение молодой госпожи больно смотреть. Не лучше ли завершить дело миром? — Цзинь Гуанъяо, вам стоило говорить об этом в лесу, — тот безуспешно попытался скрыть промелькнувшее чувство вины, и Цзян Чэн смягчился. — Я понимаю, что вы хотели оттянуть дело в надежде, что я и ваш брат остынем, но уже поздно. Я не отступлю. Уговаривайте Цзинь Цзысюня, если хотите. — С ним уже говорил господин Цзинь Цзысюань, но приказывать ему может только глава ордена. — А что думает глава ордена Цзинь? — Цзян Чэна больше занимало положение на доске, чем мнение Цзинь Гуаншаня, но Цзинь Гуанъяо так долго молчал, что он наконец взглянул на него прямо. — Можете сказать честно, я не собираюсь пересказывать ваш ответ кому-то еще. — Глава ордена Цзинь говорил со своим племянником, — между красным и черным королями оставалось все меньше фигур. — И? — Пусть глава ордена Цзян не гневается. Отец… Глава ордена посоветовал Цзинь Цзысюню не калечить своего противника… еще больше. Цзян Чэн сжал подтяную фишку так, что грани вдавились в пальцы. — Я запомню вашу честность. Я передумал, поединок будет до… — До тяжелой раны, я понял. Глава ордена Цзян пощадит мое скромное умение и позволит мне оставить партию незавершенной? Цзян Чэн прекрасно видел, что оба они примерно одинаково близки к победе или поражению, и, подумав, кивнул. — Я давно не встречал кого-то, с кем не жаль было бы потратить время на игру. Надеюсь, следующую мы завершим. — Глава ордена оказывает мне честь. Клан Цзинь прибыл в Нечестивую Юдоль чуть ли не в полном составе: Яньли непременно хотела присутствовать если не среди зрителей поединка, то хотя бы поблизости от того места, где он состоится, чтобы как можно скорее узнать итог, и сопровождать ее отправился не только муж, но и свекровь. Цзинь Гуаншань ходил с кислым лицом, почти как во времена Аннигиляции, но в Цинхэ Не появился вместе со всеми. — А что тебе тогда наговорил Цзинь Гуанъяо? — Вэй Усянь тронул пальцем острие кинжала и слизнул капельку крови. — Он хорошо играет в сянци, — Цзян Чэн не собирался выдавать то, о чем обещал молчать. — Он у тебя не выиграл. — Но мог. — Если бы мог, не сбежал бы. — Какая разница. — Цзян Чэн… — Я помню все, о чем мы договорились. И не смей вмешиваться в поединок, что бы ни было. Вэй Усянь, судя по лицу, готов был схватить его за руки и держать, не выпуская на поле, несмотря ни на каких Цзинь Гуанъяо. Но это получилось бы разве что у Яньли, а она оставалась под присмотром госпожи Цзинь и лекарей, поэтому никто не помешал Цзян Чэну выйти наружу. Тренировочная площадка Нечестивой Юдоли сейчас была огорожена флажками, отмечающими поле. Цзян Чэн остановился, прежде чем шагнуть на ступеньку: Не Минцзюэ разговаривает с Лань Сичэнем, Цзинь Цзысюань стоит поодаль и смотрит в сторону. Цзян Чэн так и не понял за все это время, кому тот сочувствует: своему двоюродному брату или родному брату любимой жены, носящей к тому же первенца. Смотреть на поединок допустили не всех, но Цзян Чэн не сомневался, что любопытные глаза следят за ними из всех щелей. Ну и пусть, он к этому привык с тех пор, как во времена Аннигиляции Вэй Усянь заставлял его сражаться на общем тренировочном поле. Вэй Усянь сейчас, как всегда, стоял за правым плечом, но еще несколько шагов — и спину прикрывать будет некому. На площадку он и Цзинь Цзысюнь спустились одновременно, поклонились Не Минцзюэ, потом друг другу. Не Минцзюэ проверил мечи обоих, взвесил на руке кинжал Цзян Чэна, при виде которого Цзинь Цзысюнь презрительно хмыкнул. Страх был отдельно, а он, Цзян Чэн, отдельно. Глаза ясно видели и запоминали цвет песка, форму облаков, лицо ощутило дуновение ветра, когда мечи вылетели из ножен. «Не подпускай его близко, — Вэй Усянь все уши ему прожужжал своими наставлениями. — Его и его меч, он не так силен, но прямой удар с использованием духовной силы ты не выдержишь». «Сам знаю», — в разговорах Цзян Чэн огрызался, сейчас нельзя было отвлекаться ни на что. Узкая полоска золотистого меча неслась прямо на него, Цзинь Цзысюнь метил в грудь. Уклониться было не так сложно, Вэй Усянь приучил его к таким полетам Суйбяня, до которых Цзысюню было далеко. Сперва среди зрителей царила тишина, потом недоуменные перешептывания, потом послышался смешок, Цзян Чэн не понял, чей. Наверняка все они не понимают, почему он раз за разом уклоняется, почти не отбивая удары, может быть даже, видят в этом страх. — Сражайся, а не бегай! — Цзинь Цзысюнь начал злиться. Цзян Чэн усмехнулся-ощерился в ответ. «И не перестарайся, ты так долго, как он, не выдержишь». «Вэй Усянь, заткнись». Это была не его манера сражения, ее целиком придумал Вэй Усянь, и Цзян Чэн ни за что бы не согласился так избегать прямого столкновения, но ничего сейчас сделать не мог. Хороший меч преследует цель сам по себе, но далеко не всякий заклинатель может вернуть его в ладонь так же быстро, как послал. Цзян Чэн еще раз отступил в самый угол площадки, как можно дальше, время между ударами сердца сжалось и рванулось, и все-таки, кажется, он взмахнул рукой слишком рано. Или нет? Острие вспороло куртку, зато из левой ладони злыми пчелами вылетела горсть заточенных стрелок, лицо и шея Цзинь Цзысюня окрасились кровавыми струйками. Цзян Чэну казалось, что он очень долго бежит к нему, не успеет добежать, золотой меч вернется в призывающую руку, и это будет гибелью, прямого столкновения он не выдержит. Он успел, и кинжал подрезал сухожилие, уронив противника на песок, а Саньду пригвоздил правую руку к песку. Держать меч в левой Цзинь Цзысюнь не учился, а зря. Громкие голоса пробивались в уши словно сквозь вату, Лань Сичэнь что-то обеспокоенно спрашивал у Не Минцзюэ, Вэй Усянь дергал за руку Цзинь Цзысюаня, а тот даже не замечал. — Это нечестный бой! — Цзинь Цзысюнь ненавидяще смотрел на него с земли. Цзинь Гуаншань поднялся и заспорил с Не Минцзюэ, сжимая веер. — Что скажет старший брат? — Цзинь Гуанъяо возник непонятно откуда, из-за спины Не Минцзюэ, что ли. — Молодой господин Цзинь согласился на любое оружие, — коротко напомнил Лань Сичэнь. — Все честно. Хотя и не по правилам, — когда Не Минцзюэ ему подмигнул, Цзян Чэн чуть не упал, может, потому, что по груди под рубашкой струилось горячее. — Глава ордена Цзян не зря так настаивал на сражении до тяжелой раны, — Цзинь Гуаншань кривился, а Цзян Чэн расхохотался бы, если бы не стало наконец так больно, и если бы не налетел Вэй Усянь, распахнул куртку, открывая окровавленную рубашку, забранился последними словами. — Заткнись, — процедил он, пока Вэй Усянь стягивал рану. — Иди лучше сестре скажи, пока она не… — Цзинь Цзысюань уже ушел к ней. Цзян Чэн, я тебя убью. Где там лекари?! — Саньду Шеншоу, — Не Минцзюэ поклонился ему, и Цзян Чэн все-таки сел на песок. *** Меч разрезал мышцы и уткнулся в ребра. В прежние времена Цзян Чэн только кровь бы остановил, а дальше пусть заживает само. Теперь он привык, что от раны будет лихорадить и надо терпеть и ждать. — Это ничего, скоро заживёт, помнишь, когда меня ранило стрелой, тогда и то было больнее. — Да, шицзе, ты посмотри на него, какой он здоровый осёл! На глазах заживёт! Цзян Чэн другой рукой толкнул Вэй Усяня в плечо, отметив, что Цзинь Цзысюань наконец определился, кого поддерживать, и выбрал жену. Яньли и ехать-то сюда не стоило, даже в самой удобной повозке и по ровной дороге, и тем более лететь на чужом мече, а ведь ей ещё возвращаться! Мысли убежали вперёд, представив вид Не Минцзюэ, если они загостятся и в Нечестивой Юдоли начнется суета вокруг младенца. Цзян Чэн подавил непочтительную усмешку. — Вэй Усянь, помолчи пару минут. Тот удивленно замолк, а Цзян Чэн прислушался. Где-то неподалеку разговаривали, и по голосам можно было легко узнать всех троих названых братьев. И Лань Сичэнь, и Цзинь Гуанъяо не спешили покинуть Юдоль, а Цзян Чэну задержаться пришлось, потому что Вэй Усянь каждый раз пугался его болезней, как будто в первый, и настоял отложить возвращение. — А-Яо! — недовольный голос Не Минцзюэ легко преодолевал стены. Цзинь Гуанъяо ответил что-то намного тише, мелодичный голос Лань Сичэня сгладил оба, выравнивая разговор. Цзян Чэн не собирался подслушивать, разве что если бы донеслась мелодия сяо — когда играл глава ордена Лань, даже Вэй Усянь замолкал сам, хотя и уверял, что музыка Гусу Лань напоминает ему Облачные Глубины. Завидовать чужой дружбе было глупо, у него был свой названый брат, но вынужденное затворничество в чужом доме вкупе с лихорадкой никак не улучшало настроение. — Возвращайся в Пристань, пришлешь потом за мной повозку. — Ну уж нет. Ничего в Пристани не случится, а если случится, потом разберемся. Пока ты не встанешь на ноги… — Встать я могу хоть сейчас. — И едва дойдешь до порога. Нет, Цзян Чэн, и не надейся меня сплавить, я тебя уже оставил один раз, и что? Последние дни сломали между ними лед принужденности, установившийся после возвращения из Ланьлин Цзинь, но терпеливый Вэй Усянь, пропускающий без ответа половину его ворчания, был еще хуже молчаливого. — Как-то там шицзе? — вздохнул Вэй Усянь. — Они обещали прислать голубя, как только вернутся. — Глава ордена Цзян? Цзян Чэн вместо поклона кивнул сияющему Цзинь Гуанъяо. — Глава ордена Цзян, молодой господин Вэй, из башни Кои прислали письмо. Молодая госпожа Цзинь дома, с ней все благополучно, и она ожидает известий о здоровье братьев. Цзян Чэн и Вэй Усянь переглянулись и заулыбались, спохватившись, Вэй Усянь поклонился Цзинь Гуанъяо с благодарностью. — Я напишу шицзе! — Напиши, что мы скоро вернемся домой, — Цзян Чэн пошевелил пальцами. Писать он мог, но движение кисти, а тем более руки, отзывалось в ране. Когда она заживет, ему трудиться и трудиться, чтобы не потерять едва-едва полученный от Не Минцзюэ титул. — Глава ордена Цзян хочет так скоро оставить Цинхэ Не? — Цзинь Гуанъяо с сомнением покачал головой. — Не вижу большой разницы, лежать в кровати или в повозке. В дороге хотя бы не скучно. — Если вся причина в скуке, может быть, главу ордена Цзян развлечет сянци? Вэй Усянь за спиной кланяющегося Цзинь Гуанъяо состроил недовольное лицо, а Цзян Чэн оживился, вспомнив недоигранную партию. Играть с Цзинь Гуанъяо было интересно, и смотреть за его партией с Вэй Усянем — тоже, тем более, что если игра продолжалась слишком долго, в комнату заглядывал Лань Сичэнь, а вскоре за ним появлялся и хозяин Юдоли. Лихорадка постепенно отступала, уже не надо было по вечерам принимать травы, приносящие облегчение от боли, но усыпляющие ум. — Вэй Усянь, ты помнишь последнюю большую ночную охоту в Пристани? — Помню, — Вэй Усянь глубоко вздохнул. — Перед тем, как мы отправились в Гусу Лань. — Я хочу устроить такую снова. — Сейчас? Но… — Нет, конечно, весной, когда озера очистятся от льда. И не говори мне, что такие ночные охоты всегда бывают осенью. Я так хочу. — Не буду, — Вэй Усянь засмеялся. — Здорово! В Юньмэн столько людей приедет! — он замолчал на мгновение, словно подумав о чем-то. — Тогда, как только вернемся, надо начинать готовиться. — Можешь начинать думать прямо сейчас, потому что домой мы едем завтра, — Цзян Чэн повернул голову в ту сторону, где была Пристань, и улыбнулся.