Бомж

Так Кирилл остался жить и работать при церкви. Поначалу его смущало, что он живет по факту на кладбище, но со временем привык. Пришла дождливая осень. Отец Григорий предпринял было попытку склонить Кирилла к вере в Бога, но не смог получить должного отклика в его душе. — Я понимаю, для вас это дело принципа, — Кирилл заканчивал подметать площадку перед церковью от опавших листьев, когда священник предложил посетить службу и причаститься. — Но я считаю, что Бога нет. Было бы глупо рассчитывать на обратное, особенно учитывая всё то безобразие что творится в мире и вокруг нас каждый день. Если Бог есть, то он, похоже, нас проклял. — Безобразие, как ты выразился, творят люди. А Господь нас наставляет на путь истинный. — Без обид, но по-моему он сачкует, — Кирилл отставил метлу и громко чихнул. — Во, точно. Батюшка тяжко вздохнул, но ответить не успел. На кладбище весьма нахально заехал ленд-крузер, распугав неспешно ковыляющих по дорожке бабулек, и остановился прямо перед священником. Из крузака вылез пузатый мужик в дорогом костюме, с айфоном около уха и, распрощавшись с собеседником, без лишних любезностей обратился к отцу Григорию: — Надо провести отпевание, — он всучил батюшке какую-то бумагу, в которую тот даже не посмотрел. — И похороны. Завтра. — На нашем кладбище нет мест, захоронения не совершаются. А отпеть можно, только не завтра, а послезавтра. — Слышь, в бумажку загляни, — пузатый ткнул пальцем с золотым перстнем в документ. — Там черным по белому написано, что, где, когда. — Я в телевикторинах не участвую, — вежливо улыбнулся батюшка. «Боже, он что, пошутил?», хрюкнул про себя Кирилл, делая вид, что асфальт под ногами ну очень грязный. — Уважаемый, — грозно придвинулся к нему борзый водитель крузака.-Ты мне тут рамсы не путай. У тебя в руках распоряжение администрации о том, что хоронить надо завтра и прямо вот здесь. Так что давай, зови своих работяг, пусть организуют могилу по-быстрому. Мне, кстати, вот это место нравится, — и он указал на занятый участок прямо напротив входа. — Там нет мест, — спокойно ответил священник, всё еще не проявляя интереса к официальной бумаге из администрации. — Найдешь! — последовал ответ. Водила загрузился в ленд-крузер, вдарил по газам и лихо выкатил на трассу. — Охреневший вконец, -озвучил Кирилл, вероятно, их общую мысль. Он подошел ближе и кивнул на бумагу: — Чё, правда из администрации? — Правда, — отец Григорий удостоил письмо лишь мимолетного взгляда. — Мой отчим был таким же хамлом, да? — Кирилл сразу представил себе, как тут гнул пальцы муж его матери, начальник ОВД. Священник не ответил, только задумчиво посмотрел на плотно занятый могилами участок перед ними. — У тебя в подсобке должен быть отбойный молоток. — Да, есть, — припомнил Кирилл. — А зачем он вам? -Достань, пожалуйста. Я позвоню рабочим, они снимут часть асфальта и выкопают могилу на завтра. — Вы это серьезно? -не поверил он. — Нельзя же так, с каждым мудаком соглашаться! — Не суди, да не судим будешь, — отозвался батюшка, оглаживая бороду. — Смирение это дар свыше. — Это глупость неслыханная, — пробурчал Кирилл, отправляясь в подсобку. На следующий день у свежей могилы выстроилась неровными рядами толпа народу. Впереди были явно близкие друзья и родственники усопшего, далее родственники менее близкие и просто знакомые, а следом и вовсе стояли люди с выражением на лицах «что я тут делаю?» Всего человек тридцать, в богатых костюмах и платьях, вызывающих украшениях и щедро набрызганные духами. Кирилл топтался чуть поодаль, с наветренной стороны, и хорошо чувствовал запах, как от парфюмерного магазина. Прямо перед ним стояли две молодых девицы, явно из разряда ну очень дальних родственниц и не стесняясь обсуждали покойника. Из их сплетен Кирилл понял, что мертвец в гробу — их троюродный брат, которого убили двое неизвестных, после того, как парень обслужил их по полной программе… В разговоре сестер их брат получался настоящей голубой шлюхой, и Кириллу стало тошно слушать их. Как можно говорить такое прямо над покойником, да еще и во время церемонии прощания?! Тупые сучки. Кирилл ушел от них, обойдя толпу стороной и встал так, чтобы рассмотреть лицо убитого. Он мог поклясться, что знал его при жизни. После недолгих раздумий, он понял, что это тот самый парень, с которым он развлекался тогда, в ночном клубе — а отчим потом показывал ему запись с камер наблюдения и грозился убить. И вот ведь как бывает — его угроза исполнилась в отношении совсем другого человека… Кирилл не стал и дальше околачиваться рядом с траурной компанией, где он оказался изначально из любопытства, а пошел по своим дворницким делам. Впрочем, мысли об убитом занимали его до позднего вечера. Интуитивно он догадывался, что мотив убийства был завязан на ориентации парня, и от этого становилось до тошноты страшно. Вот так познакомишься с кем-нибудь и… всё. Он очень надеялся, что смерть его клубного любовника была быстрой. Ему не хотелось думать, что этот парень умер от бутылки в анусе или от кастрации, а ведь таких случаев было немало. Отчим всегда с особым удовольствием рассказывал о них. -Кирилл, ты почему до сих пор работаешь? Батюшка возник рядом совершенно бесшумно, и Кирилл вздрогнул от неожиданности. — Да, ничего. Уже заканчиваю. Вы бы лучше спросили, что она до сих пор тут делает. Он указал священнику на женщину, которая сидела у свежей могилы, примостившись на раскладном стульчике. Кирилл видел, как она вернулась часа через два после похорон и больше не двигалась с места. Скорее всего это была мать убитого. Этой мыслью он поделился с отцом Григорием. Они вместе подошли к женщине. — Можем ли мы вам помочь? — завёл священник, делая свой голос несколько заунывным, по привычке, видимо. — Нет, -тихо отозвалась она. — Мне уже никто не поможет. — Поделитесь своим горем, вместе его легче будет перенести. — Я не думаю, что услышанное вам понравится, — она утерла слезы и отвернулась. Кирилл подошёл к ней поближе и присел на корточки. — Я знал вашего сына. — Женщина вздрогнула, посмотрела на него с недоверием и надеждой одновременно. — И то, о чем вы не хотите говорить… ну, я в теме. Можете обсудить это со мной, а не с ним. Он одной только бровью указал на святого отца. Тот нахмурился, недовольный таким поворотом событий, но вслух возражать не стал. — Что ж, оставлю вас наедине. Кирилл подождал, пока он отойдет, и посмотрел на могилу. Кучу земли и песка венчала табличка с именем и годами жизни (двадцать четыре, они были ровесниками), да фотография симпатичного парня. — Меня Кирилл зовут. Я познакомился с Даней в одном клубе, — начал он. — Я не могу сказать, что мы хорошо друг друга знали, но… — он замялся. — Он был хорошим человеком и… — Я догадываюсь, что за отношения у вас были, — перебила она. — Он не скрывал своей ориентации. Это его в итоге и убило. — Вы меня простите, я случайно услышал, как ваши родственники сегодня обсуждали его смерть… Поэтому я немного в курсе случившегося. Убийц уже поймали? — Не поймали и ловить не будут, — горько ответила мать Дани. — Мне сказали, что тех улик, что есть, недостаточно. И скорее всего, дело будет закрыто. — Это вам в полиции такое сказали? — не поверил Кирилл. — Да. В уголовном розыске. — Обратитесь в высшую инстанцию, нажалуйтесь в прокуратуру, как это так — закрыть дело? — Всё началось именно тогда, когда я обратилась в полицию, — покачала она головой. — Понимаешь, сына избил один из его… знакомых… И я сдуру пошла, написала заявление, что в таком-то клубе произошло избиение, прошу найти виновного. Она закрыла лицо руками. — Это было две недели назад. Теперь не могу избавиться от мысли, что моё заявление запустило какую-то чудовищную цепочку событий. Кирилл присел прямо на асфальт у ног женщины. Странная какая-то беседа у них получалась. — Вы же понимаете, что всё это нужно рассказывать не мне, а следователю? Слушайте, да у вас такие богатые родственники, неужели связей нет? Вчера вон приезжал один на лэнд-крузере, пальцы веером, сопли пузырями — пусть так же у прокурора сделает, может, и толк будет! — Да не будет он ничего делать, — она отмахнулась. — Это брат мой был… Отца у Дани нет, видимо, поэтому он и стал… голубым. Без мужского воспитания. А все эти расфуфыренные плакальщики — это одна бутафория. У моего брата серьезный бизнес, он известный в своих кругах человек. Он решил, что Даню надо проводить как следует, как нормального человека, ну и согнал сюда всю родню…. — Слушайте, да что же вы на сына наговариваете? — обиделся за него Кирилл. — Что, если гей, то значит сразу ненормальный? А какой тогда, больной умственно? — Да ты хоть знаешь, каково это — быть матерью гея? — она с болью во взгляде посмотрела на него. — Нет, — буркнул Кирилл. — Но отлично знаю, как быть таким. — Знакомым о ваших партнёрах не расскажешь, на свадьбу не придёшь, внуков не дождёшься, — перечисляла она. — А все, кто знают об этом, вечно издевательски спрашивают, не поменял ли еще мой Данечка пол? Может, он и не Даня уже, а Даша? И что это я делаю в магазине мужской одежды, ничего не перепутала? И так каждый божий день. Я им в глаза-то улыбаюсь, вроде как, не задевают меня их слова, а про себя застрелиться хочется. И всё время думаю, где же я ошиблась, когда я должна была заметить перемены в его поведении, ведь рос вроде обычным мальчиком — в кукол не играл, в платья не рядился… А вырос и на тебе. Мама, я голубой. — Она утерла платком выступившие слезы. — Клубы эти начались бесконечные. Я же не дура, я понимаю, чем вы там все занимаетесь… Беспорядочные связи, алкоголь, наркотики. А мне-то что остается? Сидеть и ждать, что он в очередной раз домой принесет — венерическое заболевание, белый порошок или матерное тату на затылке… — Что-что? — встрепенулся Кирилл. — Какое тату? — Слово плохое, — она отвернулась. — Оно до сих пор там, у него на голове. И она показала на себе. Кирилл почувствовал, что его начинает трясти. Он схватил веточку и накарябал ей на земле слово из трех букв, первая Х. — Вот это слово? Мама Дани уставилась на три буквы, а потом широко раскрытыми глазами посмотрела на Кирилла. — Да. Откуда ты знаешь? — А у меня такое же было… Он в возбуждении встал, прошелся по дорожке взад-вперед, держась руками за голову. — Так, это очень важно, — он вернулся к ней, опустился на колено. — Когда появилась татуировка? После очередного посещения клуба? — Я точно не знаю, — она замялась. — Я думаю, да. Где еще ему могли такое сделать? — Да, есть еще варианты… Ну, а когда вы ее впервые заметили? — В морге, — она приложила ко рту руку. — Мне патологоанатом показал. Он заметил, что она совсем свежая, буквально на днях сделана. Не представляю, кому было надо писать такое у него на затылке. — А вот у меня есть идеи. — Кирилл внимательно посмотрел маме Даниила в глаза. — Мой отчим может быть к этому причастен. — А кто он такой? — не поняла женщина. — Он начальник нашего районного ОВД. Отдел угрозыска также под его руководством. Дело в том, что он угрожал мне расправой. А потом меня кто-то избил до комы с потерей памяти, я до сих пор помню всё смутно… Но главное, — он указал себе на затылок, — я совсем недавно убрал с головы тату с двумя буквами ХУ. Я так полагаю, что набить последнюю моему мучителю или мучителям что-то помешало… Единственное в чем я уверен, так это в том, что в клубе, куда мы с вашим сыном ходили, таким творчеством никто не занимался. Даня сам ходил в ОВД? — Да, — кивнула она. — Ходил. Его вызывали на дознание по поводу моего заявления. Значит, эту гадость Дане набили в полиции? — поежилась женщина. — Ну, вряд ли прямо в полиции, наверное, за пределами ОВД, — рассудил он. — У кого-то видимо такое хобби во внерабочее время: метить и убивать геев. — Господи, — женщина прикрыла глаза. — Не оставляйте всё, как есть. Идите в прокуратуру, требуйте провести расследование по всем пунктам. Если будет нужно, я выступлю свидетелем. Запишите или запомните, меня зовут Герасимов Кирилл Александрович. Моего отчима, начальника ОВД, Савостин Николай Юрьевич. Я руку даю на отсечение, он всё это провернул. Меня угрохать кто-то помешал, я в итоге всего лишь остался без дома. А вашему сыну не повезло, с Даней он довел дело до конца. — А телефон у тебя есть? — Нет, к сожалению. Но вы сможете найти меня либо здесь, либо… — он порылся в карманах и нашел бумажку с номером Ильи. — Вот сюда позвоните, если здесь меня не будет. Это мой… друг. Илья. Будут новости — обязательно звоните, буду ждать. Они распрощались. Во взгляде еще недавно безнадежно обреченной женщины появилась решимость и здоровая злость. Может, она и сможет чего-то добиться. Кирилл зашел в храм, где круглосуточно горело освещение и всегда был кто-то из персонала. Он думал застать кого-нибудь из младших служек чтобы попросить на ближайшие дни отгул с оплатой. Буквально только что его осенило, что уже третье октября, а пятого у Эллы день рождения. И Кирилл обещал подарить девочке куклу. Но в храме все еще хлопотал отец Григорий. Кирилл направился прямиком к нему, радуясь, что не придется клянчить деньги у молодых, задирающих от гордости носы служителей культа. Но батюшка смерил его таким строгим взглядом, что Кирилл резко охолонул. — Что-то не так? — он решил начать первым, не дожидаясь выговора. — Не так. Зайди ко мне, поговорим. Кирилл первый прошёл в келью, которая служила священнику кабинетом. Отец Григорий плотно притворил за ними дверь и уселся за скромный письменный стол. — Я слышал ваш разговор, — без предисловий начал он. — И нет, я не подслушивал, как ты, возможно, решил. Просто ты в очередной раз забыл, что не стоит повышать голос на кладбище — здесь прекрасная акустика. Едва я зашел сюда и приоткрыл окно, чтобы проветрить комнату, как тут же стал свидетелем вашей беседы. — И что дальше? — Кирилл с вызовом уставился на него, сложив руки на груди. — Решили отчитать меня за греховное поведение? Да, мне плевать. Валяйте. — А ну, сядь, — спокойно, но весомо сказал батюшка. Кирилл аж поёжился от звука его голоса и присел на краешек стула. — Не о том речь. Ты обвинил своего отчима в убийстве. — Да, я считаю, что он виноват, — набычился Кирилл. — Почему ты сам не выступишь обвинителем? Зачем переложил эту долю на плечи той женщины? -Потому что у неё убили сына. Скорее всего, это сделал мой отчим со своими подручными. Она должна добиться наказания для них. — Я повторяю вопрос. Почему _ты_ не пойдешь в прокуратуру? — Да, как вы не понимаете! — Кирилл вскочил. — Я никто, пустое место, бомж вонючий! Меня даже на порог не пустят. — Напиши заявление, отправь почтой, — все так же спокойно сказал священник. — Не думай, что правосудие свершится без твоего участия. — Пф, а как же ваше смирение, прощение для всех? Как-то это не по-христиански звучит! — он почти выплюнул это и шлепнулся обратно. Отец Григорий сложил руки в замок и печально сказал: — У всего есть свои пределы. Когда речь заходит о самом тяжком деянии человека — умышленном убийстве, смирение и всепрощение должны уступить место здравому смыслу. Видишь ли, мою супругу убили три года назад. Это было сделано без какого-либо мотива, просто так. Трое одурманенных наркотиком выходцев с Кавказа зашли следом за ней в подъезд… Наденька так и осталась там, на грязном полу, в луже крови. Кирилл потрясенно замолчал. — Я был убит горем. У нас осталось двое маленьких сыновей. Я не знал, что делать, как дальше жить без нее… Когда ко мне пришли из полиции, я почти ничем не помог им. Мне это казалось бессмысленным — ее ведь уже не вернуть. Что толку мне от того, что их посадят? Ведь, как ты сам только что заметил, Христос учил нас смирению…. Но следователь, который говорил со мной, объяснил мне, что если Надюшиных убийц не посадить, они погубят еще много людей. И это будет уже не только на их совести, но и на моей тоже. Ведь я не помог их поймать. Тогда я стал помогать следствию и в итоге двоих из этих негодяев действительно нашли и осудили. По совокупности ранее совершенных преступлений им дали очень серьезные сроки. — Вам стало легче от этого? — спросил Кирилл. — Немного. Они помолчали. Кирилл обдумывал услышанное, отец Григорий вспоминал жену. — Ладно, я напишу заявление, — вздохнул Кирилл. — Может, если их будет два — моё и матери Дани, то толку будет больше. Я вообще чего пришел-то. Хотел попросить два дня отгула и денег немного. Мне надо к дочери друга на день рождения попасть, я обещал подарить ей куклу. — Ну что ж, день рождения это хорошо. Сколько тебе нужно денег? — Рублей триста на дорогу и… Почем нынче куклы? Нормальные такие, чтоб на хорошеньких девочек были похожи…. — Нормальные? — улыбнулся священник. — А что, бывают и ненормальные? — Бывают. И до кукол Барби им ой, как далеко. А, кстати про нормальность, вы что же, не будете меня уму разуму учить? Спасать мою грешную душу? — Не юродствуй, Кирилл, — пригрозил ему пальцем батюшка. — Если хочешь услышать моего мнения или совета, то спроси прямо. Не надо этого пустого сарказма. — Интересно, что за совет вы мне можете дать, — усмехнулся Кирилл. — Будь осторожен, — взглянул на него священник. — И всё? Епитимью накладывать не будете? — Ты не на исповеди, это просто доверительная беседа. — А если бы был на исповеди, то что? — не унимался Кирилл. — Исповедь — это не просто рассказ о плохом деянии, это раскаяние, — батюшка наконец начал сердиться. Он нахмурил брови и повысил голос. — Раскаиваешься ли ты в своём грехе? — Я не считаю _это_ грехом, — с вызовом ответил Кирилл. — Я гей, я таким родился. И если всё здесь устроено Богом, то, значит, и я Его создание? — Ну, вот ты и ответил на свой вопрос, — кивнул батюшка. — Я не думаю, что нам стоит и дальше это обсуждать. Кирилл даже растерялся. — Что, вот так просто? Даже спорить со мной не станете? Я думал, церковь осуждает геев. — Церковь осуждает соитие ради соития, — возразил отец Григорий. — Что же касается моего личного мнения на данную тему, оно остается в ведении одной моей совести. Деньги возьмешь завтра у Марии, — добавил он. — Я думаю, двух тысяч тебе хватит и на куклу и на дорогу. Кирилл вдруг почувствовал, что этот человек в рясе, к которому он поначалу относился с насмешкой, первый среди чужих, кто принял его таким, какой он есть. Не таким ли и должен быть настоящий отец?.. — Спасибо вам за всё, — неожиданно тепло сказал Кирилл. — И простите, если что не так. — Бог простит, — привычно отозвался отец Григорий. — Ступай с миром, возвращайся без злобы. До встречи, Кирилл.