Невезучая

Сегодня Шуга невероятно напряжен, даже если этого не заметил Хосок или если Су Ен не придала этому значения, слишком увлекшись своими эмоциями. Ей позволено быть немножечко эгоисткой, раз уж с одной из точек зрения она жертва вихря странных и болезненных происшествий последних нескольких дней. Ей простительна излишняя разговорчивость, проникновение в чужое пространство в не очень подходящий момент, повышенный тон голоса и искры из глаз. Ее можно понять, это ни капли не сложно для любого, но не для него. Шуга не понимает, даже если пытается, а ему это ой как не свойственно. Он ей почему-то прощает и тон голоса, и обвинения, он прощает ей колкие фразы и то, как пренебрежительно девушка отбросила его руку, хотя всего несколькими часами ранее обещала быть паинькой. Он зачем-то прощает ей то, что не держит обещания. На него это так не похоже, но Шуга терпит, даже если это дается непросто. Никто не смеет на него повышать голос, бросаться упреками и сыпать сарказмом, никто не смеет смотреть на него так пренебрежительно, обвинять его в чем-то, даже если он правда виноват. Никто не смеет ему приказывать. Никто не осмелился бы его метку назвать уродством, а его присутствие в чьей-то жизни — бременем. Никто кроме Ен не счел бы унизительным факт принадлежности ему… а раз в ней уместилось столько исключений из всего, чем он живет, Шуга и правда не просто дался этот разговор в его кабинете. Странно то, как много всего он ей простил, но это… последнее его и правда задело. Задело так глубоко и сильно, что парень не смог ей и это простить. Лицо Шуги перекосило в мгновение ока. Нельзя выделить одну эмоцию, захлестнувшую парня, обычно властного над самим собой еще лучше, чем над другими. Ревность, гнев, разочарование, обида, раздраженность, недоумение, агрессия, непонимание — все смешалось во что-то уродливое и непонятное, разнося все в клочья и обломки. Лимит понимания и того, что он мог бы простить самой странной девушке из всех, пропустив мимо ушей, был исчерпан одной единственной фразой, окончательно изменившей тон этого вечера. Ен не успела ничего сообразить, ведь вечность прошла лишь для вампира, время которого течет совершенно иначе. Для блондинки прошла только доля секунды, она даже не успела достаточно широко улыбнуться, а движение ее губ было оборвано только на половине пути к желанной нахальной улыбке, которой она намеревалась одарить дерзкого вампира, стоящего прямо перед ней. Для Су Ен прошло слишком мало времени, она даже не успела моргнуть в прямом смысле этого слова, а на задней поверхности ее шеи сильной хваткой чужая рука, и губы режутся о резкие поцелуи чужих губ, на которые девушка отвечать не собиралась. Су Ен не сразу поняла, что происходит, но когда это случилось, попыталась отстраниться, вложив в это движение все свои силы. Оттолкнуть каменного и сильного Шугу не получилось, тогда девушка, чье сердце начало паниковать, хмурясь в поцелуй и что-то невнятно мыча, прекратила быть брюнета в грудь, стараясь обратить на этот жест хоть какое-то его внимание, и вместо того, чтобы продолжить пытаться отдалиться, резко отвернула лицо в сторону, тут же поджимая губы и упираясь ладонями в чужое тело, чтобы Мин не приблизился, если попытается. Это бы сработало, правда сработало бы, будь он человеком. Но он не. Так что, сколько бы сил Су Ен ни прикладывала в попытку сохранить между ними хоть какую-то дистанцию, ей ничего не удастся. А эти ее попытки его только больше злят… они все только усложняют. Рука с шеи девушки переходит на ее подбородок, снова поворачивая лицо Су прямо, а пока блондинка не дышит, старательно выдерживая тяжелый взгляд Шуги, он большим пальцем прикасается к ее губам, все еще поджатым в тонкую полоску. У нее от этого прикосновения по телу дрожь, которая ей совершенно не нравится, но Ен не сдается, а ему это кажется лишним. Ей не стоит сопротивляться, это совсем не интересно… Но она только смотрит на него осуждающе, не решаясь распахнуть губы, чтобы что-то сказать, продолжает тщетно пытаться его оттолкнуть, а он совсем ее усилий не ощущает. Только смотрит пронзительно, большой палец спуская на подбородок и слегка оттягивая тот вниз, отчего губы девушки распахиваются против ее воли, и в эти губы его собственные уста снова впиваются рванными жадными поцелуями, с каждым мгновением только поднимающими температуру воздуха и крови. Шуга не смог сдержаться, целуя Ен ревностно и жадно, целуя страстно и агрессивно, а она даже время спустя ему не отвечала, протестуя и стараясь вырваться, даже если с каждой секундой сил на это становилось все меньше и меньше. Он целовал, потому что был зол и расстроен, потому что негодовал. Для нее все было в точности да наоборот. Су Ен негодовала, была зла и расстроена из-за того, что он ее целовал… такой замкнутый круг получился, который по праву можно смело назвать порочным. И в этом порочном круге не было ничего, кроме негативных эмоций, которые с каждым новым оборотом энергий только усиливались, питая друг друга по типу «re-entry» — тому самому, что возникает в сердечной мышце, в патологическом очаге возбуждения и становится причиной нарушения работы самого несчастного органа в человеческом теле. И вот по этому кругу их чувства бегают друг за другом, не проводясь за пределы этого аномального очага, и это по крупицам рушит работу таких важных, еще недавно живых клеток… они оба и есть этот чертов очаг, который не вписывается в стандартную систему проводимости электрических импульсов. Вопрос только в том, что будет с ними дальше? Уничтожит ли сила сгенерированного ими импульса, который бегает по кругу, сам себя подзаряжая и усиливая, их и то, что их окружает? Или же они сильны настолько, чтобы выдержать его силу до тех пор, пока она не иссякнет полностью? Су Ен не хотелось этого. Не хотелось его рук на талии, не хотелось пальцев на подбородке, ей не хотелось ощущать поцелуи со вкусом мяты, которые еще несколько дней назад сводили ее с ума. Если честно, они все еще сводят. Только вот, если честно, теперь Ен не хочет в них теряться и испытывать их снова и снова. И сейчас она не чувствует себя окрыленно и счастливо, вместо этого ей неприятно. Ей почти что мерзко. И хоть по телу и бежит предательская дрожь удовольствия, девушка на грани с тем, чтобы заплакать. Она все продолжала вырываться… Су Ен ему так и не ответила, и это злило Мина еще больше. Особенно сильно злило из-за того, что Шуга прекрасно знал — она ответить хочет. Он чувствовал это. Чувствовал, что Ен хочет еще и еще, хочет рук его, губ его, его хочет… как раньше. Как всегда. Но кроме этого, она хотела, чтобы он ее отпустил, чтобы отдалился, исчез чтобы… чтобы не прикасался к ней, чтобы не целовал. В ней слишком много противоречий, но от них девушке не убежать, ведь столкнулись внутри здравый ум, что кличут сознанием, и то, что контролировать нельзя — подсознание, жаждущее еще и еще того самого Шугу, в котором она погрязла. Су Ен зависла где-то между, ни живая, ни мертвая. Подсознание тянуло ее камнем вглубь черной бездны, логика сознания пыталось вытащить наружу, но в итоге их силы казались равными, так что Ен так и не сдвинулась с места ни в одну из сторон. И ее собственные желания, смешиваясь, образовывали непонятное даже для нее самой, что-то такое, что заставляло девушку чувствовать себя неправильно. Одной ее части хотелось на поцелуй ответить, ведь эти губы… она по ним сходила с ума. Даже если они целуют больно, одной части Су Ен это нравится до невозможности, этой части ее хочется больше и больше, а вот другая… другая часть блондинки чувствует себя омерзительно, будучи безвольной сделать хоть что-то, а еще… еще потому что в мыслях снова события вчерашнего дня. Су Ен так и не ответила ни на один из поцелуев Юнги, и его это до бескрайности, вон из-под контроля собственных систем безопасности. Ему крышу куда-то далеко сорвало от ее поведения. От ее слов. Она сказала, что не хочет его. Что он ей не нужен больше. Она так просто от него отказалась, и даже сейчас, когда он пытался доказать ей обратное, так мастерски сопротивляется, делая вид, что не ошиблась. Его это так бесит… И пусть он знает, что Ен чувствует на самом деле, знает о той ее части, что растекается в лужу даже сейчас от того, что он просто рядом, что к ней прикасается, этого недостаточно, чтобы остановиться. Ему мало просто знать о ее чувствах, особенно если одновременно с ними существует им полная противоположность. Резкие поцелуи, оставшиеся без ответа, переходят на бледную шею, оставляя на ней влажные, болезненные прикосновения, которые, не исключено, станут новыми метками, даже если теми, что существуют в мире людей. А раз губы Су Ен свободны, она может теперь вдохнуть, широко распахнув глаза, и начать негодовать вслух, даже если для этого приходится приложить очень много усилий. — Что ты делаешь? — упираясь затылком в стену, что для девушки стала опорой, и чувствуя как распахиваются края ее домашней кофты на кнопках. Такого Ен точно не ожидала, так что паника только усилилась, стоило пальцам Мина пройтись по ее теплой коже, больше ничем не спрятанной кроме как раскрытой в стороны розовой спальной рубашкой на кнопках. Он ведь не собирается….? — Не смей даже думать о нем! — Прекрати, — девушка снова попыталась отстранить от себя Шугу, а он вновь впился губами в ее шею, целуя жарко и одновременно с тем требовательно — больно. Руки по телу бесстыдно, а ей и приятно до жути, и противно, ведь еще вчера он точно так же целовал другую, к другой этими руками прикасался, пока она как дура спешила его повидать. Су Ен скучала, а он в это время трахал другую. Как может она теперь получать удовольствие от его прикосновений или хотя бы не злиться, ощущая его близость? Как может она не думать сейчас о Ло Ра? Это просто невозможно… — Перестань! Хватит! Остановись! Сердце Су Ен мечется в ее грудной клетке, ведь у тела девушки такой возможности нет. Это самое тело почему-то так предательски наслаждается нахальными касаниями рук, которыми десятки страниц ее блокнота изрисованы; слишком жаркими поцелуями, а вот душа от всего этого до сумасшествия, до остановки пульса мечтает избавиться. Ей не нравится это, она этого не хочет ни капли… ей неприятно. Ей страшно. Ей… отвратительно. Поэтому Ен снова рвется прочь из клетки без выхода, по груди чужой колотит слабыми руками и повышает голос, пытаясь докричаться до Мина своими отчаянными и одновременно с тем злыми «Хватит!». Только он не из тех, кому нравится слышать приказы. Он не из тех, кто им будет следовать, особенно после всех ее слов, после ночи, проведенной с другим мужчиной. Его… тоже можно понять. Если встать с другой стороны, не с той, где понятно все, что внутри Су Ен происходит, его тоже понять будет возможно, даже если для этого потребуется чуть больше сил. Наверное, самое ужасное, что существует в этом мире, это то, что понять можно абсолютно любого, будь он человеком или вампиром. Нужно просто постараться немного, отбросить предрассудки и собственные убеждения, попытаться вникнуть в мир, в котором живет кто-то другой, встать на его место и посмотреть чужими глазами на ситуацию, которая с ним случилась. Сумасшествие Шуги понять не сложно, если перестать видеть в нем только злодея. И пусть с Ен он совершенно несправедлив сейчас и не одну переходит границу, ее не пытаясь услышать, у него на это есть тоже причина. Причина есть всегда… у всех. У всего. Какой бы запутанной и сложной она ни была, какой бы ни казалась глупой или даже смешной. Запястья Су Ен оказываются в тесном плену чужой ладони и прижаты к стене над ее головой, а тело Шуги с силой прижато к ее телу, что странным образом ему не мешает к ней продолжать прикасаться. — Не нравится? — впиваясь взглядом в ее глаза, интересуется он требовательно, хотя ответ на этот вопрос и так знает. — Все еще не хочешь меня?! Ей нравится… она его хочет, хочет сильно очень, он это чувствует даже сквозь все эти попытки его отстранить и истеричные «Остановись». Она тоже знает… Су Ен знает, что желает его, даже вот так, в такой момент, после всего… ей самой от себя противно становится, но как и сказала девушка, контролировать желания невозможно. Она не властна над этим, даже если ей очень хочется. — Да, не нравится! Я не хочу… — Лжешь, — стиснув зубы, бросил Мин. Она и сама знала, что лжет, ведь жажда по Шуге наполняла каждую клеточку ее тела и даже души, что пыталась забаррикадироваться глубоко-глубоко, имея право на обиду и личное пространство. Они оба знали, что она возбуждена, даже если Ен так и не ответила ни разу на чужой поцелуй и если не выдала своего состояния ни томным вздохом, ни попыткой приблизиться. Все, что она пыталась сделать это время — не растечься лужей у ног Мин Шуги и поскорее сбежать. Ему никогда не нравилась ложь. Ложь Ен на вкус особенно горькая, и справиться с ней Шуга не может. Эта ложь толкает его еще дальше, заставляя делать вещи еще более неправильные. Прохладные бледные пальцы слишком просто спускаются по гладкой коже плоского живота Ен и проникают под резинку просторных пижамных штанов, ни капельки ни привлекательных для глаза мужчины. И сколько бы ни брыкалась девушка, с силой сжимая вместе ноги, ему ничего не стоит, не отрывая от ее разгневанных глаз взгляда, проникнуть рукой в женские трусики и позволить пальцам утонуть в выделенной ее телом влаге. Она его хочет. Хочет очень сильно, и это ни капли не выдумка. Это факт. — Просто признай это, — позволив уголку губ немного подпрыгнуть вверх, полушепотом проговорил брюнет, ближе придвигаясь к устам девушки, меж чувствительных складочек которой движет прохладными пальцами. Су Ен умирает… одно дело пытаться сдерживать желание, ощущая поцелуи шеей, совсем другое, когда самых чувствительных мест в женском теле касаются так умело и будоражаще. В этом моменте все возбуждает: близость Шуги, его жаркий взгляд, пропитанный мятой и искрами воздух, его губы в сантиметре от губ Су Ен и участки кожи на шее девушки, все еще пылающие от недавних поцелуев… хрупкие сжатые запястья, к стене над ее головой прижатые и распахнутая пижамная рубашка, а еще… еще прикосновения между тесно сомкнутых ног. Су Ен возбуждает абсолютно все: непреклонность Мина и его вспышка ревности, на которую он не имеет ни капли права. Его голос низкий и напряженный и даже то, что он явно перебарщивает с доказательством своей точки зрения. Девушка ничего не может с собой поделать, потому что прямо сейчас ей, не смотря ни на что, Шугу очень хочется. И ей стыдно даже пытаться это признать. Но в этом моменте абсолютно все нечестно и омерзительно: близость Шуги, его жаркий взгляд, пропитанный мятой и искрами воздух, его губы в сантиметре от губ Су Ен и участки кожи на шее девушки, все еще пылающие от недавних поцелуев… ее сжатые запястья, к стене над головой прижатые, и распахнутая пижамная рубашка, а еще… еще прикосновения между тесно сомкнутых ног. Су Ен бесит абсолютно все: непреклонность Мина и его вспышка ревности, ведь он на нее не имеет ни капли права. Его голос низкий и напряженный, и даже то, что парень явно перебарщивает с доказательством своей точки зрения. И как бы сильно она его ни желала, сколько бы доказательств тому он ни нашел, ровно так же сильно блондинка мечтает оказаться от него как можно дальше и смыть с себя малейшее доказательство того, что этот вечер существовал. — Я тебя не хочу, — как можно более честно, даже если это все еще самая настоящая ложь. — Да что ты? — в ответ ей саркастично, ведь пальцы тонут во влаге — свидетельстве непреодолимого желания девушки нежиться в его руках и задыхаться от удовольствия. — Может быть, твои собственные стоны убедят тебя в обратном?! — Нет, не трогай меня! Перестань! — она все пытается вырваться, в этот раз на самом деле пугаясь до чертиков, а это не занимает много времени даже если Шуге приходится только одной рукой справляться с остатками одежды Ен и своей собственной. — Пожалуйста, не надо… — роняя с ресниц слезы отчаяния, умоляла девушка, только вот отвечать на ее мольбы никто не собирался. — Тебе не стоило мне врать. Ей правда не стоило… если бы только Су Ен не бросила колкость, приплетая в их ссору Чимина, если бы только сказала правду, признав, что все еще желает Шугу, этого бы не случилось. Он бы отпустил ее полураздетую и возбужденную, он бы на собственное желание и злость закрыл глаза. Тогда она бы не плакала… Тогда он бы не перешел черту. Но эти «если» и «только бы» бессмысленны и жестоки, потому что все так, как есть, и ничего уже не изменить. Поэтому Су Ен плачет… Поэтому Шуга переходит черту. Тело девушки отвернуто лицом к стене, а запястья перехвачены за спиной и еще до того, как с губ умудряется слететь хоть слово, внутрь резким движением врывается чужая плоть. Су Ен только чудом не закричала, хотя было больно. Возможно, она молча сцепила зубы и постаралась не всхлипнуть даже только потому, что знала, что именно этого и хотел Шуга, а может быть потому, что сил на это просто не было. Как не было и эмоций. Самое ужасное в ситуации, где Су Ен прижата к стене лицом и грудью, не скрытой больше клетчатой пижамой, все еще висящей на плечах блондинки, руки которой сводит от неудобного положения, вовсе не то, что парень, прикосновений которого она сейчас хотела бы меньше всего, имеет ее резко и очень глубоко, быстро очень, не давая привыкнуть к ритму толчков, что постоянно меняется. Самое ужасное в этой ситуации не то, что на коже бедра, в которое с силой впиваются длинные пальцы Шуги, остаются болезненные синяки, и не то, что ягодицы горят от шлепков, разносящихся по кабинету с каждым новым погружением члена Мина в ее тело. Не боль и не обида были самыми ужасными во всем этом и даже не чувство несправедливости или жалости к самой себе, а то, что той самой несговорчивой части Су Ен, той ее части, что не поддавалась контролю ее головного мозга и логике, это нравилось. Это было так странно и от этого девушку снова и снова рвало на части. Ей было больно и было противно, было мерзко от того, к чему все привело, но еще более отвратительно девушка чувствовала себя из-за того, что в какой-то извращенной степени это было приятно. Для той ее части, что была возбуждена… для той ее части, что Шугу хотела все еще и ничего не могла с этим поделать. Ей одновременно было крышесносно хорошо и невыносимо ужасно, и сказать, что выходило на первый план ощущений, было невозможно. А осознание того, что даже от такого небрежного к себе обращения она почему-то получает удовольствие, которого не хотела совершенно, заставляло ее чувствовать себя все хуже и хуже… — Хватит, перестань! Су Ен плакала… потому что ей было больно не только телом. Это приносило ей куда больше душевной боли, чем телесной. — Ты не должна была спать с ним! — шипел Мин, толкаясь снова и снова в ожидании хотя бы одного стона, что так с губ блондинки и не сорвался. — Не должна была позволять прикасаться к себе! — Прости. Мне очень жаль… остановись… — Ты стонала под ним так же громко?! Так же извивалась, как подо мной, да?! Точно так же смотрела на него, как на меня в наши ночи?! Отвечай! Нет, все было не так же, как в их ночи, которые теперь не имели совершенно никакого смысла. Не после того, как он обесценил их, переспав с Ло Ра. Не после того, что делает сейчас… — Нет… — честно призналась Ен, шумно шмыгая носом в попытке сдержать новую порцию слез. — Прости меня, хватит… Пожалуйста… Я правда не хочу… мне больно… перестань! — Ты больше не посмотришь ни на одного мужчину! Ты только моя, слышишь?! — Пожалуйста, хватит! Юнги… мне больно… Она плакала от того, как это было противно, даже если ей было хорошо. Изнутри разрушалась от того, что хотелось стонать от удовольствия, от того, что все еще была возбуждена и даже чувствовала, как сгорают от страсти кровеносные сосуды, и как приближается пик восторга, к которому так стремилось ее подсознание, в Шуге потерянное окончательно. Она плакала, нет, даже рыдала, но продолжала ощущать собственнические прикосновения тонких пальцев, на коже ее бледной оставляющих синяки. А он продолжал прикасаться, потому что не мог развидеть образы чужих рук на этой коже. Шуге казалось, чужие прикосновения покрыли Су Ен полностью, от и до. Он видел их такими материальными, такими выводящими его из себя снова и снова, даже если уже больше некуда. Он такой жалкий… по правде, Шуга совершенно запутался в самом себе и в Су Ен, он потерялся в месте, где еще никогда не бывал, заплутал и забылся, теряя рассудок от одних только мыслей, что в груди его провоцировали пожар. Он жалок, потому что хочет заставить ее забыть чужие губы, руки, что касались ее только вчера. Мин не хотел думать, как хорошо ей было с другим, даже если прекрасно знает. Ему просто нужно, чтобы с ним ей было лучше… чтобы только его руки помнило ее тело, чтобы только на его поцелуи откликалось. Ему не нужно больше ничего… ни послушный тон ее голоса, ни безоговорочное согласие на все, что он говорит. Только это. Только она. Это так много? Шуга поистине жалок, и методы его совершенно неправильны, он знает это где-то очень глубоко, но сейчас совершенно не может думать. Все, на что он способен — стирать следы чужих прикосновений с благоухающей карамелью кожи и заполнять ее узорами своих собственных. Все, что он может — заставить ее забыть о чужих поцелуях, оставляя на коже новую россыпь своих собственных. Су Ен чувствовала себя омерзительно от того, что даже в такой момент испытывает удовольствие, что должна прикладывать усилия, чтобы не застонать или сдержать дрожь, которой снова и снова берется ее безвольное тело. Ей казалось, еще чуть-чуть и не останется ни капли уважения к самой себе, ни крошки гордости, ни крупицы ее достоинства. А глубокие толчки продолжались, продолжались напряженные угрозы ей в самое ушко, продолжались укусы в плечо, с которого спала пижамная кофта, и в тонкую шею… все это сводило с ума, а Су Ен так усердно держалась за нить здравого смысла, только эта самая нить постепенно все тоньше и тоньше и в итоге превращается в нечто несуществующее вовсе… теперь и рваться нечему, и Су Ен падает, срывается вниз и летит прямо в бездну. И тело ее позорно трясет от удовольствия, нахлынувшего против воли ее сознания, а из грудной клетки пробившийся сквозь титановые ворота стон удовольствия, и с силой зажмуренные глаза, из которых последняя порция слез по щекам и ниже… Оргазм захлестнул Су Ен первой, выставляя ее побежденной, а его победителем, пусть по факту исход этой битвы был ясен еще в самом начале. Су Ен себя очень жаль… она себя ненавидит за слабость… ненавидит себя за чувства, которыми даже сейчас переполнено к одному ужасному вампиру ее склеенное абы как человеческое сердце. Еще несколько толчков и Шуга кончает следом, грудной рык топя в гладкой коже тонкого плеча Су Ен и, наконец, отпуская ее занемевшие от сильной хватки запястья. Ен своих рук не чувствует, как не чувствует и того, как тело ее теперь снова спиной прижато к твердой стене. Девушка на Шугу не смотрит, безразличный взгляд направлен куда-то за пределы этой комнаты, размытой пеленой нахлынувших слез. Ен больше не пытается сбежать, потому что обессилена физически и морально. Все, что она может сделать — смотреть безразлично куда-то вниз, редко дыша сквозь распахнутые губы. На эти самые губы, распухшие от укусов, израненные ими, Мин смотрит, не отрываясь, и даже пытается на них свой поцелуй оставить. Однако не получается, ведь уста Су Ен снова поджаты, а лицо отвернуто в сторону вместе со шмыгом заложенным носом и вновь наполнившимися устьями слезных рек на бледной коже гладких щек. Замерев, Шуга нахмурился и отстранился немного, непонятным взглядом окидывая лицо девушки, так на него и не взглянувшей, а немного времени спустя, покинул кабинет, громко хлопнув деревянной дверью. Стоило двери закрыться, отрезая Су Ен от Шуги, девушка закрыла глаза, упираясь затылком в стену. Трясущиеся ладони не без усилий натянули обратно нижнее белье и пижамные штаны в огромную розовую клетку, а после поправили кофту, сил застегивать которую не было. Запахнув ее края, девушка спустилась по стене, садясь на корточки и, обнимая саму себя, заплакала, больше не сдерживая слез, но все еще сдерживая звуки. Ведь она не одна даже сейчас… вампиры не могут вдеть сквозь стены, но могут слышать, а значит, она должна скрывать каждый звук, который рвется из ее кровоточащей груди. Несколько минут Ен так и сидела у стены кабинета Шуги и только время спустя нашла в себе силы подняться, как можно быстрее на трясущихся ногах направляясь в свою комнату. И пусть это ни капли не поможет, блондинка щелкает защелкой дверного замка своей спальни прежде, чем лечь в постель и укутаться одеялом почти с головой, закрывая глаза и мечтая забыть о том, что с ней только что произошло.