познание.

Мы лежали на кровати в моей комнате, конечно, не совсем моей, но находившейся в жилом корпусе. Я до сих пор удивлялся тому, что так быстро смог сдружиться со Стэном. Для меня общение с людьми всегда было какой-то сложностью, барьером, который я не мог преодолеть. Но Стэн понимал меня всегда с полуслова, принимал таким, какой я есть, со всеми шрамами и заморочками, с моей тетрадью и любимой мягкой игрушкой- черепахой, с которой исключительно каждый день я ложился спать. Мы лежали, смотрели на белый потолок, где были наклеены светящиеся в темноте звёзды, иногда оглядывая зелёные обои, которые мне всегда хотелось украсить плакатами любимых рок-групп, фильмов и сериалов, клише, скажете вы, но я всегда мечтал о подобной комнате. Широкая кровать с лёгкостью вмещала на себя двоих, а одеяло согревало озябшие конечности. – Что ты там пишешь? Покажи!- я каждой клеточкой своего тела ощущал тепло, исходящее от парня. Он лежал, закинув одну ногу на меня, а светлые кудрявые волосы волнами лежали на подушке. От него пахло грейпфрутом, этот запах теперь буквально преследовал меня. А ещё Стэн вновь нахально улыбался. В его глазах плясали искорки, больше похожие на чертиков, я уже знал, что не смогу противопостоять ему, поэтому нехотя протянул тетрадь. Парень с присущей ему детской любознательностью принялся поглощать текст. Казалось, что весь он обратился в чтение и зрение, настолько он увлёкся на несколько секунд. – Тебя действительно напрягает свет? Солнечный свет во всех частях здания?- он взволнованно посмотрел на меня. В комнате уже было довольно-таки темно, включена лишь одна настольная лампа, но свет от неё исходил другой. Более спокойный и тёплый, несущий успокоение. В сумерках я чувствовал себя гораздо защищённей. – Д-да, представь себе. Он такой вездесущий, кажется, что от него не скрыться, он настигнет тебя везде. Для меня это хуже, ч-ч-чем тьма. А ещё он холодный. Не вызывает доверия. Как-будто свет из больничных ламп в операционной, там также светло. Мы ч-что, на операционном столе? – Совсем нет. Мне кажется, что взрослые полагают, что этот свет на самом деле помогает нам. Успокоиться, что-ли. И да, получается действительно плохо. И не для всех он успокаивающий. Скорее, навевает мысли о больнице и том, какого дома. Заставляет грустить.- он поправил чёлку и глубоко вздохнул. А я всё смотрел на него, смотрел, но не мог наглядеться. Хотел стать зрением и запомнить его до каждой веснушки на лице. Это ведь что-то непередаваемое, когда кто-то говорит то, о чём ты думаешь. Читает твои мысли. Но говорит также самозабвенно, как и ты слушаешь. Когда ты находишь отражение своей души в чьих-то глазах и перестаёшь её ненавидеть. А затем я заметил, как помутнел его взгляд, до этого обращённый ко мне. Как-будто слёзы навернулись и готовились вылиться. – Стэнли? Т-ты в порядке? В-всё хорошо?- почему-то мне на ум пришли только эти две фразы, постоянно повторяющиеся от бессилия. – Я… Просто я скучаю по дому… Ничего такого. Ты меня ещё вспомнишь, птичка.- за эти секунды он стал выглядеть ещё более подавленным и потерянным. На последней фразе голос сорвался, а во мне породилось волнение за друга. Стало неприятно покалывать тело. Стэн закусил губу, пугаясь самого себя, а я почувствовал, как его затрясло словно в лихорадке. На лице, в мимике читался жуткий испуг. Я не знал, чем мог бы ему помочь, но было невыносимо наблюдать за страданиями друга. Но Стэн сам нашёл выход. Он обнял меня, первые секунды я даже боялся дышать, настолько неожиданно это было. Но я почувствовал, насколько сильно был напряжён парень, поэтому обхватил его плечи своими руками. Это всё было так ново, что я постоянно думал о том, как бы он не услышал, что моё сердце бьётся настолько часто, но затем мы оба успокоились. Наступило полное умиротворение, как будто всё было так, как и должно быть. Тепло и запах грейпфрута. Я прикрыл глаза. На следующее утро в тетради появилось описание и изображение-эскиз Стэна. Но разноцветные кляксы не хотят оставлять всё как есть. Они подбрасывают новую сцену.