Цветы жизни

      Давненько мы так массово не тырили шмотки в крупном торговом центре средь бела дня. Одиночные магазины, находящиеся на какой-нибудь безликой улице, были безопаснее, потому предпочтительней, а попадёшься здесь — и пиши пропало, хрен потом выберешься. Ещё и не дай бог остальных за собой потянешь. Но прожорливого семилетнего динозаврика, что уже целую неделю жил с нами, надо было не только кормить, но и одевать. Да и многим из нас давно пора было утеплиться, чем мы и занялись в этот ненастный, но праздничный — о поводе расскажу позже — день…       Как выяснилось, не я один угадал с прогнозами в отношении скорого ухода от нас Хакса. Узнав об этом, все дружно погоревали о нём, горько всплакнули и продолжили жить дальше. Косых взглядов на себе я ловил относительно немного. Смена лидера прошла на удивление ровно и без эксцессов. Не понимаю, когда и чем я заслужил общую благосклонность, какую никогда не ждал и не стремился получить. Семья семьёй, а мой дурной характер вытерпеть — это ещё постараться надо. И, видимо, все и правда постарались, раз плюсы во мне, какие они видели, перекрыли собой минусы, какие видел в себе я сам.       Никто, как я и предсказывал, не выдвигал свою кандидатуру «на пост». Хотя, это и не было похоже на выборы, как у взрослых. «Глупые» дети в отличие от «умных» взрослых сначала видели реальные поступки кандидата, а не красивые разглагольствования, и только потом и потому доверяли ему своё существование, сегодняшнее и завтрашнее. Каждый знал, что главный скорее в лепёшку расшибётся — о, Хакс! — чем подведёт всех. Что этот человек после избрания будет, как и прежний лидер, делать всё исключительно на их благо, продолжив уже начатое и привнося что-то своё. Так уж случилось, что я привнёс это самое «своё», которое мне вовсе не принадлежало, в тот первый день. На руках. И оно с какого-то перепугу сразу всем полюбилось…       Моя семья — это группа из семнадцати человек (считая меня и Рей, и не считая погибшего Хакса), мальчишек и девчонок в возрасте от шести до шестнадцати лет, живущих в старом, обшарпанном, заброшенном доме. Район дурной сам по себе, ещё и находящийся по соседству с промышленным, зато относительно тихий. Живём здесь, пока фараоны не сгонят с насиженного места — всё как всегда.       Появление Рей в нашей «тесноте-да-не-в-обиде» было воспринято, к моему удовлетворению, нормально и даже хорошо. То ли потеря Хакса так отразилась, то ли ещё что. Я отдал её под опеку старших (тех, кто был старше десяти лет), но она тотчас вызвала интерес и у двоих тихонь-мальков (тех, кто был младше десяти лет), окруживших её и поделившихся своими порциями еды. Финн и Роуз, так их звали, были примерно её ровесниками. Добродушные дети с семейными корнями из разных краёв света — африканец и азиатка. Как увидел, что их колоритный дуэт обрёл тенденцию вскоре разрастись до трио, так от сердца тут же отлегло. Приятно знать, что продрогшая малявка теперь и накормлена, и согрета, и что по-особенному важно, окружена двумя всё ещё не угасшими улыбками.       Малыши Финн и Роуз. Или, как я её когда-то звал более ласково, Роузи. Первый — бесфамильный, приютский мальчишка, вторая — сбежавшая от адской приёмной семьи девчонка Тико. Роуз потеряла полгода назад старшую сестру, как и я потерял тогда свою первую… Сколько времени прошло, а я так и не знаю верного ответа, кем была для меня Пейдж. Смелая. Ласковая. Щедрая. Но места она занимала в моей жизни намного больше, чем тот же зануда Хакс. Влюблённость? Вполне возможно. Сегодня сердце кровью уже не обливалось, но в тот чёрный день, когда её не стало, я знатно наорался, нарыдался и нажрался так, как никогда прежде. Едва фараоны не сцапали.       Мы с Пейдж были друг для друга первыми. Во многом. Или, наоборот, в ничтожно малом. Наш путь от первого робкого поцелуя к первому неловкому сексу был короткий. Так уж мы жили: делай всё в сжатые сроки, иначе рискуешь никогда уже не успеть одного, второго, третьего… Была ли это «та самая» любовь или влюблённость, я не знаю. Но в чём точно уверен — мне повезло так, как везёт далеко не каждому. И пусть счастливые мгновения оказались — чёрт, мы ведь знали, что так будет! — недолговечными. В конце всё как всегда в моей жизни обернулось новой болью и кошмаром наяву, когда Пейдж на моих глазах сбила машина. Это не жалоба и не плач. Только голый факт. С улицы всё уходят по-разному, таким непредсказуемым оказался её последний путь.       Несмотря на такой конец нашей с Пейдж истории, я ни о чём, что было в этой недолгой совместной жизни, не жалею. С ней я открыл новое, необычное, приятное чувство, и плевать как оно должно было называться. Вдвойне радостнее и оттого, что я видел — она чувствовала и думала так же. Вроде мы, как и раньше, жили тогда не одни, но ощущалось всё… Даже не знаю, как ещё это можно назвать, кроме как «семья внутри семьи». Маленькая внутри большой. И, видит бог, оно того стоило! Так тепло, что даже жарко, мне никогда ещё не было. И телу, и душе, и мыслям, но… Се ля ви, так ведь говорят лягушатники? Или макаронники? А, неважно кто из них! На моём языке «Такова жизнь». После похорон старшей Тико всё, что со мной осталось, кроме скорби, это ходячее пухлощёкое напоминание о ней — сестрёнка Роузи. Несколько лет разницы, а похожи обе как две капли воды. От этого глаза и сердце режет только сильнее, но куда деваться: ни приласкать, ни прогнать низкорослую малявку не могу. Только имя обрубил ей до жёсткой «з» на конце, словно наказав "Цветочек" этой мелкой пакостью за то, что ходит и, мягко говоря, глаза мне мозолит. Но легче от этого нисколько не стало…       …До момента, пока не увидел, как она тянется к новенькой девчонке, Рей. Сестру, конечно, не заменит, тут девчонок и до её появления хватало. Но скорлупка горя младшей Тико именно от этой встречи ещё больше пошла трещинами. Первый, кто начал разбивать кокон скорби девочки, был не я — тогда я был заперт в своём собственном. Впрочем, я и сейчас не уверен смог ли к сегодняшнему дню из него выбраться. Хотя Хакс вроде пытался вырвать меня, дёргая своими утешениями и пощёчинами, образно говоря, за шкирку. Потому так сложилось, что для Роуз это был Финн. А теперь и Рей продолжила начатое им, неосознанно включившись в дело. Это радует. Может однажды обе смогут поделиться друг с другом наболевшим, я только за, если это поможет им пережить их детские травмы. Может я теперь и лидер здесь, но никогда не смогу стать кому-то доктором. Вакансия и так занята, да и не по плечу мне это. Доктор тут на всех один и обладает он вполне универсальными навыками и предлагаемыми способами лечения. Имя ему доктор Время. Я уж точно не обладаю его таблетками и микстурами. Кайло Рен — это такой же беспомощный постоянный пациент, как и все остальные.       Рецептом для выздоровления Роуз Тико стала дружба с Финном. Они всего лишь дети, сведённые вместе не вымышленной детской любовью или красивой долгой историей, а только человеческим теплом. Буквально. Их дружба родилась из того, что они несколько дней к ряду сидели вприлипку друг к дружке за приёмами пищи, и грели себе бока. Только и всего… Хотя нет, не только. В нашем мире согреть другого часто означало согреть самого себя. Буквально и образно. В этом нет какой-то особой философии или красоты, это — вот теперь скажу только — наш образ выживания. Принцип звеньев единой цепи. Одно цепляется за другое, а нарушение цепочки, как, к примеру, чья-то смерть, неизбежно приносит с собой поток холода…       …И чтобы в кратчайшие сроки устранить пришедший в дом сквозняк тоски и печали, я изо всех сил старался войти в колею «правления» как можно быстрее и эффективнее. Хотел поскорее соединить расцепленные рыдающие звенья. Смешно. И ведь не ирония судьбы, разве что самая злая — сарказм. Ощущаю себя той самой дырой, разрывом в цепи — перед глазами так и стоит последний полёт друга — а жизнь просит меня стать на место клея, соединив чьи-то холодные грани: руки ли, души. Что ж… Значит, надо вздохнуть, утереть слёзы, подобрать сопли и совершить все прочие противоскорбные ритуалы, и в бой! Какой к чёрту бой?! О чём я? Я хотел сказать в жизнь. Через не могу, через по-детски невообразимое, впрочем, как и всегда. Какой иначе из меня лидер, если я не то что провиантом обеспечить не могу, но и не в состоянии оказать самую элементарную человеческую поддержку? Ведь то, что все живут дальше после смерти Хакса, не значит, что боль пережита в один миг. Помните? Доктор Время. Я не беру на себя его функции, но в мои святые обязанности входит метким, проникновенным, искренним словом напомнить о графике приёма, регулярном посещении и заверить, что любая горечь во рту от докторских медленнодействующих лекарств однажды пройдёт.       Наверное потому теперь все стали ещё сильнее жаться друг к другу и не оттолкнули Рей, усомнившись в правильности или своевременности моего решения. Хаксу она не замена, уход одного и приход другого — это никогда не было и не станет вопросом поддержания численности нашей семьи. Она могла быть в разное время абсолютно любой. Но дни шли, а мне всё чаще казалось, что на девчонку многие смотрят как на какой-то светоч, который я в упор не могу разглядеть. Что в ней такого? Отчего же во мне самом вспыхнула уверенность, что в её лице по мою душу приехали пожарные расчёты на место давней катастрофы? Когда она плакала изо дня в день, сидя на крыльце родительского дома, это и впрямь было похоже временами на вой сирены; а в тот день, что я поднял её на руки, ещё и на воду, струями бьющую из пожарных шлангов и кранов. Даже цвет куртки на плечах, бежевый, напоминал цвет песка, какой тоже годится для тушения возгораний. Вот только пена изо рта у неё не шла (и слава богу!), а то был бы полный набор.       Но это всё я — тот, кто видел её боль своими глазами. Стоило мне её привести в нашу обитель, как она уже никому безудержными слезами не досаждала, и все видели совсем иную картину. Малявка изучала всё вокруг себя с неподдельным интересом, будто в какой музей или на выставку попала. Открыв рот, знакомилась с каждым, кто с ней общался, уверен, на ходу забывая их имена. Так и кем же в такие моменты видели её остальные? Что такого особенного она принесла с собой в наш тесный мир?       Вряд ли это было оно, но стоит отметить особое внимание к её дурацкой «суперстильной» причёске явно не по сезону. Три мелких «очаровательных» пучка на затылке заинтересовали и покорили практически всех и вся в доме. Девчонки от мала до велика на следующее утро после знакомства в знак поддержки закрутили себе на головах то же самое. Таких мероприятий у нас тут ещё не было! Некоторые — тут и мальчишки подключились к делу — ради такого не поленились натырить побольше резинок для волос, кто сколько смог достать. К вечеру всё девчачье население ходило с драконьими гребешками разных цветов, объёмов и аккуратности. Да… На Пейдж бы тоже красиво смотрелось…       Если бы я не услышал тогда заливистый смех самой малявки, когда та увидела свою же причёску у зачинщицы сего действа, тринадцатилетней Марисы, а позже на головах и всех остальных, то ни за что бы не поверил, что такой ход сработает. Помните: согревая другого, согреваешь себя. То же касается и утешения и поддержки. У Рей была своя печаль за плечами, все остальные переживали уход Хакса. Но новое маленькое звено, какое я принёс точно подснежник, отобранный у холодной земли на морозе, каким-то невероятным образом сработало. Скреплять и склеивать чужие раны мне почти не пришлось. Благодаря присутствию Рей и находчивости Марисы, казалось, что всё само срастается.       От этого драконьего безумия, охватившего весь дом, подняли понурые головы даже самые хмурые члены нашей семьи. Дошло аж до того, что и мне предложили поддержать эту идею, присоединившись — длина волос позволяла. И не скажу, что это было сказано в шутку. Одна польза: ощупав рассеянным жестом свою лохматую голову, я сделал вывод, что по моим волосам ножницы плачут. А перед этим за компанию и шампунь с водою. Со стороны вот уже, наверное, последние пару месяцев, а то и больше, я похож на того злого черногривого льва из старого слёзовышибательного мультфильма. Как его звали? Вроде Шрам? Воспоминание о главном «подвиге» вымышленного хвостатого персонажа тут же вытянуло на поверхность недавнее столь похожее зрелище: Чёрный стоит на мосту, Рыжий летит с него вниз. Интересно, Хакс смотрел когда-нибудь «Короля Льва»?       Как бы то ни было, такие случайные находки и удачные идеи — сделать всем девочкам ту же причёску, что и у новенькой — были отличным способом и примером взаимоподдержки и утешения в нашем доме. Эти, по моему мнению, маленькие глупости странным образом работали. Может, если бы мне в начале не примелькались, а позже не осточертели эти три пучка, что изо дня в день на моих глазах засыпались коварно-ласковым снегом, то я бы и не ворчал на такое. Ну и хрен с ним, остальным тема с ними зашла, они-то не на морозе всем этим баловались.       Постепенно прожорливый рот нашего динозаврика всё реже голодал и всё чаще улыбался. Рей в течение этой недели становилась всё активнее и жизнерадостней. Тот ещё парадокс. Он встречается здесь на каждом шагу, но отчего-то я всё никак не привыкну к нему, хотя у многих тут были схожие истории; нечасто, но и с моей тоже. Ребёнок, что оказавшись на улице, в лишениях, попадая в наш дом, тут же подписывался на все несовершентсва мира, нутром чуя, что справедливости здесь, в его новой семье, чуточку больше, чем было в их домах или приютах. И этого «чуть» новеньким не просто хватает — его достаточно настолько, что порою, как в случае с динозавриком, дитя по-детски и по-человечески радуется почти всему, что видит и имеет. И чем младше, тем вероятнее даже не догадываясь о том, насколько же это мало, не зная как выглядит высшая возможная степень сравнения. Мне шестнадцать: за плечами семь классов школы, я не из бедной семьи и, в довершении всего, я не дурак. Я не просто догадываюсь обо всех формах сравнения, я точно знаю как они выглядят. Мальки же, как правило, ничего не знают, кроме густой мрачной палитры красок жизни, потому и думают о новом доме, как о светлой стороне, на какой они «так удачно» оказались. Даже если это будет означать всего-то разжиться едой, шмотками или когда кто-то гримасничает для твоей = своей = общей радости. Плюс место для сна есть; во что укутаться и к кому прижаться от холода или от досады — тоже. Чем не рай для не видевшего лучшей жизни ребёнка?       Тех придурков, кого просто достали предки, мы не пускали к себе даже перекантоваться — таких мы с Хаксом за километр чуяли. Если же родня или приют, или приёмная семья действительно не давали жизни и ребёнок дошёл до края, про это и выспрашивать обычно не нужно было. Такое намётанный глаз сразу подметит. Это глубже, чем «Сидит в печёнках! Достали! Пошли они!». Это начинается с того, что ты приходишь к мысли, что вот так посылать «дорогую» родню куда подальше бесполезно. Больше не имеет смысла. Они не уйдут. Так и будут мучить и себя, и тебя, варясь заживо в том яде, какой сами и вырабатывают. Слепо или зряче отравляют им и себя, и своего же отпрыска. Или кого-то одного — неважно.

***

      Вылазка сегодня оказалась плодотворной. Вместе набрали качественного тряпья и Рей, и себе. Теперь и перед морозами не так страшно, и мне, как главному, вдвойне за всех спокойнее. Сработали чётко и быстро, никакая охрана не засекла. Магнитики, срезанные с одежды, оставались единственными следами преступления, какие мы оставляли в примерочных или в карманах соседних вещей, висящих на вешалках в торговом зале. Пока не считал, но сегодня нами было украдено, думаю, где-то около двадцати вещей. При таком раскладе всего две из них пойдут на заплатки другим, аналогичным, на места срезанных или содранных магнитов.       Ничего лишнего и уж тем более роскошного, чтобы не привлекать потом во время носки внимание прохожих, мы не брали. Каждый прекрасно знал, когда вовремя остановиться, и чем грозит «ничего плохо ведь не случится, если я маленько подзадержусь и возьму ещё всего одну вещичку, которой не было в общем плане». Тут даже вдалбливать в голову никому не нужно было, все смышлёные ребята. Приютские не хотели обратно, мы, «антисемейные», тоже. Да и единственный имевшийся пример, когда одного такого Я-Хочуху загребли и, соответственно, вернули «в чьи надо руки», многому доступно и понятно научил. Для новеньких такой страшный в своей простоте рассказ стал постоянной обучающей байкой.       Добираясь до дома, я только об этом и думал. Жрать и застёгивать на себе пуговицы Рей умеет, но ей предстоит научиться с умом, быстро и безопасно добывать себе эту самую еду и одежду самостоятельно. Во-первых, благотворительностью тут долго заниматься не выйдет, обеспечивая каждого новенького всем необходимым. На первых порах — да, любая поддержка едой и одеждой (про моральную я сейчас не говорю), но после, что касается этих вещей, изволь сам о себе позаботиться. Тунеядцы мне были не нужны. Если кому и отдавать последний кусок, то только будучи твёрдо уверенным в том, что ребёнок изо всех своих сил старался, но потерпел неудачу. Во-вторых, что, возможно, ещё важнее первого, почему эти умения были важны… Если «добрый» незнакомый человек настучит о нас фараонам, то грядёт облава. А там, если вовремя не прочухал подступающую к дверям катастрофу, то все стопроцентно бросятся врассыпную. Соберёмся ли вместе — не вопрос. Соберёмся. Вот только в каком составе? И если ты не попал под программу «отдам в добрые руки» или не успел подойти на точку сбора, то можешь, что называется, отбиться от стаи. И от того, насколько ты самостоятелен в плане обеспечения себя провиантом и одеждой, зависит твоё выживание на улице.       Потому Рей предстояло стать послушной и прилежной ученицей. Но, увы и ах, она демонстрировала в первые дни незавидные твердолобость и неусидчивость. Устав наблюдать, как ей талдычат о прописных уличных истинах, «хочешь есть — иди и возьми, только очень аккуратно и незаметно», без толку пытаясь вбить их в её маленькую голову (надеюсь, всё-таки не отмороженную), я переговорил с ней сам… Изложив ту же мысль более простым и понятным языком: укради или умрёшь. Своё слово я подкрепил наглядным примером, когда запретил кормить её кому бы то ни было, пока она не обзаведётся минимальными базовыми навыками, такими, как стащить фрукт или овощ в открытом ларьке на улице, идя мимо него. Финн и Роуз всё равно «тайком» от меня приносили ей какой-то хавчик, но их слова утешения, что всё скоро образуется и она сможет здесь встать на ноги, имели меньший вес, нежели мой указ, о каком она знала. В этом доме правда на моей стороне. И, если не докажу ей это сейчас я такими примитивными мерами, то это с успехом сделает сама жизнь.       Но малявка не понимала, что я для неё меньшее из двух зол. Со мной она могла иногда даже и поспорить, но делала это неохотно и боязливо. Не знаю, чего она боялась конкретно во мне — с другими у неё такой реакции не было. Низковатый голос, строгий взгляд, командный тон. Или может я напоминал ей фигуру алкаша-папаши. С бутылкой она меня конечно не видела, но перегар на следующий день наверняка был ей знаком. А из-за траура несло от меня на этой неделе, наверное, за километр. Появись она в доме в любой другой день, я бы пил куда меньше. Но, чёрт возьми, мой лучший друг умер на моих глазах, и три пучка на немытой башке тут сто процентов мне не помогли бы. А ждать, пока подействуют обезболивающие доктора Времени я не мог…       Трезво оценивая ситуацию, о злоупотреблении мною спиртного в принципе речи не было. Прекрасно знаю, что много и часто это вредно. Да и мало вроде не больно полезно. Так что уходя во все тяжкие только по особым случаям, я извлекал из этого одни только плюсы. Алкоголь, даже невкусный, прекрасно расслабляет. Когда не спится или неможется — позволяет уснуть. Когда испытываешь недостаток тепла — согреться. Да… С Пейдж было хорошо ещё и тем, что с ней я был практически трезвенником, не говоря о том, что крайне редко мёрз. «Жидкий друг по вызову» — так это Хакс называл. Теперь никого из этих людей нет рядом. Вот и остались только я и бутылка. Бутылки. Но не думаю, что малютка Рей поймёт эту цепочку оправданий или, что она готова услышать такую сказку на ночь. Всё, что она видела, было простым ароматным и слегка шатающимся эхом чёрного пьянства, и тут уже плевать по какой причине. Объяснить что ли ей, что это временно и скоро меня отпустит? Или пофиг? Или ничего не объяснять, а просто завязывать уже — не знаю, недели мне хватит?       Сегодня у Рей, как и всех нас, маленький праздник (я ведь говорил, что расскажу позже) — она уже неделю живёт с нами. Не круглая дата, не юбилей, но не придумаешь себе праздник сам, он может никогда для тебя так и не наступить. Никто здесь не знает, доживёт ли он до следующего дня рождения или Рождества. Потому отмечать мы могли всё, что душе угодно. Не закатывая пиршеств, не зовя гостей. Вся «роскошная» еда была уже с нами, все друзья и семья рядом. Справедливости ради, по названному случаю мне стоило бы разжиться не только приличным шмотьём для «счастливицы», но ещё и бутылочкой крепкого для себя самого. Но нет. Попробую остановиться, пора бы лекарству от доктора — семидневка — подействовать. Так что обойдусь, пожалуй, скромной баночкой пива. За окнами снег с дождём, слякоть и сырость. Но всё же сгоняю вечерком, раз такое дело. А пока настала пора переодеть моего динозаврика… Странно. С какой стати я назвал его «моим»? С языка сорвалось.       Бежевая курточка, в какой я подобрал Рей, была ей к лицу, но из-за несоразмерности и несоответствию погодным условиям мы дали ей свою одежду, порывшись в более чем скромных запасах. Сегодня я достал ей куртку того же цвета, только качественного тёплого материала, подлиннее и по её размеру. Глазомер у меня был что надо. Дело практики, природа и бирки на одеждах тут не причём. Цвет одежды оказался удобен ещё и тем, что служил мне отличной шкалой для определения состояния девчонки. На её фоне можно было без труда чётко различить степень бледности лица, красный ли нос, синюшные ли губы — что бы с ней не случилось, все сразу заметят. Сигнальная куртёжка. Отличный подарок! Поздравление с недельным выживанием в заброшенном доме, считай, отзвучало. Теперь можно и за пивом сгонять, чтобы продолжить праздник… — Кайло?       Или пока нельзя. — М-м-м? — Ты всё это украл? — Рей оглядывала себя, изучая новые сапоги (чёрные), штаны (бежевые болоневые), куртку (уже говорил) и держала в руках белую шапку с помпоном на голове. — Ага.       Надо бы ещё таких же шапок спереть пару штук — девчонки бы ей лихо забацали тройной гребешок из оторванных помпонов. Глупое дитя упрямилось даже по такой мелочи, не желая менять причёску. Свет клином на ней одной сошёлся - не иначе! Может ещё хоть сколько надрываться, бурча, что ненавидит косички, а хочет или нет, распустить волосы ей придётся - бесконечно долго отделываться одним капюшоном у неё не выйдет. Если, конечно, не хочет застудить голову и отморозить уши. А даже если и хочет — я не позволю. Не в мою смену! — Но воровать — это же плохо. Не только еду, но и одежду.       Нет, ты только посмотри на неё! Умная нашлась! Я же говорил — твердолобая, сколько перед ней не распинайся. Таскать с открытых прилавков овощи-фрукты за неделю вроде научилась, а жизненную необходимость действия через устроенную мной для неё голодовку так и не прочувствовала. С одеждой, конечно, сложнее. Не раздевать же мне её, оставляя мёрзнуть в образовательных целях. Как знать, может и стоило. Что могло быть более доходчивым и эффективным? Но у меня рука не поднималась. Тем не менее из тупика надо было как-то выбираться и желательно побыстрее. И жить пусть поторопится, и чувствовать поспешит. Метод кнута не работает, а пряники для неё взять я мог разве что из воздуха. Не красноречия, не дара убеждения — голые мысли, которые волей-неволей приходилось выплёвывать изо рта. Хакс в этом плане был куда больший мастак, чем я. Но я унаследовал после него только его пост. Остроту языка и красоту мысли мой друг унёс в могилу. — Ты понимаешь, что ты бы замёрзла в том, в чём ушла из дома?       Доверчивые миндалевидные орешки-глазёнки, уставившиеся на меня, были обманкой. Очень-очень милой обманкой. Аж в сердце кольнуло, право слово! Но я-то знал, в голове и на сердце бежевого динозаврика доверия ой как мало. Странно, что при родителях-алкашах в Рей откуда-то были зачатки «правильного» мышления, какие вряд ли могли передаться ей от них. Разве только в минуты просветления и протрезвления, но и то вряд ли. — Но вы же дали мне другую… — начала мямлить она, но я не собирался это выслушивать. — В том ты бы тоже долго не продержалась. Это худшее, что у нас было. Так, на всякий пожарный. Но точно лучше того, в чём ты пришла, потому и переодели тебя. — Всё равно, воровать — это плохо, — мелкие ручки сжали собачку на куртке и потянули вверх, закрывая воротником шею и старательно хмуря лоб. Мелкая надеялась, что опустив подбородок максимально близко к груди, её глаза смогут разглядеть как там обстоят дела с шеей, всё ли прикрыто. А то на ощупь ведь никак этого не выяснишь! Надо бы подвести её к зеркалу. Наверное. Или ну его нафиг? Холод-то всяко почует. Но я знал, что, несмотря на верность этого факта, девчонки всё равно иногда любят позалипать перед зеркалом, так что может сдать её сейчас Марисе, когда уйду за пивом? Пусть побалуются маленько… Чёрт, нет. Ты теперь лидер, Кайло, соберись! Лидеру не пристало думать о баловстве, пусть и не о своём собственном. — Тебе тепло во всём этом? — Да. — И это плохо? — Нет, — Рей подскочила ко мне и зачем-то протянула ладонь к моим голым ладоням, но я отпрянул. Пусть сразу знает, что есть такая вещь, как личное пространство, и где заканчивается моё. Я сидел на стуле в своей комнате, так что разница в росте сейчас была не такая большая. Положив ладони на маленькие плечи, я отодвинул её от себя на расстояние вытянутых рук. — Тогда прекрати пороть чушь. Хорошо? — старался звучать поласковей, но хрен его знает, как там вышло. Вряд ли мой строгий низкий голос был хуже перегара по утрам. Так или нет, а малявка опять пропустила всё мимо ушей. — Это не чушь! — она ещё и возмущаться оказывается умела. — Воровать правда плохо, — и убеждать пыталась, — даже, если в украденном тепло и приятно пахнет.       Теперь сунула для наглядности или просто от удовольствия нос в низкий лысый воротник куртёжки. Я собирался указать ей на тему еды, но она прочла мои мысли, завершив тем самым собственные: — И даже если тебе очень вкусно и сытно. — Нарываешься, чтобы я опять устроил тебе голодовку, как три дня назад? Этого ты хочешь? — к чёрту ласку, раз глупая глупеет в моих глазах с каждой новой фразой! — Нет, — динозаврик вытащил свой нос из тепла и выглядел после услышанного уже не так уверенно. — Значит, я и остальные можем продолжать таскать еду для тебя, или нам можно не утруждаться? — спросил я «дозволения».       Разумеется, речь шла только о первом периоде, и она это слава Богу поняла, судя по её лицу. Значит, только глупая, но не тупая. Уже что-то. Только бы попробовала не понять! После того, как ей столько времени старшие втирали о нашей правде жизни и я лично распинался, что в принципе мне не свойственно. Малявка сама себя загнала в тупик. «Это плохо» боролось в ней с «есть-то хочется». Выхода она не видела, только без толку капала мне на мозги.       Вздохнув, я посмотрел на её голые ручонки и смирился с неизбежным. Рассусоливать малькам элементарщину мог почти любой из нас, даже другие мальки, если знали достаточно. Но в этот раз что-то пошло не так, раз никто за целую неделю так и не смог до неё достучаться. Видно, у динозаврика был прочный панцирь. Глядя на тёмную голову, руки так и чесалась постучать по черепушке, проверив не деревянный ли пойдёт звук. Но усилием воли я смог унять чесотку. Раз Рей по каким-то неведомым причинам искала физического контакта со мной, то так и быть… — Подойди.       Она, стоя от меня в одном шаге, выглядела неуверенной — оно и понятно: только что отстранил и теперь просит вновь подойти. Но шаг, несмотря на замешательство, сделала. Я взял её ладошки в свои и обомлел. Холодные. — Где тебе холодно? — отопления в заброшенном доме само собой не было. В нашем мире жить в доме ещё не значит не жить на улице. — Нигде. — У тебя руки ледяные, — отпустил на миг одну ладошку и закрыл своей лапищей её как будто не красный нос; зато прохладный. — И нос за компанию. — Значит, только руки и нос.       Значит, надо раздобыть тебе перчатки или лучше сразу варежки. Или и то, и другое. А пока у тебя своих нет… — На, держи, — вытащил из кармана свои чёрные перчатки. Большие для неё, но похоже, я уйду, как только договорим, не только за пивом… Пока и в них нормально будет. В доме точно не было сейчас запасных. Наоборот, кто-то носил по две пары за раз, и то, обе тонкие или частично дырявые. — Закрой глаза, — попросил я, как только Рей поудобнее устроила руки в моих перчатках.       Доверчивое существо мешкало всего секунду — я снова взял её за руки — прежде чем послушно хлопнуть ресницами и плотно сомкнуть веки. — Представь, что ты одна на необитаемом острове. — В Африке? — с чего-то вдруг воодушевилась, чуть повысив и без того высокий голосок. — Пусть в Африке, — согласился я. — А там тепло?       Ну началось! Я и так стараюсь для тебя, прошу, не усложняй! — Конечно тепло, — так же мягко и терпеливо согласился я, тут же продолжив: — Но там нет никого из нас. Ни меня, ни ребят. Ни твоих родителей. Только ты одна. — Но я не хочу быть одна, — протянула Рей. Не испугано от такой страшной перспективы, а только раздосадовано и немного обиженно. — Расслабься, — я чуть встряхнул её руки, но глаз она не открыла, раз не было велено. — И просто представь.       Она старательно жмурилась, но воображение её явно подводило. Или же дело было не в нём, а в простом упрямстве. Или, что много хуже, боязни одиночества… Идиот, мог бы и раньше догадаться! — Можно я там буду с тобой? — попросила. — Можно, — смиренно вздохнул я. Время — ценный ресурс, но малявка этого пока не понимает. Мне и без неё есть чем заняться — вон, пойти раздобыть ей перчатки, варежки и себе пива! Но всё-таки надо решить до сих пор нерешённый для ребёнка вопрос что теперь для неё хорошо, а что плохо. Попытка не пытка же, да? — Сосредоточься, Рей, — я старался говорить плавнее и чётче, словно мой голос звучал не в реальности, а там, в её воображении, поддерживая и направляя. — На этом острове нет никаких домов и магазинов. Только фруктовые деревья и овощные грядки. И рыба в океане вокруг. Представила? — Да. А на банановых пальмах живут обезьяны?       О, боги! Напомните, кто-нибудь, зачем я только ввязался в это? Дурацкая идея. Доктор Время на пару с мамой Улицей объяснили бы ей всё всяко лучше, чем я. Спрашивается, кто меня за язык тянул? Но отступать было уже поздно. — Рей! Сосредоточься на моих словах, на моём голосе. Подойди к пальме и сорви с неё банан.       Опять хмурится. Лезет вверх по стволу, наверное. Вдруг я ощутил, как по моему лицу прошла короткая судорога. Выкидыш улыбки? — Сорвала, — доложила мелкая. — Ты украла его у пальмы? — Нет, — удивилась конечно же. — Хорошо. Теперь представь, что я поймал рыбу и приготовил её. Ты любишь рыбу? — Думаю, что да, — наморщила нос и лоб, будто рылась в воспоминаниях или своём словарном запасе. Значит, не знает. Если её кормили ей, то крайне редко. А может и никогда, просто ей слово понравилось и она автоматически решила, что и еда эта ей будет приятна. — Я украл её у океана? — ох, Гринпис меня сейчас не слышит! — Нет. Просто поймал. — Теперь открой глаза.       Динозаврик послушался и распахнул глазёнки. — Те овощи и фрукты, что тебя учили брать с прилавков Финн, Роуз и остальные, они с таких же земель и островов, как тот, что ты представила. Только с настоящих. Из нашей страны и из других стран. Их вырастила сама природа и только ей они принадлежат. А мы с тобой часть этой природы. Понимаешь о чём я? — Кажется, да… — девчонка нахмурилась и опять спрятала нос в воротник. Перчаток моих ей что ли мало? Может стырить ей шарфик? Воротник-то низковатый и холодный, а за ним только голая шея. Значит пока… — На, укутайся-ка! — я снял с себя любимый шарф. Ей, опять же, большой, но на первое время… Какое там первое время! И его сегодня же найду! Плевать я хотел на слякотную погоду - лучше не станет! В общем, на несколько часов ей хватит. Чуть расстегнул ей воротник, наказав, чтобы так и было при условии закрытой шарфом шеи, и обмотал в несколько раз открытое горло. Чёрный цвет сочетается с чёрными ботинками. Неплохо. Только не ясно, с чего вообще мысли о сочетаемости тряпок пришли мне в голову. Ох, маманя бы знатно посмеялась, наверное! Кажется, моя прогулка по слякотным улицам выйдет чуть дольше, чем я планировал: пиво, перчатки, варежки, и теперь ещё и шарф. Ну, ничего страшного. Пройдусь, проветрюсь. — Мы живём в таких же джунглях. Только городских, — продолжил я вести урок обществознания, объясняя первоклашке простейшее мироустройство. — Вместо пальм здесь дома и магазины. А твой вопрос об обезьянах… — теперь улыбка правда родилась на моём лице. — Они — это все прочие люди. Как обезьяна не хозяин бананам на ветке, так и еда с одеждой это не чья-то собственность. Это только то, что необходимо нам для того, чтобы жить, ты согласна? — Угу, — высунула нос. — Теперь пробежимся по пройденному… Ты ведь не можешь ограбить пальму? — Нет. — Или обокрасть океан? — Нет. — Зато ты можешь сорвать банан или поймать рыбу, так? — Могу, — малявка кивнула как-будто бы даже с энтузиазмом, словно я подсказал ей решение давно мучившей её загадки, и оно оказалось таким простым. Хорошо, если правда так было. Неужели я преуспел, поря такую чушь? Ладно, не чушь, но это как мне надо было постараться, чтобы исторгнуть из себя подобный урок? Кто бы знал! — Тогда жду последние вопросы о воровстве, и после мы с тобой к этой теме не возвращаемся, хорошо?       Рей задумалась. Шестерёнки в её голове двигались не со скрипом, но как-то настораживающе медленно. Мне стоит начинать бояться? — Но мама с папой говорили, что воровать это плохо.       Ах, вот оно что! Моё мнение является авторитетным в доме, но пока не в её голове. Не беда — исправим. Перчатки с шарфом, отданные во временное пользование, и один длинный разговор были неплохим началом на пути «Как заслужить доверие динозаврика». Пока рискну пошатнуть нынешние авторитеты в её голове. Возвращаться к этому разговору впредь я не собирался. Так что суровая реальность мне в помощь! — Твои мама с папой — пропащие люди. Грязные сборщики лома, которые продали бы тебя за пойло. И секунды бы не думали, и ты сама это знаешь. Так ведь, Рей?       О-о! Кажется, я где-то просчитался, потому что что-то пошло не так. Губы малявки недвусмысленно задрожали, что не предвещало для меня ничего хорошего. И точно — глазёнки вмиг наполнились слезами. И вот она уже ревёт, но по-тихому, не в голос. Надо как-то успокаивать… — Никому из нас не было места в жизнях бывших семей, родных и приёмных, или в детских приютах. Так и тебе нет места в жизни твоих родителей. Ты для них никто…       Безмолвно рыдающий динозаврик звучно всхлипнул носом. — …Для всего мира ты никто, Рей. Но не для меня. В моей жизни есть для тебя место. Всегда будет. Отныне ты — часть моей семьи.       Мой шарф к этому моменту, наверное, от души пропитался реками слёз. Плевать! Он и не такое количество в себя впитывал — просохнет. Какой кретин только придумал фразу, что мужчины не плачут? Девчонкам, значит, лить слёзы — это нормально, а что до нас, так мы что, не люди? Сильный пол давно бы весь передох тогда. Почему? Фразу «слёзы душат» не слышали? А я пока жить хочу, а значит придётся хоть как-то дышать. Из опыта: оставишь слёзы в себе — или отравишься ими, или насмерть захлебнёшься. Когда из невыплаканного уйдёт приставка «не» — только вопрос времени. А не сил и того, какого ты пола. Хотя бы разок, ночью, украдкой ото всех… Ведь есть такая боль, что как бы крепко не стискивал зубы — не умолчишь, сколько бы не запирал внутри, веря, что похоронил — не выкричишь. Её просто надо из себя излить. Не словами — именно слезами. Не сделаешь этого хоть когда-то и хоть как-то — в один момент сдохнешь изнутри. Утопленник. — Кайло? — А?       Поток мыслей напрочь смёл меня из реальности. Надо срочно плыть обратно. На высокий детский голос. — Ты замёрз? — Что?       Взгляд сфокусировался и я увидел девчонку, вытирающую последние слёзы со своего лица моей перчаткой. Ах, да. Мы ведь говорили. О чём? Точно, о её скотах-родителях. Из-за этого она расплакалась. Не из-за меня же и только оттого, что я озвучил эту правду вслух! — Тебе холодно? — повторила Рей. — С чего ты это взяла? — я прислушался к себе. Всё, вроде, ничего. — У тебя нос красный, — динозаврик окончательно успокоился и, подавив позыв подойти и коснуться (урок о личном пространстве был усвоен), ткнул в меня своим пальчиком. А из-за неудобной для руки перчатки казалось, что всей пятернёй. Выглядело это скорее жутко, нежели забавно.       Потрогал свой нос. Прохладный. Сделал им один курлыкающий «хлюп». Ничего страшного. Так и сказал ей. Кажется, поверила. Набросив на голову капюшон от куртки, вспомнил чем хотел заняться. Руки привычно потянулись поправить шарф — что-то на шее стало прохладно — как вспомнил, что отдал его. Размышления о жизненной людской необходимости, такой, как выплакаться, неплохо так выбили меня из колеи. Вряд ли из-за слёз девчонки: катализатор, но не главная причина. Ею был Хакс. После смерти Пейдж я бухал по-чёрному чуть ли не месяц. Сколько нужно, чтобы пережить смерть друга, мне только предстоит выяснить. Может я погорячился, решив, что недели мне хватит? Вряд ли простая банка пива поможет мне найти ответ. Вот когда вискарь в глотку не полезет — тогда другое дело. Вот он, стоп-сигнал. — Кайло?       Чёрт, опять я уплыл. С каких это пор я теряю цепочку происходящего в настоящий момент? Ещё и под влиянием — нет, не алкоголя — бесед с неразумным мальком. Сегодня же праздник, и день ещё не кончился. Надо как-то собрать себя в кучу и начать стоит с мыслей. — Тебе надо надеть шапку, — Рей всё ещё держала в руках белоснежную шапку с помпоном. — Больше прятать голову под капюшоном ты не можешь, — она занималась этим целую неделю, ни в какую не желая менять прическу. Кто бы что ни говорил. Сейчас моё не резиновое терпение, наконец, лопнуло. — Но это же новая куртка! — прогнусавила в шарф, опустив в него нос, и демонстрируя мне руками, что у куртки — я-то не знал! — оказывается, есть капюшон. — Какая на хрен разница новая или старая? Дальше будет только холоднее, а значит тебе надо распустить свои дурацкие пучки уже сейчас, прекратив их прятать под капюшоном, и надеть шапку. — Ты ругаешься. — Это я с тобой ещё мягок! — вот только таких упрёков мне не хватало. Об этом я ещё с ней не говорил! — Я не хочу их убирать! — малявка продолжала упрямиться, обхватив себя за корпус руками. Учитывая несоразмерность перчаток и контраст цветов, выглядело это донельзя комично. Но, как говорится, было бы смешно, если бы не было так грустно… — Почему? — Потому! — Либо ты сейчас же объясняешь мне причину по-человечески, либо я подхожу и сдираю с твоей башки все резинки, делая всё сам. Выбирай.       Я протянул к ней открытую ладонь, и она точно смекнула, судя по глазам, что я прошу сложить в неё резинки с головы. Выбор она в итоге сделала не самый лучший. Сегодня шапка при любом раскладе окажется у неё на голове, и это только на её совести, что она выбрала не самый лучший способ надевания. Рей думала-думала и надумала. Рванула прочь к двери…       Мы находились на первом этаже, в комнате, что я делил с Хаксом, Финном и Найном. Ума не приложу, какой урод мог назвать приютского мальчишку Девяткой. Что за фашистская издёвка? Причём, как он сам говорил, всё оформлено официально — это не прозвище. Он был с того же приюта, что и Финн, но сбежал он позже своего друга и уже из приёмной семьи. Одна спальня на четверых — это не так шикарно, как могло показаться на первый взгляд. Чем вас в комнате ночью больше, тем лучше. Есть к кому прижаться, чтобы согреться, пока спишь. Плюс можно было хоть как-то «надышать» воздух, так как помещения все здесь маленькие, а окна и все щели (дом деревянный) мы заделали добротно, так что шанс утеплиться ещё и таким образом хоть мизерный, но всё же был. А мы хватались даже за такой.       С Хаксом мы были примерно одного роста, но теперь прижаться спина к спине или как угодно ещё, чтобы хотя бы уснуть не в холоде, у меня не выйдет. Финн и Найн были тоже почти равны по росту (комплекцией, к слову, тут были равны все поголовно — худые), так что они спали вприлипочку, как два брата-кота, как и прежде. Отныне спалось мне одному на кровати… не ахти. Тепла от мальков, сладко дрыхнущих под боком, было мало, да и забирать его от них было как-то совестно. Мальки же. А я старший, длинный, высокий и широкий. Худоба лишь немного скрасила эти параметры. — Стоять!       Я поймал своего упрямого динозаврика за тот самый капюшон, каким она спасалась все эти дни, наотрез отказываясь носить шапку. Знаю, чем всё это кончится, если дам слабину. Наивная думала, что её спасут или защитят девчонки или тот же Финн. Ага, как бы не так! Уж я-то сюсюкаться с ней не стану. — Пусти! — крикнуло неразумное дитя, вырываясь. Одной рукой я поднял её за талию, оттащив от двери, другой подцеплял одну за другой резинки на каждом пучке, сдирая их и распуская волосы. Неприятно. Но потерпит. Вернее, переживёт. Как не пережила бы ещё несколько минут кряду бегая по дому без головного убора. Вот такие «горячие головы» первыми и уходят от соответствующих болезней. — Ай! Больно! Пусти! — Я честно тебя предупреждал, Рей, — я был непреклонен завершить начатое. — Ещё один урок: я не вру и дважды не повторяю. — Мне моя мама их сделала!!!       Чёрт! Опять разрыдалась. В этот раз в голос. Ну что она так держится за эту прическу? Ну, хорошо, мамаша-алкоголичка ей всё это накрутила. Но Рей ведь не спорила с тем, что её родители, оба моральные уроды. Сама же ушла от них из дома, я её за собой не тащил. Если решила оставить прошлое в прошлом, так надо полностью оставлять, а не частями, лелея жалкий пепел, оставшийся на руках. Или на голове. К тому же, это банальный здравый смысл. На крыльце с открытой башкой она хотя бы недолго сидела, но и этого могло ей хватить. Но то была «забота» её предков, а теперь-то она лежит на мне. Вот я и забочусь, заправляя сделанный вкривь и вкось хвост под куртку и натягивая следом на голову шапку, пока на меня сыпятся «оскорбления»: — Дурак! Кретин!       Вот так, в один миг всё переворачивается с ног на голову. Я не пытался с ней подружиться, отдавая своё тряпьё, держа за руки и рассказывая аллегории на жизнь. Всего-то объяснил всё на её языке, глупом и примитивном. Малёк же — как иначе! Но как только белая шапка оказалась на голове, меня осенило, что я упустил шанс избежать всего этого, напрочь забыв о проклятом помпоне, каких можно было при желании присобачить ей хоть три, хоть сколько, чтоб напоминали её пучки из волос. Шить в доме умели. Но что сделано, то сделано. Скажу девчонкам, чтобы предложили ей это, попозже, когда остынет. Вот так запросто после нашей тёплой мыслевстречи на вымышленном острове из-за моей заботы о ней я стал для неё… — Монстр! Ненавижу тебя!       Рей сдёрнула шапку с головы и, швырнув её в меня, выбежала в слезах за дверь в общую комнату к остальным. Моё дело показать, что со мной не спорят, его я выполнил блестяще. Только не понятно откуда в груди чувство, что я жутко облажался в чём-то. Но ведь заботливый не значит ласковый. Таким я был всего с одним человеком в этом доме, но её вот уже шесть месяцев как нет в живых. Так что пусть малявка не строит на этот счёт иллюзий. Не всё же разговорами её перевоспитывать. А одними фразами-ухищрениями здоров не будешь.       Когда я вышел из своей комнаты, то увидел ровно то, что и ожидал. И стар и млад сидят вокруг расстроенной и обиженной, и старательно её успокаивают. Заодно и убеждают, что волосы — это фигня, а закрытая голова важнее, чего я и добивался. Не мне ж одному ломать голову над такими вещами. Я бросил в общую кучу белую шапку, и чья-то рука сразу её поймала, но натягивать на голову Рей, как я, используя силу, не стала. — Монстр! — крикнул динозаврик мне в спину, когда я уже был у выхода. Краем глаза я заметил, что на остальных этот выкрик не произвел особого впечатления. Проорётся и успокоится. Ничего интересного. Однако не все так считали… — Кайло, стой.       Я не остановился, и Мариса вышла за мной из дома, плотно прикрыв дверь, чтобы нас не подслушивали. В её возрасте, в тринадцать, я сбежал из дома. Девчонка, умная не по годам, была советчиком Хакса, и, видимо, автоматически перенесла эту функцию на меня, будто мне оно надо. Проживи Хакс чуть дольше, они бы точно начали встречаться друг с другом. Хороша ирония. Сначала несколько лет жили вместе под одной крышей, «съехавшись», а потом начали бы «встречаться». Ничего не поделать. Се ля ви. Если я форсировал некоторые события своей жизни, а эти двое — ныне покойный и ныне здравствующая — могли бы при ином исходе пойти по реверсу. Но… Уже никто не скажет как бы оно было… — Слушаю тебя, — я остановился на крыльце и, достав из кармана пачку сигарет с зажигалкой, закурил. Это добро я не тырил, покупал на ворованные деньги. До восемнадцати мне ещё два года, но видно, уже тяну на совершеннолетнего в чьих-то глазах даже без бумажек. Может стоит уже взглянуть разок в зеркало и узнать, что там? Может правда на меня посмотрит, как кричала Рей, монстр? Не думаю, что сильно испугаюсь, но и смотреть все же не хочу… Я ведь никогда не лгу, да? Или на себя самого это не распространяется? — Зачем ты с ней так жёстко? — заговорил со мной верный советчик Хакса. — У меня друг умер на прошлой неделе, забыла?       Теперь по идее я должен был услышать вопрос «Зачем ты так жёстко и со мной тоже?» Но нет, его я прочёл только на лице рядом. Будь в этом проклятом ледяном городе чуть больше солнца и выходи на него Мариса почаще, то её веснушки возможно выглядели бы поярче и посимпатичнее. — Ладно, я — не маленькая… Но Рей… — Да что ты говоришь? — протянул я, стреляя струёй дыма в падающий мокрый снег. — И когда успела заделаться взрослой? Хакс со мной чем-то не поделился или?.. — я склонил голову к плечу, вчитываясь в лицо рядом, и ожидаемо получил в ответ только дерзкий взгляд синих глаз и резкий тон. — Это не твоё дело! — Ну, про нас с Пейдж ведь все знали… — Только потому, что вы грешить по-тихому не умели! — прошипела фурия, отходя дальше от двери, чтоб домашние не услышали. — Пардон, мы правда старались. — Так старались, что мы еле-еле мальков убедили, что это такой необычный сквозняк и деревянный дом так стонет, а не люди. — Напомни. Почему мы это сейчас обсуждаем? — новая затяжка и снова белый дымный выстрел по тяжёлым снежинкам с задранной к небу головой. — Потому что ты чёртов кретин и грубиян. Рей только семь и она только пришла к нам. Сам же привёл. Так чего теперь за волосы дерёшь в воспитательных целях? Не мог иной подход найти? — С тобой не посоветовался! — Так вот в следующий раз постарайся, — и добавила чуть мягче, но находясь всё ещё на взводе: — Я всегда рядом. — Ты — пока что! — рядом, — поправил я, бросая бычок в лужу перед крыльцом. — Всегда быть рядом не могут люди. — Не драматизируй! Ты понял о чём я. — Я — не Хакс. — Знаю. Тебе я нужна в этом смысле ещё больше, чем ему.       А это уже интересно! Я посмотрел на «недо-бывшую» своего почившего друга. — Я такой плохой лидер? — Нет. Но у тебя настолько отвратительный нрав, что если тебя не осаждать хотя бы время от времени, то может как раз дойти до этого. А мне бы этого не хотелось. — Ну, во-первых, я не незаменимый. — В данный момент это так, — уверенно возразила. — А во-вторых, вы же согласились на меня в этой роли. Значит, одно от другого не зависит. — Ошибаешься… — Давай, закругляйся, Мариса, - перебил я её, топчась на месте. - Говори, что хотела, и расходимся. У меня уже шары мёрзнут стоять тут без дела. — Ой, а то ты детей при помощи них делать собрался! — Вообще-то, они мне и просто так нужны здоровыми, а не только для этого. Боже, о чём мы тут говорим? Мне идти надо. — Куда? — Туда.       Пусть не ждёт, советчица, что я стану отчитываться перед ней куда я и что. Теперь я не в том положении. Лидер, как никак. Услышав рядом с собой вздох, я обернулся вбок и заметил разочарованное покачивание головой. Взгляд ярких синих глаз уполз прочь с моего лица. Мариса развернулась лицом к дому и, подошла к концу беседы с тем же, с чем и обычно — непрошенным советом. — Чем быстрее наладишь отношения с Рей, тем лучше для вас обоих. Злобы на мир и на людей в нём и так будет у неё достаточно. Ни к чему усугублять это, становясь для неё ещё одним монстром. — Так уже стал. — Ты знаешь, что она бросила это от обиды, а не со зла. — Обида есть начало зла. — Тогда тем более. Прекрати строить из себя ещё большего говнюка, чем ты есть на самом деле, и реши всё по-человечески. И не когда-нибудь, скоро, потом, а в самое ближайшее время. — Меня волнует только её здоровье. У неё есть шестнадцать человек, с кем она может приятно общаться и строить дружеские отношения. Я ей для этого не нужен. Главное, чтоб научилась слушаться. — Лидер — это тоже друг. — Ты опять путаешь меня с Хаксом. — Нет, Кайло. Это ты пока почему-то путаешь себя с кем-то другим. Твои перчатки и шарф на девочке прекрасное доказательство тому, что ты можешь, если захочешь, быть больше, чем просто другом. Всё, что тебе надо, это поработать над формой подачи своей заботливости о людях…       Цапаться таким образом с Марисой мы могли целую вечность. То ли вспомнив об этом, то ли пожалев, наконец, мои некоторые слегка подмерзающие органы, она зашла в дом, обрубив этим нить беседы. И слава богу. Правда ведь прохладно. Я спустился с крыльца, спрятав руки в карманы и затянув потуже капюшон на голове. Пальцы замёрзли, пока курил сигарету. Уши тоже — от ветра, забравшегося в распахнутый капюшон: возвращаться в дом за шапкой не хотел. Про открытую всем напоказ шею… ладно, молчу.       Как и говорил, после использования метода кнута надо как-то переключаться на метод пряника. Каким я его видел? Пряничный список получился довольно коротким: перчатки, варежки, шарф…       …С ними я и вернулся домой через три часа. Весь продрогший, промокший, но жутко довольный от своих приобретений. Ни банку пива, ни бутылку вискаря я тогда так и не стащил. Просто: пришёл домой, отдал краденые вещи Финну и Роуз, велев передать их потом спящей в эту минуту Рей; зашёл к себе, упал греться в холодную кровать и стал тихо подвывать в жёсткую подушку при мысли о недавно погибшем друге. На этом тёплый, радостный, праздничный день для меня подошёл к концу. До утра следующего дня осталось пережить всего-то навсего холодную, безалкогольную, бессонную ночь…