***
Ночь была отвратительно душная и тягостная. Весна решила напомнить зиме, что она уже близко, и выдала пару таких тёплых дней, что можно было подумать, что на дворе май. Топили в Доме по-зимнему, и духота стояла страшная. Окно было открыто нараспашку. Полная сытая луна плыла по глубокому небу, заливая кабинет серебряным светом. Ральф долго крутился на постели, ища положение, в котором можно было заснуть. Так — жарко, а без одеяла вроде как и холодно. Короче, всё было плохо и ничего не помогало. Помучившись еще какое-то время, он решил перебраться на диван. Но и здесь он чувствовал себя как принцесса на горошине — всё мешало, кололо, какие-то бугры впивались в бока, одеяло падало, луна светила в глаза! Наконец, кое-как приспособившись, он задремал. Ему снились два здоровенных пингвина, кажется, их называют королевскими или как-то так. Птицы чинно вышагивали по блестящей бальной зале, полной нарядных гостей. Остановившись в центре, они вытянули желтые шеи и отвратительными хрипатыми голосами проорали: — Кто может сравниться с Матильдой моей! — Ёптель, — Ральф навернулся с бугристого дивана на пол с бешено колотящимся сердцем от внезапного пробуждения. Пока он приходил в себя, из-за окна всё тот же мерзкий пингвиний голос гаркнул: — Сверкающей искрами чёрных очей! — Ёперный театр, — пробормотал Ральф, — Стервятник! Да быть этого не может! Путаясь ногами в одеяле, он допрыгал до окна, чтобы взглянуть на исполнителя, а с улицы донеслось: — Как на небе звезды весенних ночей. Под окном стоял разодетый в пух и прах вожак третьей и голосил серенаду. — Стервятник, ты охренел? — просипел Р Первый. — Всё страстною негой в нем дивно полно, в нем всё опьяняет, — отвесил поклон Птица и проговорил: — И жжёт, как вино. Чаю попьём? Ральф оглянулся на часы — полвторого ночи, самое время для чая! Но отступать от своего слова тоже не годилось. — Поднимайся, — кивнул он Птице, — только больше не пой, пожалуйста. Хмыкнув, трубадур похромал к заднему крыльцу, доставая на ходу отмычки от двери. В некоторой растерянности от увиденного, Ральф остановился у стола, но, вспомнив, что абсолютно не одет, поспешил в спальню и натянул старые дырявые джинсы и перчатку на руку. К моменту, когда он вышел из спальни, Стервятник уже сидел на подоконнике, покачивая ногой в остроносом ботинке. — Изумительная ночь, — блестел зубами Папа Птиц. — Не то слово, — пробормотал Р Первый и включил чайник, — меня чуть инфаркт не хватил от твоего ангельского голоска. — Как заказывали — всё честно. Кинув два чайных пакетика в кружки и долив кипятка, Ральф полоскал квадратики, ожидая, пока они заварятся, когда мефистофельский голос дохнул ему в шею: — Мне с лимоном и без сахара. — Отошёл, — дернул губой воспитатель, — и сел на стул. Что ты там себе вообразил? Проорал пару строк — и давай заряжай? — Я могу и дальше пропеть, — улыбался ночной гость и проверял сохранность своей орхидеи. — Вот только не надо мне угрожать, — ощерился Ральф и, пошуршав в столе, достал крекеры и пакетик сушёных яблок, — угощайся. — А конфеты, — изумился Стервятник, — вы их съели? Один? — Сладкое вредно на ночь — кариес. — Так вы съели конфеты или где они? — не унимался Птица. «Что же там такое было в этих шоколадках, если они тебя так волнуют?» — думал Ральф. — Мы их съели вместе с Душенькой в знак примирения, — нейтрально сообщил Ральф. — А что? Вожак третьей откинулся на стуле, спрятав лицо в тени, и только шитый золотой нитью жилет блестел в лунном свете. — И как? Примирение состоялось? — голос Птицы приобрел тот оттенок, с каким он обычно сообщал, что у него в стае все в порядке, а в дела чужих он не лезет. — Ве-ли-ко-леп-но, — со вздохом доложил Р Первый. — Конфеты превзошли все мои ожидания, — блеф чистой воды. — Передай мою благодарность и восхищение шоколатье. — Непременно, — чопорно подтвердил гость. — Тогда дайте сахар, пожалуйста. Ральф проверил ящики письменного стола — где-то у него была коробка с рафинадом, — не найдя, встал, чтобы посмотреть на полках. А когда вернулся, застал своего гостя опять в веселом настроении, режущего пространство острозубыми улыбками. — Что? — спросил Ральф, протягивая сахар. — Не являюсь сторонником рваного стиля в одежде, — высказался посетитель, пытаясь удержать серьёзное выражение лица, — но ваши джинсы порваны, м-м-м, весьма интригующим образом. — По-моему, на великолепие моих ягодиц ты имел возможность насмотреться летом на пляже, — хмуро заметил Ральф, рассматривая дырки на коленях. — И не только их, — спрятал ухмылку за кружкой Стервятник. — Нарываешься, Стервятник, — пригрозил Ральф. — Пей чай и вали к себе. Птица пожал плечами и, отпив глоточек, поднялся со стула, одернул великолепный жилет. — В следующий раз я угощу вас по-настоящему вкусным чаем. Ральф встал, чтобы проводить ночного визитёра. Папа Птиц не спешил уходить, стоял в центре комнаты и рассматривал наполовину одетого воспитателя. — Вы никогда не снимаете перчатку? Даже когда спите? В этот раз остроносая горгулья сама опасно сократила расстояние и уложила когтистую лапу на обнаженную грудь. «Ах, вот значит как, — прищурился Ральф, — show must go on», — и сделал то, что Стервятник совсем не ожидал. Не оттолкнул, а, наоборот, прижал худого юношу к себе максимально близко, накрыв его руку на своей груди ладонью в перчатке. Глаза Птицы матово переливались старинным янтарём, прихотливо изогнутые губы улыбались. — Покажите руку. — Тебе своих уродств мало? — разозлился Ральф. — На чужие захотел посмотреть? Стервятник не ожидал такой резкой смены настроения и попытался отстраниться, но его держали крепко — не вывернешься. Он кусал себя за язык и думал, что надо же так было облажаться. Занесло. Забыл, с кем имеет дело. Решил проверить границы дозволенного и получил по носу за наглость. — Прошу прощения, — смиренно выдохнул Стервятник, — это было бестактно с моей стороны. — Так же бестактно, как взламывать мою дверь, дарить орхидею, орать гнусным голосом песни под окном на глазах всего Дома и хаять мой чай. Мало что могло смутить главу Гнездовища, но сейчас он испытывал стыд и неловкость и сам не мог понять, из-за чего: то ли от справедливости слов воспитателя, то ли от жара чужого тела, который он ощущал через одежду. — Дайте шанс реабилитироваться, — попросил Стервятник, предприняв ещё одну безуспешную попытку вывернуться из объятий, которых сам же и добивался. — Ну что же, — Ральф провальсировал своего воздыхателя до выхода и выставил за дверь, — удиви меня. Спокойной ночи, Стервятник. Грязно-белая дверь захлопнулась, звякнув стеклом окошка с чуть видной буквой.Часть 6
9 марта 2019 г. в 15:38
Особых угрызений совести он не чувствовал, но извиниться всё-таки стоило. Тем паче что как-то за ужином на него насел Шериф и сказал, что он согласен со всем, что Ральф тогда высказал, но дамы были очень расстроены и оскорблены в лучших чувствах. Рыдали, извели кучу салфеток, вопрошали: «За что? Они же только о деточках радели».
— А ты, зверюга, такими словами отплатил, — всхрюкнул Шериф.
— И Крёстная рыдала? — Ральф рассматривал запеканку на предмет обещанного мяса.
— Iron Lady — ни за что, — фыркнул Шериф, окропив стол чаем, — молчала.
Шериф был прав, надо идти на примирение, все-таки им ещё до выпуска вместе доработать надо. Да и после ещё сколько придётся документации в архив готовить перед закрытием Дома. И повод был — официальный. Близился день, созданный стараниями Цеткин и Люксембург.
Особо-то прогибаться он не собирался, но за веником обязательной в этот день мимозы съездил к ближайшему магазину. Уже в Доме, готовясь осчастливить своим явлением женскую часть, Ральф подумал, что только цветов будет мало и добавил коробку конфет. Ту самую, что презентовал Стервятник. Сам Р Первый к сладкому был весьма равнодушен, разве что мороженое с детства оставалось любимым лакомством.
В честь очаровательной части человечества был накрыт стол, и игристое пенилось в бокалах.
Когда было надо, Чёрный Ральф умел быть весьма галантным мужчиной. Просто надо ему было очень редко когда. Воспитательницы не устояли ни перед его покорными извинениями — погорячился, был не прав, осознал и раскаялся, — ни перед ароматными солнечными цветами, а уж конфеты окончательно смягчили женские сердца.
Только Крёстная тонко улыбалась непонятно чему, вежливо отказалась от предложенного шоколада и элегантно пила шампанское мелкими глоточками.
Душенька, опрокинувшая в себя уже несколько бокалов и закусив парой конфеток, возбужденно заблестела глазами и походкой от бедра оттеснила Ральфа к окну.
— Не мешало бы нам с вами выпить на брудершафт, — кокетливо проговорила она и взмахнула ресницами.
«О, началось, — подумал Ральф, — это мы уже проходили неоднократно. Сначала выпить, потом "поцелуйте меня в знак примирения", потом "потанцуем и приляжем, чтобы окончательно скрепить мирный договор". Спасибо — не надо».
Р Первый белозубо улыбнулся и, прихватив Душеньку за талию, аккуратно отконвоировал даму к столу, не обращая внимания на её попытки притереться к нему выступающими прелестями.
Ящер откупорил ещё одну бутылку и, потирая ручки, налил всем щедро для полной жизни. Овца уже шушукалась с Шерифом в углу. Жеманничала и блеяла глупыми смешками. Душенька вцепилась в руку Ральфа и томным голосом, глядя взором с поволокой, предложила взять ещё бутылочку и уединиться у неё в апартаментах.
Ральф закипал, но терпел, сиял улыбками. Ловким финтом он перекинул руку Душеньки на локоть Щепки и быстро ретировался, подхватив из коробки последнюю конфетку.