Часть 18
4 апреля 2019 г. в 11:15
Возрадуйся, серодомный убогий люд — я снова с вами, я снова в строю. И пускай одна нога ещё не до конца сгибается и я передвигаюсь как пират после абордажного боя, сижу в столовой, элегантно отставив заднюю левую вбок, но зато я вновь на острие любви. Ликуйте, братья и сестры.
Вышагиваю по автостраде первого. Торговля кипит, народ жмётся и толчётся, выменивая шило на мыло и обратно. Длинная который день пытается продать плакат с Монро. Бедная деваха; надо скинуться крысятником ей на чулки, поощрить наш безотказный станок. Подруливаю к Габи. Заглянул в растянутое до пупа декольте, поздоровался, получил предложение отойти за уголок и, сам не ожидая от себя, отказался.
Иду постоять у стенки, перекурить и поглазеть на базар, послушать сплетни. Подъехал Курильщик, порасспросил про матушку Анну, потом Сфинкс затребовал сеанс внепланового стриптиза. Не могу отказать, пришлось оголиться, заодно сразив ясноглазого фазана четвертой.
В принципе, мне ничего не надо здесь, так, нюхнуть домовской гари, и всё, поэтому отплываю в сторону лестницы.
— Рыжий, — голос, окликнувший меня от входной двери, заставил вспомнить, что я без корсета. Открыт и раним, доступен всем бедам и невзгодам.
Бля, бля, бля — Чёрный Ральф. Чур меня! Сворачиваю лысый хвост в колечко и хромаю сильнее, чем надо. Сам понимаю, что переигрываю, но не могу остановиться.
— Не трону, — вздыхает один из моих спасителей в приснопамятной СД.
Мысленно перетряхиваю косяки второй — всё чисто. Ничего такого, за что Р Первый мог бы развесить нас по реям.
— Как спина? — зачем-то спрашивает Ральф. Мычу в ответ нечто невразумительное в диапазоне от «жить осталось несколько минут» до «хоть в космос отправляй».
Трёхпалый подходит ближе, и я из отважной удалой крысы перевоплощаюсь в мокнущую серенькую мышку. Даже прижмуриваю глаз, на всякий пожарный, мало ли.
— Увидишь Стервятника, передай, — Ральф что-то даёт, а я беру на автомате и не дышу, пока полурукий проходит мимо.
Из мира наваждений меня выдёргивает колокол, созывающий к ужину. Надо спешить, а то своя же стая и объест родного вожака.
Вхожу в общепит, как лорд Нельсон, чинно и благородно. Не спеша плыву к нашему голому, с прикрученными ножками, столу. Раскланиваюсь хмурой публике. Что за люди?!
У четвёртой, как всегда, Табаки работает за всех, успевая есть, пить, болтать и пачкать всё вокруг. Лорд сумрачен, Сфинкс брезглив, Горбач горбат.
Псы — ржут и подначивают друг друга, всё норм.
Ага. Вот и столик ритуальных услуг с мерзкими, кислыми харями в слюнявчиках. Глава нашего домового комбината благоустройства бледен и плохо накрашен, сидит ровно. Без цветов и суккулентов. Поправляю бабочку на шее и на самом малом иду к папаше.
Приветствую.
Молчит, падальщик. Но я полон благих намерений, тем более развозят овсянку с молоком — это знак. Даю полный вперёд к своей кормушке, пока крысятки не попортили мою восхитительную кашку.
Судьба сегодня благоволит ко мне — предлагают добавки. Я наслаждаюсь, а коллега из третьей чахнет кощеем над тарелкой. Салю улыбками зал.
А Дионисий-то свой парень оказался: я его чуток пристыдил, и, смотри-ка, у Птицы с Р Первым ничего не срослось. А ещё говорят, что старые боги мертвы. Да что вы понимаете в мифологии?! Красота.
В кормушке появляется Чёрный Ральф и прямым курсом рулит к нашей Птице. Да чтоб тебя! Наклоняется к Стервятнику и что-то говорит в светлую макушку. Ах, чтоб вас всех собаки искусали! Я аж подпрыгиваю на стуле, позабыв про свою одеревеневшую конечность. Навожу резкость. Вашу мать!
Стервятник сидит, прикрыв глаза рукой, и как-то двусмысленно макает ложку в стакан с молоком туда-сюда. Птенцы копируют своего вожака, и вот уже весь черный стол занят совокуплением ложек и стаканов.
Воспитатель отчаливает за своим кофе и что-то перетереть со Сфинксом, кривится от пищевых картин Табаки и вороны на краю стола.
Легкий бриз надежды зашевелил мои алые паруса.
Р Первый берёт ещё кофе и уходит, на прощанье кивнув нашему столу.
— Не знаю, что и думать, — с ошарашенным лицом говорит мне Мертвец. — И ты, Брут?
Давлюсь молоком и отбиваюсь от мертвецких лап, желающих макнуть булку в мой стакан.
— Ты о чём?
— Популярность Р Первого растёт в геометрической прогрессии.
Отмахиваюсь от нелепых предположений. Отбираю от трясущего хаером Викинга наушники, чтобы сказать, что ему пора сваливать, а не подметать гривой подносы. Пересаживаюсь к Мертвецу и закидываю на него руку и ногу.
— Смотри, что у меня есть, — демонстрирую силиконовый тюбик.
— Согласен, — оживает состайник.
— Когда ты был против? Мне его Ральф дал нераспечатанным, что это значит?
Слышу клокотание и булькание в лёгких Мертвеца — всё-таки ему надо меньше курить. Но, взглянув на его зеленоватую рожу, понимаю, что пыхтит он по другому поводу.
— А это значит, — трясу тубой. — Ральф-красавчик устоял под натиском Большой Птицы.
— Ни хрена это, Рыжий, не значит, — выплёвывает мне в ухо дружище, — просто они обошлись без этого, — отбирает гель, — вихрь страсти закрутил их, было не до намазываний, или у Ральфа своё средство есть.
— Посмотри на Птицу: чуть живой за колено держится.
— Он всегда за него держится, — парирую гневные выпады.
— А может, держится от того, что перенапряг на ложе любви, — ехидничает Мертвец. — И рукава у рубахи длинные, чтобы стёртых локтей не видать было.
— Умеешь же ты всё испоганить, — дергаю дохлого за немытые косы.
Былая уверенность сползает змеиной кожицей. Меня начинают терзать смутные сомнения, и я отбрыкиваюсь от холодных пальцев, считающих шпангоуты моих рёбер.
— На вот, съешь горбушечку, — утешительно подсовывает булку Мертвец, — я тут для тебя приберёг.
— Я уже съел одну, — думаю над тем, что нужна информация и единственный, кто может мне её слить из гнезда, — это бесхитростный Слон.
— Надо ещё одну, — настаивает Мертвец и пихает мне горбуху в стакан.
— Бля, зачем? — куски булки плавают в моём молоке.
— Чтобы сисечки росли, — гнусаво пыхтит состайник и ржёт, отбегая от стола, зная, что не смогу догнать.
Швыряю вдогонку пару тарелок и стакан с чудодейственной горбушкой.
— Кака синяя! — кричу вслед под одобрительный гул других стай.