Имя мое - память

Франция, 1201 Говорят, что сегодня привезли одну хорошенькую ведьму. Брата Гильома это не особо волновало. Все наоборот хотели проверить сможет ли молодой монах устоять перед красотой молодой ведьмы. Впрочем, у самого Гильома не было никаких сомнений в том, что ему это удастся. Его не волновала женская красота, не тревожила душу и чресла, и уж точно в этот раз все будет так же, как и на прошлых допросах. К еретикам у Гильома не было жалости, и уж тем более он не хотел их понимать. Они подрывали устои мира, вносили хаос и пытались всем доказать, что они намного лучше, чем многие другие. Как вообще им всем могло придти в голову, что они могут доказать, что все догмы церкви — это ложь. Только из-за этого Гильом мог отправить каждого второго еретика на костер, ибо им раскаяние вовсе не свойственно. Сколько было случаев, когда еретики признавали свою вину, но потом снова возвращались к тем же делам. Нельзя прощать всех и каждого, ибо если связался с ересью один раз, то так оно дальше по жизни и будет. Он потянул на себя дверь. Ведьма сидела в углу. Брат Гильом не видел ее лица. Видел лишь только медовые длинные волосы, рваное зеленое платье. Ведьмы почему-то всегда любят зеленое, словно так они близки с природой. Он принюхался, ощущая, что от девушки совсем не пахло потом, мочой или гнилью. От нее пахло свежей травой и весенними цветами. Как ей удалось достичь такого запаха? Он была, словно древнеримская богиня, благодаря которой наступала весна, стоило ей вернуться из подземного мира. Так прочь еретические мысли. Прочь! Это все дурман ведьмы. А может быть, что еще? Нет, не еще! Хватит! Гильом перекрестился, прежде чем подойди ближе к девушке. Когда он оказался рядом с ней, то сжал крест, висящий на шее. Он прижал его к губам, холодное серебро словно так могло привести все мысли в порядок. — Встаньте, — попросил мужчина. — Аббат… — прошептала она, поднимая глаза на него. Он заметил, что у нее было круглое лицо, пронзительные голубые глаза и красивые губы. Пособница дьявола. Именно так и должна выглядеть настоящая ведьма. Если верить отчетам, то все мужчины из ее маленькой деревушки сошли с ума. Женщины жаловались, что все их мужья стали заглядываться на семнадцатилетнюю девушку. Если тут просто замешана магия, а не подозрения в ереси, то, конечно, придется передать эту молодую женщину в городской суд. Там ее осудят и отправят на костер, а может быть, еще что-то придумают. Все может быть. — Встань, дитя мое, — через силу проговорил аббат. Девушка смотрела на него, как дикарка. Она не боялась, и Гильом это ощущал. Он видел, что она, как дикая кошка, готова броситься на него, поэтому он не даст ей повода. Он сел на скамью, положив книгу на стол. Аббат приготовил все письменные приборы. Что бы девушка не сказала, ему все равно придется все записать. Ведьма должна узнать, какая ее судьба ждала. — Ты знаешь, что тут делаешь? — начал он допрос, когда девушка села за стол. — Нет, — она покачала головой. — Тебя обвиняют в ереси, — ответил аббат. — На тебя пожаловались. Хотя я уверен, что это все дело тут в колдовстве, и тебя ждет встреча с городским судьей месье д’Абле. — Вы уверены, что я ведьма? — ее голос нисколько не дрожал. — Почти, — просто сказал аббат. — Я просто знаю этот взгляд. Знаю, почему юные женщины так смотрят на всех. Они просто якшаются с дьяволом. — Я не ведьма, — ее голос утонул в тишине небольшой камеры. — И уж точно не еретичка. — Вот это весьма спорный вопрос, — аббат начал что-то записывать. — Что бы ты не сказала, у меня есть девять жалоб на тебя. — И что все они сказали? — спросила девушка. — Ты всех их соблазняешь. Сбиваешь с истинного пути, — Гильом замолчал. Он не понимал, что творилось с ним в присутствие этой девушки, имя которой он даже не постарался узнать. Его начало лихорадить, словно она уже успела наслать на него порчу. Вот ведьмино отродье! Уже успела навести свои чары, хотя она была все время перед ним. Он видел все, что ведьма делала, однако она смогла наколдовать, и крест не спас его. Может быть, Господь оставил его за грешные мысли о женском теле. — Я ничего не делаю, — повторила она. — Как тебя зовут? — все же решился спросить аббат. — Софи, — ответила девушка. — Слишком чистое имя для такого отродья как ты. Твоя мать была потаскухой, ведь так и никто не знает, от кого она тебя зачала, — зачем-то поведал мужчина. — Ты носишь на себе ее грех. — Вы никогда не думали, что дети — это чистые листы, и они никак не могут перенимать грехи своих родителей, — с вызовом сказала Софи. — Не говори никогда подобную ересь, — холодно произнес Гильом. — Иначе ты станешь еще на один шаг близка к костру. — Я говорю то, что думаю. Как мне кажется, мысли в мою голову вкладывает мне высшее провидение, словно когда-то я жила чужой жизнью, — Гильом вздрогнул от этих слов. О чем это она сейчас? О какой другой жизни? Да, иногда ему снилось, как он жил в еретическом Риме, который пал под натиском варваров, а у него была прекрасная возлюбленная, похожая чем-то на Софи. Утром он просыпался в поту, и молился подолгу, чтобы прогнать эти пагубные сны. Когда и это не помогало, он брал плетку и бил себя, чтобы умертвить свою грешную плоть. На время это помогало. Но потом все снова возвращалось круги своя. Гильом даже пробовал морить себя голодом, но и это не помогало, не прогоняло эти странные сны об этой безбожной жизни. Иногда ему казалось, что он живет чужой жизнью. Словно его тело и положение в обществе — это всего лишь наказание для его вечной души, которая по каким-то причинам так и не попала в чистилище. Гильом пытался найти ответ в книгах по богословию, но у него ничего не получилось. Он боялся хоть кому-то рассказать об этом. Никто и никогда его не понял бы этого. — Что это за жизнь? — стараясь, придать своему голосу беспристрастный тон поинтересовался Гильом. — Словно я дама, одетая в дорогие тонкие ткани, мои руки обвивают изящные браслеты, словно маленькие змейки. Я пью вино и слушаю чудесную музыку, не ту, что играют у нас в деревне, когда забредают барды, — рассказала Софи. — Я не знаю, с чем ее сравнить и как это назвать. У меня совсем нет полного осознания того, что я вижу. — Мне сказали, что кто-то научил тебя читать и писать, — осторожно сказал аббат. Что за глупость, но женщина никак не может учиться грамоте. Она глупа от природы, и никакие знания не могут надолго задержаться в ее голове. Тем более, женщина грешна от природы, а значит, она может понять все догмы святой церкви. Да, принцессы и некоторые знатные дамы старались осваивать грамоту, но разве их знания нужны для замужества и рождения детей. Где это видано, что женщина управляет страной, замком или хозяйством? Она может занимать должность только в одном случае: если отречется от мирских дел и будет заниматься делами монастырей, но тогда женщина должна быть кристально чистой. — Я научилась этому сама, — прошептала девушка. — Никто меня не учил. — Так не бывает! — Гильом ударил ладонью по столу. — Так не бывает! Ты знаешь, сколько времени тратят мальчики, чтобы освоить азы всех наук? — Нет. — Много лет, девушка, — Гильом бросил на нее раздраженный взгляд. Он думал, что хоть это ее напугает, однако Софи оставалась спокойной. — И ты думаешь, что ты сама могла бы научиться читать и писать? А латынь, как же она? — Я знаю ее немного, — виновато ответила девушка. — Самую малость. — Хватит лжи! — отрезал аббат. — Думаешь, я не могу это понять. — Я не прошу мне верить. Я все равно знаю, что никто не поверит женщине, лишь только потому что она женщина, — прошептала зло Софи. — Ты будешь спорить со мной, девушка? — зло выплюнул аббат. — Я могу отправить тебя на костер! — Я не боюсь, — храбро произнесла Софи. — Лучше уж увидеть в последний раз свет, чем находиться здесь в полумраке, ощущая всю скорбь этого места. Вы называете это божьем пристанищем, однако здесь столько боли. Вы мучаете всех, кто попадает сюда, причиняете боль всем, кто кажется не таким как все. Лишь только за мысли! За чувства! За то, какой путь они избрали! Так нельзя! — Замолчи, мерзкая ведьма, — Гильом громко захлопнул свою книгу. — Я оставлю тебя здесь, и надеюсь, что в итоге ты обо всем подумаешь и откажешься от своей ереси. Будь благоразумной, девушка, иначе тебя ждут пытки и смерть. Гильом ушел, испытывая какие-то смешанные чувства. Он не знал, что на самом деле творится с ним, особенно в тот миг, когда он остался один в своей келье. Он не мог заснуть. Сон не шел в руку. Гильом ворочался с бока на бок. Наверное, он впервые за свою жизнь пожалел, что кровать такая узкая и неудобная. Так, прочь такие пагубные мысли! Это все эта девушка. Все из-за Софи. Он помнил, как в полумраке блестели ее глаза. Помнил, какой формы ее губы. Он не мог спустя много лет вспомнить, как выглядела его родная мать, но зато сейчас не мог выкинуть из головы Софи. Гильом заснул лишь только под утро, он не ощутил себя отдохнувшим. Он снова молился, и предпочел ничего не есть на завтрак, посчитав, что еда будет потворствовать желанием его плоти. Хорошо, что сегодня ему не надо было встречаться с Софи, иначе его дух совсем будет сломлен. Гильом занимался своими обычными делами, а потом опросил другого еретика, попавшегося вчера в сети Святой Инквизиции. Этот мужчина, что рассказывал о древних богах и посмел назвать самого Гильома переродившимся Аидом, был тем еще еретиком. Гильом был зол. Такой глупости он еще никогда не слышал. Он никакой Аид. Он Гильом, родившийся в Руане у бедной матери, которая не могла толком прокормить их двоих и подбросила мальчика в монастырь. Святая церковь многому его научила, и, самое главное, научила отыскивать еретиков, чтобы их яд не отравлял всем окружающим жизнь. И вот уже три года он так делал, испытывая всякий раз облегчение, когда отправлял на костер очередного еретика. Встреча с Софи должна была состояться, как бы ему не хотелось. Нельзя нарушать свое же данное слово. Нельзя делать то, что тебе хочется. Софи спала, когда он вошел в камеру. Она была такой безмятежной. Рыжие волосы разметались по подушке и спине. Он видел, как она легко дышала, ее сон был спокойным. — Вставай, девушка, — громко сказал Гильом. Она не шевелилась. На мгновение ему показалось, что с ней что-то случилось. Может быть, она все же не дышала, и ему просто все показалось. Гильом нерешительно подошел к ней. Он не знал, что ему делать, и тогда просто дотронулся до ее плеча. Гильома словно пронзило молнией. По крайней мере, ему так показалось. Он открыл глаза не сразу и только спустя время понял, что случилось. Он словно смотрел на весь мир другими глазами. Он видел, как от Софи исходило теплое свечение. Гильом знал ее до этого. Помнил ее. Теперь помнил. Это было подобно божественному откровению. Наверное, за это его ждет костер. Он должен пойти и признаться в том, что яд этой еретички подействовал на него, а еще лучше сказать, что Софи околдовала его. Но Гильом не мог. Что-то его удерживало от этого признания. Он продолжал зачарованно смотреть на девушку, не понимая, почему он всю жизнь был таким слепым. Не видел красоты вокруг, вернее, его всегда учили, что красота в душе, она точно не снаружи. Все идеалы античной красоты — это химеры, притворяющиеся прекрасным. Тело греховно, оно не приносит ничего, кроме бед. Да, так ему всегда говорили, и он никогда не подвергал это сомнениям. Верил, потому что Бог призывал не смотреть на тело, унижающее душу. Теперь, смотря на Софи, Гильом видел, как она красива. Словно древняя богиня. Хотя он никогда не видел, какие они на самом деле. Говорят, что нынешние римлянки совсем не похожи нам знатных дам прошлых веков. Ему показалось, что он будто спал тысячу лет и только сейчас смог понять, кто он на самом деле. — Софи, — просто проговорил он. — Вы здесь, — ее голос дрогнул, а ресницы трепетали, как крылья бабочек. — Софи… — просто выдохнул Гильом. — Нам нужно поговорить? — Снова будете спрашивать о ереси? — дерзко спросила она. — Мне нечего сказать. Софи села на узком соломенном тюфяке. Он был тонким и видно очень неудобным, но она простая девушка, говорят ее часто видели спящей в лесу. Мужчины рассказывали, что когда видели такую картину, то перед ними была лесная фея. «Словно я видел матерь всей природы», — вспомнилось Гильому. Может быть, это именно так, но это чистая ересь. Это неправда. Девушка не могла быть лесной феей. Она обычная ведьма. А как же это ощущение о том, что в его жизни наступили невиданные перемены, и он прозрел? Настоящая глупость! — Нет, тебе есть что сказать. Признайся в своей ереси, — попросил аббат. — Признайся, и тебе будет хорошо. — Почему вы так решили? — девушка выдохнула. — Что если я сознаюсь в том, что не делала? Вы меня отпустите? — Да, — согласился Гильом. — Я отпущу тебя, если это не повторится вновь. — Что ж, — протянула девушка, — мне надо все обдумать. — Ты сомневаешься в обещаниях представителя Святой церкви? — Немного, — честно призналась девушка. — Что ж, я дам тебе время подумать до захода солнца. — Тут плохо видно солнце, — сказала девушка. — Когда я приду, то тебе придется принять решение. — Тогда я решила уже сейчас, — прошептала она. — Я не буду ничего подписывать. — Тогда я отправлю тебя в городской суд, и тебя будут судить как ведьму. Ты знаешь, как там поступают с подобными заблудшими девушками, как ты? — Слыхала разные истории, — спокойно проговорила девушка. — Я не боюсь этого. — Тогда завтра утром тебя отправят туда. Я подготовлю соответствующие бумаги. — Чему быть, того не миновать. Гильом ушел в смешанных чувствах. Он испытывал боль в сердце почему-то.