Мне губы Твои Целовать, Но судьба порешала иначе, И приходится молча страдать, И душа разрывается в плаче. Люба Клайн, «Мне бы губы твои целовать»
POV Ваня Едешко
Мы собирали вещи. В номере стояла тишина, напряжённая, угнетающая, тяжёлая и удушающая. Иногда мы пересекались взглядами, но тут же быстро отводили глаза. Нам надо расстаться…У тебя кто-то есть?
Да, у меня кто-то есть. И всегда был.И теперь я с эти кем-то.
Прости. Белов застегнул сумку, подошёл к двери, нажал на ручку. Но он остановился и обернулся. — Ты что-то хотел, Саш? — спросил я дрожащим голосом. Сколько боли было в его глазах. Будто он сам не хотел нашей разлуки. Будто что-то вынуждало его сделать это. Но что? Ведь всё так хорошо начиналось… Серёжа искал нам гитариста, потому что прошлый ушёл из группы. Когда мы сидели в кафе, Сашка, заметив нас, подошёл к нам и скромно протянул Белову объявление: — Я хочу играть у вас. Потом всё закрутилось как-то само: мы сдружились, стали близко общаться, часто гуляли, он предложил мне встречаться… Всё было так просто, светло, безоблачно, но, видимо, слишком, чтобы длиться долго — всё хорошее быстро кончается. И вот сейчас он разворачивается, открывает дверь и оставляет холодное: Ничего. Вошла Саша и печально посмотрела ему вслед. Она, проницательная, тонкая, чувственная, тут же поняла, что произошло. — Ты как? — она закрыла дверь, и я слышал, как отделяются его шаги. Ты как? Ужасно. Противно. Тошно. Тяжело. Худо. Невыносимо. Мерзко. Погано. Гадко. Омерзительно. Я вытер глаза и, хлюпнув носом, продолжил бороться с замком спортивной сумки. Саша медленно подошла к мне и погладила по спине. Я сел на кровать и, вздрагивая, закрыл лицо руками. Свешникова, сев рядом, обняла меня, и слеза моя упала на её плечо. — Почему? Почему он ушёл? У него действительно кто-то есть? Нет, он точно сказал бы раньше… А если всё-таки есть? Так хочется узнать имя этого кого-то, но в то же время пугаюсь и думать, что этот кто-то есть! Сашка, я буду тебя помнить. Я буду любить тебя всегда. Не переставая. Ты всегда можешь вернуться ко мне. Ведь я всегда буду помнить твои губы, даровавшие мне жизнь, а имя твоё навсегда останется в моей памяти. — Ваня, — тихо прошептала Саша. Она всегда будто читала мысли. Она знала все твои переживания. И сейчас она, как всегда, попала в самое сердце. — Вы никогда не увидетесь. Группа распалась. Я взял её за плечи и испуганно заглянул в глаза. Нет, нет, нет, не может быть… Зачем? Почему? Недоумение съедало меня изнутри. Но Саша виновато опустила глаза. Всё-таки правда. Мы вышли в коридор. Я дрожащими, как от холода, руками закрыл дверь. Направились к лифту, где встретили заплаканных Зураба и Мишико — и они уже знали. Уже, наверное, знали все, ведь эти двое не могли не написать об этом во все соцсетях. — Последний автограф, — Коркия протянул нам ручку и и блокнот. На развороте мы оставили: «На прощание самым лучшим фанатам. От Вани Едешко и Саши Свешниковой». Сакандалидзе, растрогавшись, заревел ещё сильнее, и Мишико обнял его за плечи, а мы молча зашли в приехвший лифт. Всё проходило как-то без меня. Кто-то входил и выходил на всех этажах: Вам на какой? На первый. Вы здесь выходите? Нет, на следующем. Когда это всё закончится? Не я будто вышел из лифта, а меня вытащили из него, и ключ словно сам отдал себя администратору, кто-то моими руками открыл двери на улицу. Группа распалась.Вы никогда не увидетесь.
Я подошёл к нашему автобусу, названный «Самолётом» благодаря Сане, который уже совсем давно краской вывел на нём цитату Гаранжина: Полетели, страусы! — И всё-таки, страусы не летают, — покачал головой Жар. — А это наш самолёт. На самолёте они точно летают, — тут же парировал Болошев. Я замер перед Беловым, который всё ещё стоял на улице. Крупные капли падали на его лицо. — Я остаюсь в Питере. Прощай, — Сашка, весь мокрый от дождя, но по-прежнему красивый, протянул мне руку. Нет, твёрдо решил я, я не хочу с ним прощаться, и молча зашёл в автобус. Модя сидел с Одуванчиком на руках, Сергей крутил в руках подвеску из каштана, которую мы подарили ему на день рождения. Алжан и Саня сидели где-то сзади, мило общаясь и, видимо, ещё не ведая о распаде группы. Саша села около Модестаса, чтобы погладить котёнка. Я упал на сиденье за Беловым, откуда лучше всего было видно Сашку. В автобус вошёл Владимир Петрович. Какое-то время он молча стоял, но всё-таки не без дрожи в голосе начал: — Вы мне стали близки, как дети. Но пора пустить вас в свой полёт. Я останусь здесь, с Сашкой, а вы поедете в Москву, и дальше делайте, что хотите и как хотите. Как обычно — как-нибудь. Спасибо за классный концерт, страусы, — тут же он вышел, и мы тронулись. Я улыбнулся: всё-таки речи говорить — не его. — Вот так просто мы расходимся? — спросил Жар. — Да, — едва слышно ответил Белов. — Тогда… В последний полёт, страусы? — спросил Саня, и все грустно засмеялись. Я в последний раз бросил взгляд на Сашку, с его большими голубыми глазами, полными грусти, и губами, которые я никогда уже не поцелую по воле судьбы.