Госпожа Луны и Солнца
— Если ты пришёл отягчить наше горе, то уходи! — надорванным голосом велела госпожа. — Прибыл гонец из Мармариса, на свитке печать Паши… — Ты мне только одно скажи: мой сын жив? — нетерпеливо перебила султанша. — Наш падишах жив, он на пути к победе, — произнёс слуга, не поднимая глаз. — О, благодарю тебя, Аллах! — женщина вознесла руки к небу. — Я обрадую свою семью, а вы разнесите эту благую весть по всей столице!***
— Радуйтесь! — громко произнесла Валиде, едва отворилась дверь в покои. — Мой сын жив! И всеобщая скорбь тут же сменилась общим счастьем, слезы мгновенно высохли и сменились улыбками, лишь Махпейкер оставалась холодна и безучастна, как прежде. Как только смех затих, Хатидже тут же оглядела присутствующих. Её глаза молили лишь об одном, и, только Махидевран хотела озвучить её вопрос, как Валиде заговорила сама. — Где Хюррем? — Она у Гюльнихаль, госпожа, та только что родила, — ответила Дайе. — Кто родился? — Чудесная девочка, госпожа. — Пойдём, Дайе, — позвала султанша, — обрадуем Хюррем, надо сказать ей, что Ибрагим жив, и посмотрим на внучку! Госпожа удалилась, а Хатидже окатила волна злости — кажется, они с Махидевран поменялись местами, теперь Хюррем мешала ей!***
— Раз повелителя нет, я дам имя нашей девочке, — сказала Хафса Султан. Султанша, улыбаясь, смотрела на новорожденную внучку и ощущала, как в её душу возвращается покой. Отчего-то её рождение обрадовало госпожу больше, чем появление наследников трона. Эта малышка будет далека от интриг и борьбы за власть, её жизни не будут угрожать древние законы, а её ангельский лик всегда подарит тепло и покой уставшему от войн Сулейману. — Её личико такое райское, но вместе с тем взгляд её мудрый, а её рождение принесло в этот дворец благую весть, — вновь заговорила султанша, — в ней словно сошлись мир и рай, и мудрость так пусть же её зовут Мирай-Акиле! После она отдала малышку служанкам, а те передали её матери. — Тебе что-нибудь нужно, Гюльнихаль? — спросила Валиде после того, как отдала приказ готовить угощение и шербет. — Госпожа, — тихо и робко произнесла девушка, — а можно, Хюррем останется со мной во дворце до возвращения повелителя? — сказала и опустила голову. — Можно, — улыбнулась султанша, её несказанно радовала скромность девушки. Затем женщина обратила взор на Роксолану: — Как ты? Мне говорили, ты упала в обморок? — Да, госпожа, — она опустила голову, — я испугалась за Ибрагима, но сейчас уже всё хорошо. — Оставайся с подругой и больше не волнуйся, тебе стоит себя поберечь. В ответ девушка поклонилась. Валиде слегка улыбнулась — ещё несколько месяцев назад она не могла и подумать, что начнёт спокойно и доброжелательно относиться к Хюррем. Ещё немного, и она признает, что девушка не так вздорна, как казалось вначале. Она начинала ей нравиться куда больше матерей наследников.***
Следующие недели под этим сводом прошли спокойно и безмятежно. Махидевран пребывала в прекрасном расположении духа. Тот факт, что Мустафа не взошёл на трон, её, конечно, огорчал, но весть о рождении у соперницы дочери не могла не радовать, а время Мустафы ещё придёт. Хатидже и Махпейкер почти не выходили из своих покоев и были сами себе на уме, словно тот паук, что плетёт паутину, дабы заманить в неё добычу. А Гюльнихаль везде ходила с Хюррем и занималась дочерью. Но однажды ночью Хюррем проснулась с диким криком. Служанки и Гюльнихаль страшно перепугались, даже маленькая султанша проснулась и сильно заплакала. Во сне девушка прокричала имя мужа.***
— Ибрагим!!! — закричал повелитель, видя, как его лучший друг и соратник корчится в предсмертных муках. Кинжал, попавший в спину хранителя покоев, предназначался Сулейману, однако Ибрагим в последний момент сумел заслонить собой падишаха. Видно, не все смиренно приняли победу Османов и решили, что война не окончена. — Найдите и уничтожьте того, кто это сделал!!! — кричал султан. — Ибрагим, держись! — Государь, — еле слышно, сквозь приступы удушья произнёс хранитель покоев. — Хюррем, она беременна — обещайте, что не оставите её с ребёнком… — Не трать силы, молчи. Сейчас придёт лекарь, он тебя вылечит, — произнёс Сулейман, стараясь не думать об услышанном. Пора было признать — Хюррем ему больше не принадлежит. Минуту спустя пришёл лекарь и пытался сделать всё, чтобы спасти Ибрагиму жизнь, а в это время к повелителю подошёл один из Пашей и показал кинжал, которым был ранен хранитель покоев. — Это кинжал султана Джема, — произнёс он, — таких кинжалов ни у кого нет, кроме членов вашей семьи… — Нас ударили в спину османским кинжалом! — с досадой произнёс падишах.***
— На, выпей воды, — Эсма протянула ей стакан. Хюррем не сразу смогла его взять. Руки не слушались, её всю трясло, она задыхалась. — Может, за лекарем послать? — служанка вопросительно посмотрела на Гюльнихаль. — Как бы не было беды… — Думаю, пока не нужно, — ответила та, — ей просто кошмар приснился, сейчас пройдёт. Посмотри пока, как там маленькая госпожа. Когда служанка исчезла в соседней комнате, Гюльнихаль сильнее обняла подругу. — Ну, что с тобой? — С Ибрагимом беда… — Ну что ты, Хюррем, нет! — девушка убрала с её потного лба рыжие волосы. — Ведь сегодня утром пришли вести — Родос завоёван, скоро будут дома и Ибрагим, и повелитель! Пока Гюльнихаль успокаивала Хюррем, Гюльфем пыталась успокоить Хатидже. Хатун вновь проснулась от того, что госпожа плакала на террасе. Она уже и не помнит, сколько раз за последние месяцы её будил крик или плач Хатидже-султан. Да, разлука с Ибрагимом давалась ей особенно тяжело, но ничего нельзя было поделать. Гюльфем долго пыталась выяснить, что случилось, не послать ли за лекаршей, но всё было тщетно. — Ибрагиму плохо, Гюльфем, — наконец вымолвила сестра султана, — он снова в беде! — Ну что вы, это просто былые переживания дали о себе знать — я уверена, с ним всё в порядке, — вздохнула Гюльфем. — Идёмте, госпожа, вы замёрзли, ещё простудитесь… — Знаешь, я его ей не отдам, — вдруг совершенно спокойно произнесла султанша. — Пусть только вернётся живым! Куда ей тягаться с членом Династии…***
— Кинжал не отравлен, рана глубокая, но он будет жить, повелитель, — докладывал лекарь о состоянии Ибрагима. Тот всё ещё был без сознания. — Слава Всевышнему! — повелитель вознёс руки к небу и тут же обратился к Пашам. — Предатель Мурад-султан пойман? — Никуда не денется, повелитель! Даже если и удрал, мы его отыщем.***
Они уже были на пути к дому, когда к Ибрагиму в руки попало письмо. Оно было от жены, и, развернув его, хранитель покоев с первых строк был приятно удивлён. Раньше к нему в руки не раз попадали те послания, которые Хюррем писала для падишаха, и в них было столько любви и нежности, они читались в каждой букве. Те послания, которые Хюррем писала Ибрагиму, отличались. Они были сухими и односложными — она справлялась о его здоровье и рассказывала сплетни из гарема и новости столицы, никакой нежности и теплоты, а ему этого так не хватало… Каждый раз, дочитывая такое письмо до конца, он бывал огорчён. Ибрагим завидовал повелителю, но не столько его могуществу и власти, сколько тому, что ему, кроме мира, принадлежало и сердце Хюррем. Однако сегодня, открыв письмо, хранитель покоев был удивлён — оно было совсем иным. В этот раз она писала не о гареме и дворце, а о том, как волнуется за него, как просыпается от ночных кошмаров и как хочет, чтобы он возвратился живым. Как малыш нетерпеливо толкается в животе, а она уговаривает его подождать и до возвращения отца не являться на свет. Дочитав до конца, Ибрагим прижал листы к груди. На сей раз в них была любовь, и пусть она ещё не была бушующим пламенем, а всего лишь маленьким слабым ростком, он верил, что чувства со временем окрепнут.***
— Сын мой! — Валиде крепко обняла Сулеймана, как только он переступил порог её покоев, где для встречи собрались все члены семьи. — Хвала Аллаху, он позволил тебе вернуться целым и невредимым! Мы получали такие вести, что с ума чуть не сошли! — Да, у нас были трудные моменты, но меня спасли ваши молитвы и Ибрагим, он закрыл меня собой при покушении и был тяжело ранен… Услышав это, Хатидже содрогнулась и, кажется, окаменела, только чудо позволило ей не упасть замертво прямо здесь. Как вдруг султан добавил: — Сейчас уже всё хорошо, он здоров. — Да хранит его Аллах, — произнесла Хафса Султан. — Гюльнихаль родила, ты, наверное, это уже знаешь? — Кого — шехзаде? — Нет, родилась девочка, — послышался голос Мустафы, — моя сестра очень красивая! — Мой Мустафа! — падишах подхватил сына на руки. — Как ты вырос!***
Едва войдя, Ибрагим встретил на своём пути повитуху. Он был удивлён и встревожен одновременно — только бы ничего не случилось! — Вы вовремя, — женщина начала говорить, прежде чем он успел задать вопрос, — у вас родилась дочка, поздравляю! Хранитель покоев осторожно вошёл в комнату. Хюррем сидела на кровати, опираясь на подушки, и держала на руках младенца — бледная и уставшая, сейчас она была краше, чем когда-либо. — Ты вернулся? — она улыбнулась. — У нас девочка! Наверное, ты хотел сына? Ибрагим сел рядом на кровать и бережно взял малышку из её рук. Несколько минут он просто смотрел на неё, а потом произнёс: — Нет, я мечтал именно о дочке, и чтобы она была похожа на тебя.***
На следующий день весть о рождении дочери у хранителя покоев дошла до Топкапы. Падишах, хоть до конца и не понимал, рад он или огорчён, решил проведать Ибрагима. С ним вместе напросилась и Хатидже. Валиде сначала была против, но потом решила, что это к лучшему — пусть дочь окончательно убедится, что между ней и Ибрагимом ничего не может быть; однако решила поехать с ними, чтобы самой увидеть всё происходящее. И то, что она увидела, её не порадовало. Если всё внимание хранителя покоев было приковано к новорожденной, то султанша только и искала повод столкнуться взглядами с Ибрагимом, не стесняясь ни матери, ни брата повелителя, будто бы искала в его взгляде подтверждение ответных чувств. — Повелитель, — вдруг обратился к государю Ибрагим, — окажите нам честь, дайте имя нашей дочери. — Дай мне её, Хюррем-ханым, — улыбнулся султан. Приподнявшись на кровати, она передала падишаху малышку. Едва взяв дитя на руки, Сулейман вдруг ощутил, как пустота в его душе необъяснимым образом заполняется. Он взглянул в глаза малышки — они были такими же, как у матери, яркими и манящими. — Валиде рассказала мне, что сегодня видела во сне, как луна встречается с солнцем… Слушая сына, Хафса Султан сглотнула острый ком; на секунду её охватила тревога, природу которой она не могла объяснить. Но всё это что-то значило и предвещало перемены. — Нарекаю тебя Михримах! — проговорил падишах и следом начал читать молитву. — Очень красивое имя, благодарим, повелитель, — склонился Ибрагим, забирая младенца из рук падишаха, — Михримах. Михримах, в тысяча пятьсот двадцать втором году рождённая, дочь русской рабыни и сына греческого рыбака. Она явилась в этот мир, дабы навсегда изменить судьбу великой Империи и навечно вписать имена своё и родителей в историю этого мира. Госпожа луны и солнца — Михримах.