Русская рабыня
Прошло несколько дней после возвращения властелина из похода. Все эти дни султан провёл в своих покоях, раздумывая, как стоит поступить. Да, должность бейлербея Анатолии действительно сейчас пустовала, там гремели беспорядки и восстания, а Искандер хороший воин, но в тех условиях нужен более опытный полководец, да и в свадьбе Хатидже он не видел сейчас особого смысла — вряд ли наличие мужа сможет помешать ей, если она вновь задумает убить Хюррем. Здесь нужны более радикальные меры. Но для правителя мира нет неразрешимых задач, и к утру третьего дня он принял ряд решений, которые, по его мнению, должны были всё исправить.***
— В Анатолию, повелитель? — удивлённо поднял брови Ибрагим, выслушав приказ правителя. Он не предполагал, что его могут выслать из столицы. — Да, там сейчас беспорядки и восстания, наведёшь порядок и вернёшься, — сказал падишах. — Это ненадолго, через год-два вернёшься в столицу, ты мне нужен здесь, да и Хюррем это пойдёт на пользу. — Как прикажете, повелитель, — склонился визирь, — дайте мне неделю на сборы.***
— Неделю на сборы? — третий раз возмущённо повторила Хатидже, всё не веря собственным ушам. — Да, ты отправляешься вместе с Махидевран и Мустафой в Манису. Помнится, в детстве тебе там нравилось. Султан был невозмутим, он держал руки за спиной и в упор смотрел на младшую сестру, готовый встретить любое негодование. Просторные покои Валиде залило солнечным светом, из садов доносился щебет птиц. Хафса Султан невозмутимо продолжала утреннюю трапезу, не вмешиваясь в разговор детей. Она поддерживала решение сына выслать Хатидже из дворца — не будет видеть Хюррем, быстрее придёт в себя. Султанша ярого негодования не выказала, и подождав ещё около минуты, султан, поцеловав руку матери, вышел из покоев. — Матушка, — госпожа расстроенно рухнула на диван, словно ноги подкосились. — Молчи, Хатидже! Мы чудом избежали большой беды! Ты уезжаешь в Манису! Тон голоса и выражение лица матери говорили о том, что спорить бесполезно, и султанша затихла.***
Тёплый ветер бродил по садовым тропинкам, забавно играя с волосами и платками девушек. Вокруг суетились евнухи гарема, они грузили сундуки и узлы с вещами в кареты. Махидевран с сыном и сестрой султана отбывали в Манису, а Ибрагим с семьёй и армией направлялся в Анатолию. — Шакер-ага! — наблюдавший за всем Сюмбюль, завидев главного повара, который тащил на плече мешок с продуктами, окликнул его. — Ты всю еду из дворца решил вывезти? А нам с голоду пухнуть? Куда столько? — евнух всплеснул руками. — То было для шехзаде и госпожей, а это для семьи визиря! Путь долгий, не держать же малышей голодными, — сказав это, он быстро побежал к одной из карет. Но вот все приготовления были окончены, прощания прозвучали. Кареты отъезжали от дворца, и всех переполняли эмоции. Хюррем вспомнила, как много лет назад вот так же, в карете, она покидала султанский дворец. Лицо было заплаканным, щёки горели, но она поклялась себе, что однажды её слёзы высохнут — и ведь и вправду высохли. Сейчас она крепко сжимала руку Ибрагима, смотрела на детей и не желала другой судьбы. У Хатидже темнело в глазах от злости: всё снова вышло не так, как она хотела. И снова виной тому Валиде, она словно её ненавидит! Будто бы и не любила никогда. Судьбы всех своих дочерей её покойный батюшка, султан Селим, устроил. У Бейхан есть дом и дети, у Шах-султан есть дочь чуть старше Мирай, а ей достался старый Паша, умерший сразу после свадьбы, вот и с Ибрагимом её силой разлучили! Но она всем отомстит — поживёт в Манисе, пусть думают, что Ибрагима она забыла, а она накопит сил и нанесёт сокрушительный удар! Сердце Махидевран переполнял восторг. Она возвращалась туда, где родился её шехзаде. И пусть жизнь в Топкапы была безрадостной, однажды они вернутся сюда, когда на престол взойдёт её сын и она гордо войдёт в ворота, как Валиде Махидевран-султан. Настанет её эпоха, и все будет так, как лишь ей угодно. Женщина улыбалась, не подозревая, что у Аллаха иные планы. Улыбалась и Махпейкер, провожая кареты взглядом. Всевышний её услышал — Ибрагим с женой убрался из дворца, а среди наложниц падишаха главная госпожа теперь — она. Есть время, чтобы детально продумать план по уничтожению врагов. — ИИИИИИИИИ!!! — завизжал в своей привычной манере Сюмбюль-ага. — Чего встали? Там корабль Барбароссы причалил, новых девушек привезли! Нужно отобрать, кого во дворец взять, кого отослать на невольничий рынок, шевелитесь! Дворцовые евнухи послушно направились во дворик дворца, Сюмбюль шёл за ними следом и бурчал себе под нос. — О, Аллах, пошли мне терпения!***
— Акиле, горлинка моя, ну съешь хоть немного, — уговаривала Валиде во время трапезы с внуками. Девочка поникла, была грустна. Отказывалась даже от любимой айвы под взбитыми сливками. Любимая дочь падишаха тяжело переживала разлуку с дочерью Визиря, они ведь были неразлучны с самого их рождения. — Как же я буду без Михримах? — из голубых глаз султанши скатилась прозрачная слеза. — Не печалься, моя милая девочка, — Валиде поцеловала внучку в русую макушку, — это долго не продлится, не заметешь, как время пролетит и Михримах вернётся, а пока у тебя же есть сестра, Фатьма, вот подрастёт и станет тебе подругой. Валиде не знала, как скоро наступит день возвращения визиря в столицу, ведь он только отбыл, но точно знала, что он нужнее повелителю здесь и долго это не продлится. Как не знала Хафса-султан, когда наступит этот день, так неизвестно было ей, что он с собой принесёт…***
Только одна буря утихла, и пыль едва успела осесть на землю, как снова подул холодный ветер, и тревоги возвратились во дворец, а ведь его обитатели и дух толком перевести не успели. Всех беспокоил младший шехзаде повелителя — Джихангир. Уже несколько дней мальчик плакал, почти не переставая. И что Эсма-хатун только ни делала, мальчик не замолкал; уже и лекаршу пригласили, она дала ему микстуры от боли в животике, только всё без толку, легче малышу не становилось. Гюльнихаль шла из хамама и, едва подойдя к своим покоям, прямо из-за двери услышала, как надрывно кричит её малыш. Она буквально вбежала внутрь и накинулась на Эсму, выхватив у той из рук ребёнка. — Так ты за ним смотришь? Почему он снова плачет! Ты что, его всё же уронила? Признавайся! Эсма растерялась. Уже больше десяти лет она служила госпоже, и та всегда была спокойной, милой и учтивой, голоса никогда не повышала. Служанки в гареме едва ли не дрались за возможность прислуживать ей или же матери Дефне Султан, ведь от них и слова дурного было не услышать. — Клянусь вам, госпожа, не было такого! — наконец заговорила девушка. — Я сколько ночей уже глаз не смыкаю, всегда с ним рядом… Гюльнихаль оглядела девушку. Бледная, глаза усталые. Поняв, что погорячилась, она приказала: — Эмине-хатун позови сюда, пусть посидит с шехзаде, а ты отдохни. Ступай, — одобрительно кивнула госпожа, — а утром сообщим повелителю.***
Утром в покоях повелителя стояли Махпейкер с сыном. Дурные новости в этом дворце разносятся быстро, и госпожа, решив, что главной наложнице стоит быть учтивой, тут же явилась вежливо справиться о здоровье маленького шехзаде, не забыв взять с собой сына. Султан ходил по покоям, пытаясь успокоить сына, но мальчик плакал, кажется, всё сильнее. На султанше не было лица, она словно и на ногах-то еле держалась. — Госпожа, вам бы присесть, — проговорил Мехмед. Его мать тут же поспешила подать сопернице руку. — Что с моим братом, отец? — спросил Мехмед. — Не знаю, лекари не могут определить болезнь, — ответил повелитель, — мы ждём Юсуфа-эфенди, он самый опытный лекарь в столице… Когда эфенди явился, султан попросил Гюльнихаль выйти, и та покорно ушла на террасу, Махпейкер последовала за ней, и в эту самую секунду подоспела Гюльфем. Впереди простирался огромный величественный город. Внизу шумели волны Босфора, по голубому небу летали чайки. Птицы свободны; Гюльнихаль смотрела на них и хотела полететь за ними, парить в небе и ни о чём не думать. — Госпожа, не думайте о плохом, — Гюльфем тронула Гюльнихаль за плечо и почувствовала, как та дрожит. — Аллах милостив, он поможет. — Не отчаивайтесь, молитесь, — добавила Махпейкер. Гюльнихаль бросилась одевать рубашку на сына, а султан обратился к лекарю, смотря строго и нахмурившись. — Ты нашёл болезнь? Юсуф-эфенди склонил голову и тихо заговорил. О, сколько раз ему приходилось дурные вести сообщать… — Я выявил серьёзный недуг. В позвоночнике младшего шехзаде завелась дурная болезнь, от рождения его кости неправильно растут. У него будет горб. Гюльнихаль вскрикнула и пошатнулась, но смогла удержаться, крепче прижав к себе шехзаде. Гюльфем и Мехмед смотрели встревоженно, лишь губы Махпейкер подёрнулись в лёгкой улыбке — для неё утро началось с хороших новостей. Известно, что шехзаде с какими-либо физическими уродствами считаются проклятыми и выбывают из гонки за трон, а значит, у Мехмеда стало на одного соперника меньше, это не могло не радовать. Даже слёзы соперницы её радости не омрачали.***
— Діточок малых спатоньки кладе… Сулейман вошёл в её покои совсем неслышно, она сидела на кровати и пела Джихангиру песню, которой когда-то научилась у Хюррем. Малыш наконец спокойно спал на руках матери. Султан стоял и слушал тихую мелодию, невольно подумав о том, что на её месте могла быть Роксолана. И пусть прошло много лет и она была давно счастлива с его другом, образ мятежницы с русских земель иногда представал перед ним. Может быть, всё это происходит из-за него? Однажды не проявил стойкость, не стал добиваться любимой, вот и поплатился… — Под окном дрожит вишенка мала… — Гюльнихаль… Девушка обернулась, лицо всё ещё было мокрым от слёз. — Что я сделала, чтобы заслужить это? В чём моя вина? — прошептала она, глядя на спящего сына. — Я уже потеряла Абдуллу, смерти второго сына я пережить не смогу! — Посмотри на меня, — и только девушка обернулась, Сулейман пальцами взял её за подбородок и пристально посмотрел ей в глаза. — Твоей вины в этом нет! Он не умрёт, я обещаю!***
Слова султана успокоили Гюльнихаль лишь на время. На город уже спустилась ночь, но ей не спалось; она приказала служанкам снова разжечь свечи и села у окна. Лишь Всевышнему известно, сколько султанша так просидела, всматриваясь куда-то вдаль, пока в покоях не скрипнула дверь. Гюльнихаль обернулась быстро, утерев слезу. — Гюльфем, это ты? Проходи. Кадын вошла и, сев рядом с госпожой, спросила: — Шехзаде спит? — Да, — кивнула султанша, — а Дефне? — Тоже спит. Я вставала попить воды и решила посмотреть, как ты. Не спится? — Да разве уснёшь тут, Гюльфем? — она вновь всхлипнула. — За что Аллах моего шехзаде проклял? — Он не проклял его, а благословил. Гюльнихаль непонимающе посмотрела на Гюльфем. Что за благословение в вечной боли? Гюльфем, поняв её немой вопрос, взяла её за руку и тихо заговорила: — Тебе ли не знать, что все эти сказки о счастливой жизни шехзаде в этом дворце — ложь? — она погладила султаншу по плечу. — Они растут в страхе пред палачами, а затем либо восходят на престол, либо их убивают. Имея такой недуг, твой сын не будет отныне претендентом на трон, а значит, и убит не будет. Лекари избавят его от боли, и он вырастет счастливым. И, помолчав немного, Гюльфем-кадын добавила: — Я благодарна Всевышнему, что спустя столько лет снова стала матерью, но ещё больше я благодарна, что у меня девочка родилась. Утром госпоже было уже немного легче. Слова Гюльфем проронили в её душу зёрна спокойствия.***
— Дорогу! Султан Сулейман Хан Хазретлери! — раздалось поблизости. Калфы суетливо принялись выстраивать девушек в ряд, приказывая склонить головы. Одна из новеньких, что пару дней назад привёз Барбаросса, как раз в этот момент несла из гарема в прачечную стопку одеял. Одеял было так много, что девушка придерживала стопку подбородком. Девушка, услышав слуг, хотела пристроиться к общему ряду, но не удержалась на ногах. Бельё, что она несла, разлетелось в разные стороны, а сама она упала прямо под ноги государю. Сюмбюль-ага, видя это, раздосадованно покачал головой. Одними проблемы с этими рабынями — то в руки властелину падают, то под ноги; так и жизни лишиться можно, если правитель не в духе! Султан же терпеливо остановился и помог девушке подняться на ноги. — Ты не ушиблась? — поинтересовался властелин. — Нет, государь, — она покорно опустила взгляд. — Как зовут тебя? Откуда ты? — Катерина, повелитель, — а голосок тонкий, совсем детский, — с русских земель…