Сказка о Роксолане
Катерина-хатун. Рабыня с русских земель. Её привез на своём корабле Хызыр-реис. Девушка была совсем слабой, и когда Сюмбюль отобрал её, калфы возмутились. — Ага, ну ты же видишь — она совсем плоха, куда такую во дворец, она, того гляди, умрёт. Отправим её на невольничий рынок… — ИИИИИ, — снова завизжал евнух, подняв вверх указательный палец и помахав им в воздухе, — там она точно умрёт, а так, глядишь, и окрепнет. Хитрый евнух оказался прав, девчушка оправилась. Она оказалась совсем безграмотна, даже толком не могла сказать, сколько ей лет, говорила, что у неё много братьев и сестёр, но не могла назвать их точное количество; хорошо хоть знала, кто она и откуда. Была безграмотна, но очень трудолюбива, всё умела, никогда не сидела без дела, и калфы на неё нарадоваться не могли. Катерина была из очень бедной семьи. Пятнадцатилетняя девушка была старшей из восьми детей. Её не обучали грамоте, с девяти лет она с утра до ночи работала наравне со взрослыми, но и этого большой семье не хватало. Одежда всё равно всегда была грязной и рваной, еды тоже было мало — её она почти всегда отдавала младшим. Была в жизни девчушки только одна радость. Больше всего на свете она и другие девушки из бедных селений любили сказку, которую матери то и дело рассказывали своим дочерям перед сном — сказку об их землячке Роксолане, что родилась в одном из окрестных сёл. Дочери русского священника — Александре, которую летом тысяча пятьсот двадцатого года увезли из отчего дома и которая смогла достичь могущества, стать женой Великого Визиря, что слыл самым богатым и влиятельным человеком в государстве после султана. И теперь она пьёт из золотых чаш, наряды её расшиты алмазами, и прислуживают ей тысячи слуг. Девочкам, что слушали эту историю, мир востока виделся раем, где дозволено всё, чего они не имели. Только сказки по своей природе ложь — правда в том, что Роксолана была трижды едва не убита, что каждый день она словно ступала босая по раскалённым углям. Она уже ощущала вкус яда и собственной крови, жар пламени и лютый холод. Она живёт, пряча кинжал под подушкой, и озирается по сторонам, ибо знает — об их с мужем гибели просят Аллаха, совершая намазы, и однажды палачи придут. Об этом не слагают легенд, об этом никто никогда не расскажет. — Я бы стала женой султана! — говорила Катерина в конце сказки, в очередной раз её переслушав. — Александра не смогла, а я бы стала! И когда в их деревню ворвались татары, она не стала прятаться и убегать, как все жители деревни, хоть мама истошно кричала и звала её. Для Катерины это был шанс. И вот теперь она в гареме. Всё так же, как и дома — приходилось трудиться с утра до ночи, но здесь её ещё и хорошо кормили и обучали. Но и этого девушке, казалось, было мало. Она то и дело застывала посреди коридора и глядела на этаж фавориток, на их шикарные наряды и украшения — раньше она и во сне таких не видывала… Заметив это, Нигяр-калфа спросила: — Что, глаз не можешь отвести? — и, улыбаясь, добавила: — В постель государя дорога устлана золотом, но проходят по ней только умные. Вот только не всё сказала девушке калфа, умолчала она о том, что не только золотом, но и битым стеклом устлана дорога в покои падишаха. И о том, что, несмотря на то, что покои его не пустуют, никому не дано занять место Роксоланы в сердце султана… — Нигяр, помоги мне: как пройти по этому пути? — едва ли не на коленях взмолилась Катерина. Калфа внимательно поглядела на девушку. Немного смуглая кожа, тёмные волнистые волосы, тёмно-карие глаза, пухлые губы и длинная шея. Такая вполне могла бы привлечь властелина. Спустя несколько минут молчания Нигяр наконец заговорила. — Очень хотела бы, да не смогу, — она хитро улыбнулась, — ты к Сюмбюлю-аге ступай, он гарем хорошо знает, он поможет, только его отблагодарить будет нужно, золото… бакшиш…***
Катерина аккуратно вынула из-под подушки бархатный мешочек и, тонкими пальцами развязав его, высыпала на ладонь горстку золотых монет, которые даровала одна из султанш. Она пробыла в гареме чуть больше недели, ей ещё не удалось запомнить их имён. Девушка лишь знала, что одна из них всегда добра, но отчего-то печальна, — говорят, её сын очень болен, — у другой есть дочь, она молчалива, и её почти не видно, а вот третья — настоящая ведьма, глаза у неё холодные, злые, и слова доброго не скажет. Катерина старалась не попадаться на её пути. И есть ещё одна, но та почему-то жила в другом дворце. Поразмышляв о султаншах, девушка вновь взглянула на монеты, что переливались золотым светом, и тяжело вздохнула. Такие деньги в её семье были большой редкостью, а теперь она должна отдать их… Ей не хотелось расставаться с ними, но что поделать? Своей семье отсюда она не сможет помочь, она, считай, и так оказала им услугу, родителям теперь нужно кормить на одного меньше, а она, как станет госпожой, властной и сильной, так слава о ней обязательно облетит землю, как облетела молва о Роксолане. Катерина крепко сжала монеты в кулак, почувствовав холод металла, и отправилась вершить свой план. И монеты не будут напрасно потрачены — она заслужит страницу в книге истории и будет обладать славой, но явится под этот свод та, что славу эту затмит, и Катерина потратит всю жизнь на то, чтобы её победить. Вот только удастся ли? Она шла на поиски евнуха, не подозревая, что вступила на трудный путь кровопролитной войны. Подойдя к нужной двери, она громко закричала: — Сюмпуль-ага! Услышав это из-за двери, евнух вздрогнул, на краткое мгновение подумав, что из далёкого прошлого до его ушей долетает голос рыжеволосой бунтарки — помнится, та тоже вот так приходила и кричала «Сюклюм-ага!». Он на минуту позволил себе взгрустнуть; без Хюррем во дворце было как-то слишком тихо, словно время остановилось. Скорее бы Визирь привёз её обратно… — Сюмпуль-ага! Снова раздался крик, и евнух, подскочив, понёсся к двери, что-то неслышно бормоча себе под нос. — Аллах, пошли мне терпения, — стоило ему выйти, он вознёс руки к небу, — что за люди, то Сюклюмом зовут, то Сюмпулем! Чего тебе? Что за головная боль опять? — У меня голова не болит, — растерянно пробормотала девушка. — Что в твою голову втемяшилось? — он нетерпеливо постучал по темноволосой макушке. — Говори, что надо? — Вот, — она разжала ладонь, где запотели несколько золотых, — бакшиш… Помоги стать госпожа, Сюмпуль-ага. — Ничего не выйдет! — рявкнул евнух. — Ты и имени моего не запомнила, какая из тебя госпожа? — И уже спокойнее добавил: — Меня зовут Сюмбюль-ага. — Сюмбюль-ага, — тут же повторила девушка. — Правильно? Слуга лишь молча кивнул. — Помоги! Я быть госпожа, а ты быть шахом! Евнух не выдержал и засмеялся. Где-то на задворках памяти ещё существовал тот день, когда юная Роксолана вот так же стояла перед ним и настаивала: «Если я быть госпожа — ты быть князь» — и сколько лет водой в Босфор утекло? Ещё немного, и дочь Александры достигнет возраста, в каком её мать попала в гарем, но ей, как матери, никогда не будет грозить рабство. Сюмбюль подумал ещё пару минут и забрал у Катерины монеты. Хоть Хюррем в своё время госпожой так и не стала, на жизнь свою жена Великого Визиря, в общем, не жаловалась. Кто знает, может, и этой девчонке в чём-то да повезёт. — Слушай, — евнух почесал подбородок, — прежде всего нужно принять ислам. Неверная никогда не станет госпожой… — Ты мне поможешь? — спросила она, взмахнув длинными ресницами. — Я слышала, ты девушкам помогаешь принять вашу веру… — Проходи, — вздохнул слуга, подмечая, что никому не заменить Хюррем. Та была куда хитрее, выразила желание сменить веру самому Сулейману, и господин был просто очарован. «Ни из кого Александры не выйдет», — подумал он, приоткрывая массивную дверь и пропуская девушку вперёд, а вслух добавил: — Нужно родить наследника, и, главное, запомни — здесь всем заправляет Валиде…***
— Откуда эти девушки, Джафер-ага? — строго поинтересовалась госпожа, в третий раз проходя мимо девушек, выстроенных в ряд, и внимательно вглядываясь в их лица, будто искала кого-то. — Их привёз Барбаросса, — пояснил слуга, не поднимая головы. — Часть направили в султанский дворец, а часть даровали гарему шехзаде. Махидевран вдруг остановилась, задержав свой взгляд на одной из рабынь, подошла ближе. — Кто ты? Как тебя зовут? — спросила султанша, прищурясь. — Откуда ты? — Хюмейра, госпожа, — она поклонилась, — я из Черкесских земель. Махидевран гордо вскинула подбородок. Черкешенки больше всего ценились и дороже стоили на рынках, нежели все остальные. Да и сама Махидевран была оттуда родом. Её воображение тут же нарисовало радужную картину. Вот пройдут года, и она с любимой наложницей сына, красивой черкешенкой, будет величественно подниматься на башню Справедливости, дабы увидеть, как султан Мустафа восходит на трон, и наступит новая эпоха. Испокон веков черкешенки считались благородными и добивались власти, и именно их Валиде выбирали в жёны сыновьям. Сейчас же в султанском дворце правят русские: сначала Александра, потом Анастасия, Мария, а теперь, поговаривают, и Катерина какая-то появилась. Но скоро она, Гюльбахар-Махидевран Султан, благородная черкешенка, положит всевластью русских конец. Вернувшись из грёз в реальность, султанша смерила девушку взглядом. Смуглая кожа, острый аккуратный нос, узкие глаза, тонкие губы, выразительные ресницы, светло-карие глаза, чёрные как смоль волосы, худощавого телосложения… Такая вполне понравится Мустафе и будет ему под стать. Через мгновение госпожа жестом подозвала к себе калфу. — Подготовьте её к вечеру, она пойдёт в покои шехзаде.***
Султан встал из-за стола и прошёлся по комнате, пытаясь размять затёкшие от сидения в одном положении мышцы. — Повелитель, вам бы отдохнуть, — заговорил стоявший у двери Искандер. — Может, приготовить хамам? — Пожалуй, — падишах поднял брови; видимо, в его голове крутилась ещё какая-то мысль. — И передай Сюмбюлю, пусть подготовит наложницу… Поклонившись, Искандер поспешил выполнять приказания. И ещё ему необходимо было встретиться с госпожой, у него для Махпейкер-султан были новости.***
— Тебе повезло, все девушки хотели бы оказаться на твоем месте, — сладко приговаривала Нигяр, помогая другим калфам подготовить русскую рабыню к ночи с властелином. — Но помни — это лишь одна ночь, не надейся на многое! Платье из ярко-зелёной ткани, расшитое камнями. Украшения на её ушах и шее игриво переливались от света свечей. Калфы завивали локоны, добавив в волосы заколку из изумрудов. Девушка уже чувствовала себя сказочной принцессой и ни за что не собиралась обращаться обратно в нищенку и поломойку. — Будет не одна ночь, Нигяр, — девушка вдохнула аромат духов, прежде чем нанести на кожу, — их будет тысяча! Я стану, как Хюррем! Калфа лишь покачала головой. Слова, да и только; их подхватит ветер и унесёт, будто и не бывало.***
Анатолия, дворец Ибрагима-паши
Поленья трещали в камине. Хюррем лежала на подушках напротив пламени, рядом стояло блюдо с фруктами. Она отрывала по одной виноградинке и, аккуратно разжимая алые губы, отправляла в рот. В другой её руке был лист пергамента, глаза изумлённо бегали по строкам, и раздавался заливистый смех. Ибрагим молча стоял у двери и любовался ею. Каждым жестом, даже тем, как тонкие пальцы отрывают от грозди ягодку, как отблески пламени из камина забавно играют на рыжих волосах. Когда жена в очередной раз засмеялась, мужчина не выдержал. — Что тебя так развеселило? — Паргалы опустился на подушки рядом с ней. — Гюльнихаль письмо прислала… Хюррем облокотилась на грудь мужа. Чувствуя, как сильные руки тут же обняли её талию, она вожделенно выдохнула. — В гареме появилась наложница, из моих краёв. Оказывается, обо мне гремит слава, и она хочет добиться того же — «буду, как Хюррем», говорит! — она вновь засмеялась. — Читаю, и в Топкапы хочется… — Вернёмся, время пролетит — не заметишь, — в следующее мгновение он зашептал ей на ухо, обжигая дыханием кожу: — Никому не быть, как ты, — он поцеловал её в макушку, — лишь в тебе горит пламя, а слава о нас будет жить в веках, я обещаю тебе, моя смеющаяся госпожа! — И всё-таки ты неправ, — хитро прищурилась она, наблюдая за танцем языков пламени в камине. — Есть кто-то лучше меня, кто добьётся большего могущества, и однажды дворец, Стамбул и весь мир увидят самую прекрасную и великую госпожу луны и солнца! — ИншАллах, Хюррем, ИншАллах! — улыбнулся Визирь и, помолчав немного, неожиданно спросил: — Ты скучаешь по родным краям? — Знаешь, вначале… — голос дрогнул и погрустнел, — я даже о смерти думала, ведь всех убили, я совсем одна осталась. Вроде Сулейман отогрел меня, но тут жизнь изменилась, — она хихикнула, — я ведь даже отравить тебя думала… — Ты и отравила, — отозвался мужчина, — любовь твоя и яд, и противоядие… — А потом… Михримах, близнецы, Баязид и ты, — она выдохнула, будто пытаясь сдержать слёзы. — Ты смог сделать меня счастливой! А знаешь, что главное? Она запрокинула голову и посмотрела на мужа. — С тобой я свободна, как чайки, что над Босфором летают, свободна от страха, что однажды в гареме появится женщина и отнимет тебя у меня, а с Сулейманом бы так и было… — Даже если однажды за мной придут палачи, — он наклонился к её ключицам и провёл по ним губами, на краткие мгновения отстраняясь и продолжая говорить меж её шумными выдохами, — моё сердце продолжит биться в тебе, Хюррем… Вдруг послышался плач Баязида, и она, приподнявшись, крикнула: — Чичек-хатун! Служанка вошла виновато, опустив голову. До последнего девушка не хотела мешать единению господ. — Простите, никак не могу уложить… — Дай! — Хюррем села на подушках и протянула руки. В следующее мгновение по комнате шербетом разлился её тихий голос. Ибрагиму всегда казалось, что напевы песенок на её языке куда прекраснее мелодии скрипки. — Ой у гаю, при Дунаю Соловей щебече. Він же свою всю пташину До гніздечка кличе…***
Солнце зашло. Топкапы погрузился в тишину, коридоры освещались факелами. За каждым поворотом, казалось, поджидает тьма, в каждом углу паук плетёт паутину интриг и заговоров, темнота обнажает всё скрытое, самые тайные помыслы… Вот из-за очередного угла возник силуэт госпожи; она смотрела вперёд, гордо подняв голову, за ней молчаливо следовали служанки. Проходя мимо покоев падишаха, Махпейкер всего на несколько секунд повернула голову и посмотрела на хранителя покоев. Тот позволил себе поднять глаза на госпожу. За краткие мгновения между ними будто произошёл немой, понятный лишь им диалог. «Ты всё сделал, Искандер?» «Да, госпожа. Девушка уже во дворце шехзаде» После султанша, устремив взгляд вдаль, исчезла за очередным поворотом.***
В покоях султана горели свечи, потрескивал камин, приятно пахло благовониями. Молодая девушка робко поцеловала полы одежд господина, после чего падишах, взяв пальцами её подбородок, поднял девушку на ноги. — Мне сказали, ты приняла ислам? — спросил властелин, смотря в тёмную бездну её глаз. — Да, — она склонила голову. — И как теперь твоё имя? — Хатидже, государь…