Законная жена
Служанки только начали готовить её к первой брачной ночи, как в дверь покоев постучали, и девушка обернулась. Вошедшая в комнату Нигяр молча переминалась с ноги на ногу, пока на неё вопросительно смотрели янтарные очи, и по выражению лица молодой девушки было понятно — от секунды к секунде она теряет терпение, а калфа будто язык проглотила. Служанка вдруг осознала, что не знает, как обратиться к супруге султана, ведь, с одной стороны, она ещё не родила ребёнка и по правилам гарема не могла считаться госпожой, с другой — она не рабыня, а законная жена повелителя. Михримах вновь в нетерпении кивнула, мол, «если есть, что сказать, говори». — Вас зовут на церемонию имянаречения шехзаде, госпожа, — наконец отмерла калфа.***
Во время праздника Махфирузе разрешилась от бремени, и её самая заветная мечта наконец стала явью — она мать наследника. Она рисовала в своём воображении самое красочное будущее для себя и своего сына, существование новой госпожи её совсем не заботило, а зря. Михримах спокойно шла по дворцовому коридору, голова её была покрыта платком, а в руках она несла шкатулку с подарком для малыша. Она не устроила сцен, как её предшественницы, на предмет того, как это унизительно — идти поздравлять соперницу, она просто надела платок и направилась к дверям покоев Махфирузе. Она отличалась от девушек гарема, это быстро все заметят, но не все сразу смогут понять, в чём секрет, однако всё просто: она заведомо не одна из них, они все оказались в этих стенах волей судьбы, и кто-то, как ныне покойная Гюльнихаль Султан, принял её, а кто-то не смирился, как её мать. Так или иначе, их прибило волнами к этим берегам — она же сама выбирала свой путь; целый год мать с отцом готовили её к жизни во дворце, ей были хорошо известны обычаи, и она будет их соблюдать. Войдя в покои, она поклонилась и направилась прямо к малышу, который уже находился на руках у отца. Подойдя, девушка достала из принесённой шкатулки брошку-оберег, аккуратно прицепила её на ткань рубашки малыша и тихо произнесла: — Аллах убережёт его от сглаза, я желаю ему здоровья. — Спасибо, Михримах Султан, — улыбнулся Сулейман. Эти слова заставили всех присутствующих в комнате вздрогнуть и переглянуться. Порядок был таков, что титул «султан» женщины приобретали либо при рождении в семье султана, либо же рожая наследника, а значит, Михримах на него пока прав не имела, но кто станет спорить с правителем? Угольки тёмных глаз Махфирузе тут же заискрились злостью. Она поглядывала на брошь, что сверкала на рукаве её сына. Будь её воля, она бы сейчас же сорвала её и бросила в жар камина, но оставалось только мило улыбаться. Михримах же держалась спокойно и ровно, так, как и полагает госпоже. Валиде, наблюдая за этим, торжествовала. Пока судить, конечно, было рано — кто знает, может, со временем в ней откроются самые страшные стороны её родителей, но пока она была довольна молодой невесткой. — Нарекаю шехзаде именем моего покойного отца, — султан вышел на середину комнаты и громко заговорил: — Султан Селим Хан был великим полководцем. Хафса Султан шумно выдохнула, услышав эти слова, и осознала, что, кажется, все её дела завершены и часы её сочтены, но, похоже, она сделала всё, что могла, пора оставить этот мир на волю других людей. Сулейман читал молитву над сыном, но взгляда не отрывал от молодой супруги. Все мысли правителя были совсем не о новорожденном сыне и его матери. Сразу после церемонии султан положил малыша на кровать матери. — Сулейман, не уходи, побудь с нами, — увидев, что он собирается уйти, Махфирузе схватила его за руку. Уж очень ей хотелось, чтобы в свою первую брачную ночь Михримах ночевала одна. — Не могу, дел много, — улыбнулся Сулейман, проведя тыльной стороной ладони по её щеке, — а ты поспи, отдохни. Пропустив членов династии вперёд, Михримах выходила из покоев почти последней, и, воспользовавшись тем, что они остались одни, Махфирузе окликнула её. Услышав это, Валиде, что стояла с другой стороны двери, решила никуда не спешить. — Михримах! — дерзко крикнула ей в спину Махфирузе. — Михримах Султан, — спокойным тоном произнесла девушка, оборачиваясь, но этот её спокойный тихий голос все звуки вокруг заглушил. — Ты много о себе возомнила! — Махфирузе с трудом, но всё ж проглотила обиду, её отчего-то сильно задевала невозмутимость соперницы. — Ты даже не мать шехзаде! — и ехидно добавила: — Хотя лучше тебе родить девочку, тогда я её не убью, когда мой Селим взойдёт на трон… Валиде всё слышала, и внутри у неё всё закипело от возмущения — пару часов как родила, и уже думает о троне для сына! Не сдержавшись, госпожа стукнула тростью, на которую опиралась (с недавних пор она стала использовать её при ходьбе). Она еле подавила желание войти и указать негоднице её место. В отличии от Хафсы Султан, юная султанша и бровью не повела, на её лице не одна мышца не дрогнула. — Михримах Султан, — так же спокойно повторила она, — и дело не в моём высокомерии, а в приказе повелителя — или ты хочешь его ослушаться? Изумрудные очи свернули пламенем, а Махфирузе бросило в холодный пот, она вновь сглотнула слюну, с ней проглотив ком обиды. — Только Всевышнему ведомо, сколько детей мне суждено подарить нашему повелителю, но знаю одно: скольких бы я не родила шехзаде, повелителем я буду видеть лишь султана Сулеймана! — Она сделала шаг вперёд, немного приблизившись к Махфирузе. — Видишь ли, ты всё с моей матушки пример берёшь, а она-то и научила меня — нет ничего важнее, чем верность. Валиде в ответ на услышанное молча кивнула и, постояв ещё немного, перевела взгляд на Дайе. — Знаешь, Дайе, похоже, мой сын не ошибся. Ошиблась я много лет назад…***
Она мягко и неслышно ступала по пустому дворцовому коридору, темноту в котором рассеивали зажжённые факелы. На ней было уже другое платье, столь же нарядное, но на сей раз цвета невинности, голову так же покрывала фата. За ней шли служанки и евнух, а с балкона над гаремом наблюдала Валиде. Вокруг господствовала тишина, затихли все звуки, кроме того тихого голоса, что звучал у неё в голове. «Я — Михримах. Единственная дочь Великого Визиря и возлюбленной жены его Хюррем. Я — Михримах, в тысяча пятьсот двадцать втором году рождённая. Я — Михримах, любимое дитя, «алмаз души и свет очей» своих родителей. Унаследовавшая знатность и силу характера от отца, а страстность и острый ум от матери. Я — Михримах, рождённая стать самой влиятельной султаншей за всю историю, в пятнадцать лет ставшая законной женой и великой любовью правителя трёх континентов. Я — Михримах, и отныне получу всё, что только пожелаю, приказы мои станут исполняться беспрекословно. Я — Михримах, в пятнадцать лет ушедшая прочь из отчего дома, дабы утратить невинность и обрести любовь и безграничную власть, о которой когда-то мечтала матушка. Последняя любовь Сулеймана. Госпожа Луны и Солнца — Михримах.» Оказавшись перед дверью султанских покоев, девушка сделала глубокий вдох. Припомнив последние перед свадьбой наставления матери, шагнула за порог, словно нырнув в бескрайнее море. Повелитель стоял к ней спиной. Она склонилась и стала терпеливо ждать. В следующее мгновение Сулейман обернулся и, подойдя к ней, отбросил фату назад и, пальцами взяв за подбородок, заставил посмотреть в глаза. Михримах улыбалась старательно, пряча за улыбкой страх перед неизвестностью, ведь до сих пор руки мужчин её не касались. Пальцы в миг похолодели, а ноги вот-вот готовы были подкоситься, но повторять за матушкой и падать в обморок она совсем не хотела, поэтому просто смотрела в голубые глаза властелина. Сулейман чувствовал, как по всему её телу пробегает мелкая дрожь, однако его радовало то, что она боится не его, а с любыми другими её страхами и печалями он справиться сможет. В следующий момент губы властелина накрыли алые губы девушки.***
Проводив взглядом процессию, идущую к покоям султана, Валиде вернулась в комнату и, опустившись на тахту, взялась рукой там, где билось сердце. Она побледнела, вдохи стали тяжёлыми. — Госпожа моя, может, позвать вам лекаря? — обеспокоенно спросила Дайе. — Не нужно, — она махнула рукой и, помолчав немного, заговорила, будто бы совсем не о том: — В тот год, когда я появилась на свет, зима была столь сурова, что Чёрное море покрылось льдом. Моей матери сказали, что мне не дожить до весны. Мама кутала меня в дорогие меха и ночи напролёт возносила молитвы. Я встретила весну… — султанша снова ненадолго замолчала. — Я думала, что прошлой суровой зимы мне точно не пережить, но Всевышний снова продлил мои дни до ещё одной весны. Я увидела рождение Селима, благословила сына на брак, и надеюсь, что не ошиблась, но конец настаёт всему…***
— А ты помнишь нашу первую брачную ночь? — спросил Ибрагим, присаживаясь на тахте за спину жены и рукой притягивая её к себе. — Конечно, помню! Всю ночь глаз не сомкнула, думала поджечь тебя с дворцом вместе или просто отравить… Ибрагим засмеялся. Да, жизнь сложилась очень причудливо. Два врага, которые с первого дня были неравнодушны друг другу, а что это — любовь или ненависть, с первого взгляда не различить, одно легко превращается в другое. Паргалы ласково провёл рукой по рыжим локонам. То ли ему казалось, то ли они и правда пахли, как весенние цветы в саду. Ему самому было странно в этом себе признаться, но всю свою жизнь он любил только эту женщину, и чем больше проходило времени, тем сильнее он в этом убеждался. Те чувства, которые он когда-то испытывал к Хатидже Султан, были совсем другими, то был тусклый свет маленькой свечи в сравнении с необузданным пламенем. Наблюдая сегодня за свадебным обрядом дочери, Ибрагим вспомнил, что сначала хотел и вовсе развестись с её матерью. Стоял над ней и смотрел, как на бледном лице проступают капли холодного пота, а сухие губы в бреду шепчут имя султана. Это в очередной раз напомнило ему, что он всего лишь презренный раб, и всегда будет находиться поодаль, ему не добиться ни могущества, ни женщины султана. Паргалы тогда дал себе слово, что, как только она оправится, он отпустит её, но, выздоровев, она полюбила мелодию его скрипки и никуда не ушла. Помнится, они тогда условились, что, если жизнь ей станет невмоготу, она уйдёт. Однако проходили дни, и мало-помалу её прошлое блёкло, и родные берега были всё дальше и уже потерялись из виду, уходить ей было некуда, да и незачем. Ибрагим не требовал любви, которую и сам не испытывал, его привлекала лишь её красота, но не более того. Просто два человека пытались научиться жить в ладу друг с другом и сами с собой. Любовь пришла годами позже, когда они смогли принять друг друга такими, как есть. Он принял её мятежность, упрямство и несмотря ни на что горящий огонь внутри, и больше не боялся быть сожжённым. Она приняла его внутреннего дьявола, которого он тщательно скрывал за улыбкой и учтивостью, и полюбила дьявола, для которого не было ни друзей, ни врагов, а лишь собственная выгода. Теперь, спустя годы, они любили друг в друге всё: она — его первую седину, он — её первые, пока ещё еле заметные морщины на лице. Им обоим очень хотелось, чтобы и дочь смогла испытать это чувство, чтобы спустя годы она тоже поняла, что однажды выпавший жребий был верным.***
Едва первые лучи осветили покои повелителя, раздался стук в дверь, который правитель сквозь сон не сразу расслышал. Наконец открыв глаза, он, нахмурившись, уже было хотел громко крикнуть стражнику, чтобы вошёл, и осведомиться, кто смеет беспокоить его в такой час. Однако рядом заворочалась Михримах, и, дабы совсем не нарушить её сон, повелитель, поднявшись, отошёл к двери. — Повелитель, — виновато заговорил хранитель покоев, — Валиде Султан…***
— Повелитель, — она вошла, согнувшись в поклоне. Султан, у зеркала примерявший кафтан, увидел её в отражении и расплылся в улыбке. Не напрасно она зовётся Повелительницей Солнца — ей подвластно осветить самый чёрный день. Михримах подошла к зеркалу и едва заметно кивнула стражнику, тот тотчас удалился, и Михримах уже сама поправляла воротник на кафтане султана. — Мои соболезнования, — тихо произнесла она. — Валиде очень меня любила, словно родную внучку. Её брак начался с печального события, и она пыталась воспринимать его, как знак, что, вместе преодолев горе, они с повелителем смогут сблизиться. — Да, нам всем будет её не хватать, но такова воля Аллаха, — он взял лицо жены в ладони и поцеловал в макушку. — Ступай, моя жемчужина, скоро во дворец прибудет моя сестра — жаль, что по такому поводу…***
Михримах вошла в гарем. К встрече Хафизе Султан было уже всё готово. В связи с их свадьбой и кончиной Валиде во дворце гостили все сёстры и женщины падишаха, а Мустафа с матерью ещё и собирались задержаться на время очередного похода. Михримах почти безразлично и бегло смерила присутствующих взглядом и, пройдя, уже хотела встать в ряд, но Махидевран преградила ей путь. — Михримах, в гареме есть иерархия, и, согласно ей, тебе не место рядом с членами правящей семьи! Ты даже не мать шехзаде. — Верно, я не мать шехзаде, и не родилась в правящей семье, но я и не рабыня, как вы, госпожа, — она приблизилась и заговорила немного тише, прекрасно понимая, что Махидевран её слышит. — Я законная жена правителя, и, согласно иерархии, моё место здесь! — говорила Михримах, а до ушей Махидевран долетал голос её матери, и от этого всё внутри сжималось в комок, женщина никак не предполагала, что ей придётся переживать самые тёмные дни её жизни. Дальше спорить девушка не стала. Прошла в конец, собрав на себе презрительные и победоносные взгляды соперниц, которые не собирались с ней считаться, молча встав рядом с Фирузе Султан, фавориткой Мустафы и матерью шехзаде Мехмеда, замкнув собой ряд. Она вовсе не собиралась подчиняться Махидевран или забывать то, какое неуважение та сегодня ей оказала. Попросту решила переждать. Повелителю непременно доложат о произошедшем, обидчицы своё получат, а она предстанет в лучшем свете, не ввязавшись в склоку с матерью старшего наследника.***
Дворец вновь переоделся в траур. Сегодня провожали в последний путь Айше-Хафсу Султан. Как раз сейчас читали священный Коран. В главных дверях гарема стояли трое, буднично наблюдая за происходящим. — Что теперь будет, Джанет-калфа? — поинтересовалась верная служанка Махпейкер. Женщина, к которой был обращён вопрос, не повела и бровью. Она и во дворце всего-то один день, прибыла на место сложившей с себя полномочия Дайе. Выглядела она властно и грозно, то ли дело было в шраме на всю щёку, то ли в чём-то другом. — Что-что… Сейчас съедим поминальную халву, — наконец отозвалась Джанет. — Она не о том, она спрашивает, кто теперь будет управлять гаремом… — Спасибо, что разъяснила, Нигяр, а то я бы и не поняла, — буркнула калфа. — Одна из сестёр султана, конечно! Госпожи разъедутся по санджакам, к Махфирузе Султан повелитель не слишком благоволит, а Михримах Султан слишком юна… — Она дочь своих отца и матери, — улыбнулась Нигяр, — не стоит её недооценивать. Вот увидишь, Джанет-калфа, года не пройдёт, как она всем править будет.***
Следующий после похорон Валиде день начался со склоки в одном из коридоров дворца. Едва тело султанши упокоилось, матери её внуков принялись делить освободившиеся покои. — Я мать старшего шехзаде, который остаётся регентом государства, а значит, я буду управлять гаремом и жить в этих покоях! — грозно крикнула Махидевран и обернулась на евнуха, тот испуганно молчал, нижняя губа подрагивала. — Сюмбюль, пригласи главного зодчего, хочу, чтобы у меня здесь был свой хамам! — Госпожа, — раздался писклявый голос евнуха, который тут же был заглушён криком другой султанши. — Зачем тебе покои? — нахмурила брови Махпейкер. — Ты живёшь в Манисе! — А ты скоро отправишься с сыном в Амасью! — перекрикнула обеих Махфирузе. — Я единственная мать шехзаде во дворце, мне здесь и жить! — сказала и ощутила за себя небывалую гордость — вот он, её триумф! — и добавила, ехидно улыбаясь, — и мне же править гаремом! — Госпожи мои-и, — протянул евнух, опять расплываясь в улыбке, хотя меньше всего ему хотелось встревать меж ними, лучше под землю бы провалился. — Да, теперь всё здесь моё, — продолжала петь сладким голосом госпожа, не обращая никакого внимания на попытки евнуха что-то сообщить. — Шехзаде Джихангир старше твоего сына, не задирайся, Махфирузе! — одёрнула её сестра султана. В пылу спора они и не заметили, как она подошла. Они все тут же замолкли и склонили головы. Султанша стояла, глядя на них сверху вниз — белокурые локоны, зелёные глаза, тонкие губы, маленькая родинка над верхней губой и царственная осанка. Хафизе Султан жила с мужем в Египте, но слава о ней гремела по всей Империи, и от одного её взгляда становилось ясно, почему. — Я смотрю, вы совсем потеряли стыд? — властно заговорила она. — Забыли, кто вы и где находитесь?! Все трое, пять минут назад так яростно пытавшиеся перекричать друг друга, молчали, стыдливо опустив головы. — Если кому и жить в этих покоях, то… Сюмбюль совсем сник — если он наложниц перебить не смел, то как быть с госпожой по крови? Но, с другой стороны, у него был приказ от самого повелителя подготовить эти комнаты для Михримах Султан! Но как быть, если вместо подготовки попросту приходилось сдерживать осаду у двери? — Дорогу! Султан Сулейман Хан Хазретлери! Услышав громкий голос стража, евнух едва ли не подпрыгнул от радости. Да, конечно, повелитель вряд ли будет доволен тем, что приказ до сих пор не исполнен, но хоть метаться между разозлёнными госпожами больше не придётся. — Повелитель, — все присутствующие склонились. Однако падишах не обратил внимания ни на кого, кроме слуги. Грозно нахмурившись, он спросил: — Покои для Михримах готовы? Сюмбюль зашевелил губами, а женщины переглянулись — каждая из них решила, что ей послышалось. Такого быть попросту не могло, чтобы пятнадцатилетняя девчонка жила в покоях Валиде. Султан, в свою очередь, окинул их взглядом разъярённого льва и громко приказал: — А вас всех жду в своих покоях немедленно!***
Сулейман был очень недоволен. Будь его воля, они бы сейчас же были бы сосланы все в старый дворец, но он решил всё же дать им ещё один шанс. Как и полагала Михримах, ему тотчас доложили о произошедшем, и услышанное привело его в ярость. Согласно иерархии, место законной супруги правителя никак не после фаворитки шехзаде, но матери его сыновей считаться с этим не желали, и пора было предпринять меры. И он их принял. Издал указ, в котором учредил новый титул. Сейчас он стоял и, ожидая, пока все его сёстры и фаворитки соберутся, грел в ладонях лист пергамента с указом, буравя уже пришедших холодным взглядом. — Что за дело повелитель? — нетерпеливо сказала Хафизе, чувствуя недоброе. — Что-то важное? — Терпение, сестра, сейчас всё расскажу. В этот момент двери распахнулись, и вошла Гюльфем. Поняв, что все на месте, Сулейман начал говорить. — Мне доложили о случившемся! Женщины переглянулись, сперва не понимая, о чём речь, а когда осознали, растерялись, думая, кому из них стоит начать оправдываться, да и стоит ли. — Но сперва не об этом, — продолжил Сулейман. — Сегодня я издал указ об учреждении нового титула! — он развернул пергамент и принялся лично зачитывать текст. — Хасеки*. Женщина, что носит этот титул, считается по положению выше всех женщин гарема, кроме Валиде Султан. Его нельзя отчуждать, независимо от пола детей, количества живых наследников, возраста обладательницы титула, ее местонахождения. Султан свернул пергамент, взглянув на присутствующих и кивком дав понять, что они могут задать вопросы, если хотят. Однако вопросов не последовало. Все, даже сёстры падишаха, были растеряны. — Женщина, коей принадлежит данный титул, в отсутствии Валиде становится выше всех остальных женщин гарема. Он вопросительно взглянул на каждую из сестёр, по отдельности давая понять, что их это тоже касается, а наложницы и вовсе склонили головы, но каждая улыбалась в искренней уверенности, что говорят о ней. Никто до сих пор не заметил, что единственная, кто отсутствует, это молодая госпожа — даже старшая дочь султана была здесь, а Михримах не было, и спохватились лишь тогда, когда о ней зашла речь. — Меня крайне огорчило то, что сегодня произошло. Вы не принимаете Михримах, и я не стану требовать, чтобы вы полюбили её, но вы обязаны проявлять к ней должное уважение! Теперь она будет управлять гаремом, и она отныне обладает неприкосновенным титулом. Если хорошо прислушаться, то можно было расслышать громкий звон — это мечты и чаяния наложниц разбились вдребезги. — Повелитель, — Шах Султан не стерпела, — она ещё так юна… Падишах в ответ бросил на неё такой взгляд, что она тут же пожалела, что не смолчала, но секунду спустя он спокойно произнёс: — Афифе-хатун уже в пути, она ей и поможет, — и сразу же вернулся к прежней теме: — Вы обязаны уважать её, ибо она законная жена Властелина мира! Он замолчал, обводя покои строгим взглядом и, дождавшись, пока наложницы, смотрящие отныне в пол, поднимут глаза на него, продолжал: — Так знайте же! Отныне оказанное ей неуважение я буду считать оскорблением, нанесённым лично мне! Всё это время она, стоя на балконе просторных покоев, с победной улыбкой смотрела, как вдалеке плещется Босфор. Законная жена султана Хасеки Михримах Султан.