Сохрани меня

Мелодия звонка на телефоне врезается в голову, и я нехотя открываю глаза, пытаясь найти сотовый на прикроватной тумбочке правой рукой. Жмурюсь, когда подношу телефон ближе к себе и краем глаза замечаю, что на экране всего четыре утра, да и сегодня гребаная суббота. Но меня передергивает, когда я понимаю, что это вовсе не будильник, и пытаюсь всмотреться в номер звонящего, который почему-то не определяется. Выдыхаю и беру трубку, лишь бы больше не звонили. — Джи, — слышу подавленный голос Сильвии и от неожиданности сажусь на кровати, всхлип — девушка явно плачет, — Джи, — повторяет и на неё накатывает волна истерики, я пытаюсь придти в себя и проанализировать ситуацию, но все, чем занят мой мозг на данный момент — мысли, что мне очень хочется спать, — прошу, помоги мне, — совсем тихо выдыхает она, и мне хватает. Хватает, чтобы подорваться с кровати и начать собираться. Хватает, чтобы почувствовать, как сжимается все внутри, и хватает, чтобы понять, что я должна помочь ей. — Скажи адрес, я скоро буду, — бросаю в трубку, вытягивая из шкафа свой спортивный костюм. Рыжая явно удивляется моей прыткости, однако диктует адрес, который я тут же записываю на первую попавшуюся бумажку. Мне хватает десяти минут, чтобы собраться и спуститься вниз, решаю, что маме не понадобиться ее машина, которая действительно зачастую просто стоит в гараже, и хватаю ключи с тумбочки. Пока еду до дома девушки пытаюсь понять, а зачем собственно я это делаю. Почему вообще переживаю о такой, как она? Но одёргиваю себя мыслью, что Сильвия тоже человек, и если она позвонила мне, значит, ей просто больше некому. А я по себе знаю, самое главное ощущение — ощущение того, что с тобой был кто-то рядом в трудную минуту. Подъезжаю к ее дому и выключаю фары, она очень просила меня не шуметь, чтобы не разбудить ее семью. Ей не хочется, чтобы они волновались о ней. Подхожу к двери и набираю ей короткое сообщение, прислушиваюсь и понимаю, что на уши давит глубокая тишина, ещё бы. Полпятого утра. Я стою на пороге у дома девушки, которую не особо жалую. Я воспользовалась маминой машиной, не предупредив ее. Я выгляжу, как чудовище, но изображаю из себя героя. Какая же я идиотка, усмехаюсь. Слышу тихие шаги за дверью и невольно вздрагиваю, когда Тернер открывает передо мной дверь. Захожу внутрь и оглядываю ее, она выглядит чертовски подавленной и очень уставшей. Разворачивается на пятках и семенит к лестнице, ее движения не плавные, скорее неуклюжие, и она практически не отрывает ноги от пола. Кажется, она изрядно выпила, может быть, поэтому на неё и накатила буря эмоций, с которой она просто не справилась сама. Поджимаю губы и скидываю обувь, беру ее с собой и следую за девушкой. Стараюсь двигаться максимально тихо, но должна признать, что пол у них очень скрипучий, прямо как в доме Джастина. Встряхиваю головой, чтобы отогнать ненужные мысли о парне, я здесь явно не для того, чтобы собирать его образ по крупицам в своей голове. Захожу в маленькую комнату девушки с косым потолком и осматриваюсь. Здесь весьма уютно и преобладают нежные оттенки фиолетового цвета. Взгляд падает на всхлипывающее тело на кровати, Тернер поджала под себя ноги, уткнулась лицом в колени и буквально разрыдалась. Становится не по себе, я не уверена, что мне стоит делать, что говорить. Наверное, мне просто стоит обнять ее, может быть, ей станет легче от ощущения, что она не одна. Ставлю свои кроссовки на пол и стягиваю безрукавку, кладя ее прямо на пол, рядом с обувью. Подхожу к девушке и присаживаюсь на мягкую кровать, опуская свои холодные ладони на ее вздрагивающие плечи. И это работает, Сильвия поднимает на меня свои чрезвычайно красные глаза и тихо всхлипывает. — Прости, я не должна была беспокоить тебя, — шепчет, и я удивляюсь. Она правда думает об этом сейчас? — Все в порядке, я здесь, — отвожу взгляд и стараюсь взвесить все то, что собираюсь сказать, — если бы не я, то кто? — улыбаюсь, — Ты можешь рассказать мне, Сильвия. Чтобы ни случилось, я постараюсь помочь, — она смотрит на меня так, будто глотает каждое сказанное мной слово, но после резко отбрасывает мои руки и хмурит брови. Замечаю, что у неё дрожат руки, и это явно не очень хороший знак. — Зачем ты приперлась сюда и строишь из себя гребаную мать Терезу? — хмурюсь и стараюсь не воспринимать ее слова всерьёз. Она злится. Злится, что кто-то увидел ее в таком жалком состоянии, и это более, чем нормально. — Потому что ты позвала меня сюда, — стараюсь быть мягкой, мне не хочется нанести раны поверх тех, что уже есть у неё в душе. Я не понаслышке знаю, что это. Знаю, что это грызёт изнутри. — Я тебя не звала, — зло бросает она, но невольно разжимает руки, выстроенная ей защита даёт слабину. — Пусть так, но я здесь. И я готова выслушать тебя, попытаться помочь и хоть как-то облегчить ту боль, которая ужасно давит в области солнечного сплетения, — распахивает глаза и приоткрывает рот. — Откуда ты знаешь? — Я знакома с этим чувством, — пожимаю плечами и отворачиваюсь в сторону, — очень хорошо знакома. — смотрит на меня так, словно в ее душе лопаются натянутые струны, смотрю в ее глаза, которые блестят от собравшихся в них слез, и неожиданно она просто звездочкой падает на свою кровать и громко выдыхает. — Я, наверное, такая жалкая сейчас, — улыбаюсь, ее правда заботит это? Потирает лицо ладонями, и я перебираюсь с кровати на мягкое бесформенное кресло, которое стоит неподалёку, — он совсем не любит меня, — отчеканивает девушка, а я охаю. Серьезно? Все так просто? Подбираю под себя ноги, готовясь выслушать ее; не мне судить о серьезности ее проблемы, если ее это так тревожит, значит, это имеет глубокий смысл в ее жизни. — мы проводим довольно много времени вместе, но он все шутит, что мы поженимся тогда, когда останемся одинокими тридцатилетними суками. — усмехается, — Но мне бы не хотелось этого ждать, однако сегодня я застала их на вечеринке Шона. В одной из комнат наверху, знаешь, я всегда думала, что могу контролировать свои эмоции, но меня просто накрыло, будто внутри меня что-то сломалось, — вижу, как с ее глаз сыпятся маленькие соленые слезы, — мне почему-то кажется, что он не просто перепихнулся с очередной шлюхой, а выкинул меня из своей жизни, как будто больше я ему не нужна. Было так больно, будто что-то между нами разорвалась раз и навсегда. Да, я не была поистине хорошим другом, я могла нагрубить или сказать то, что заденет его по-настоящему, но черт побери, кому, как не ему знать, что я не со зла? — выдыхает и одновременно с тем всхлипывает. Я, честно, не знаю, какого это, любить так, чтобы задыхаться в этом человеке. Любить, чтобы понимать, что вот только он один тот, кто по-настоящему может понять и поддержать тебя. Любить, словно ты слепо веришь ему во всем и пойдём за ним хоть на край света. Но знаю, что любовь это прекрасное чувство, которое поднимает с колен, если оно взаимно. Но в случае рыжеволосой любовь — это болезнь, что разрушает ее изнутри. И внутри все предательски ноет от осознания, что я совсем никак не могу помочь ей. Она ещё долго говорит, почти не останавливается. Собирает образ парня в своей голове, словно он пазл. Рассказывает, как они любили проводить время вместе, и говорит так, словно этого больше никогда не будет, о чем она сожалеет. И я ни разу не перебиваю ее, только слушаю, стараясь уловить каждое слово, чтобы знать, в какую сторону, хотя бы, направить ее. — Знаешь, — говорю, когда она замолкает, — ты рано вычеркиваешь его из своей жизни, — она так и не назвала его имени, но я прекрасно поняла о ком ее грезы, — может быть, ты настолько холодная с ним, что он не понимает, что ты чувствуешь к нему нечто глубокое и такое прекрасное? Сделай шаг навстречу, и я уверена, он сделает шаг в ответ. Она приподнимается на локтях и так внимательно смотрит на меня, словно я перевернула ее мир с ног на руки. А потом садится и тянется за открытой бутылкой Бурбона, которая стоит на журнальном столике. Наливает себе в стакан, и переводит взгляд на меня. И я киваю. Не думала, что буду пить сегодня, но я просто не могу позволить ей тонуть в своей боли в одиночестве. Если потребуется, мы утонем вместе. Зато после ей будет легче, и она действительно сможет отпустить эту ситуацию. Сильвия выпивает несколько бокалов, пока я мусолю только один. Мне не нравится привкус горечи, который остаётся во рту. Поэтому не могу растягивать алкоголь, как делают многие, но отчего-то залпом у меня тоже не получается пить это пойло. Девушка шмыгает, и после я слышу ее хриплый голос. Он словно бы пронизывает меня насквозь. — Я не могу есть, — выдыхает, и это совершенно обескураживает меня. Поворачиваю голову в ее сторону, и, кажется, у меня начинает дёргаться глаз, — держусь на одних смусси, вся остальная еда противна настолько, что хочется немедленно вывернуть свой желудок наизнанку, — усмехается и утыкается в колени, тихо всхлипывая. Внутри все сжимается, и я просто смотрю на неё, пока не ставлю бокал на стол, чтобы иметь возможность крепко обнять ее. Безусловно я порекомендую ей обратиться к доктору, поработать так же со своей головой; скажу, что так неправильно, и что это ей совершенно не нужно, но не сейчас. Сейчас я просто буду обнимать ее, пока она содрогается в истерике, буду рядом с ней, пока это будет ей нужно. Я чертовски хорошо понимаю ее состояние, когда кажется, что ты один против всего мира, и никто тебе не поможет. Да, наши проблемы разные, но боль от них одна и та же. Такая же сильная и всепоглощающая. Я всегда знала, что такого состояния не пожелаю даже своему врагу. Никто не заслуживает такого. Крепче обнимаю девушку и прижимаю к себе. Она кажется такой хрупкой, словно рассыпется в моих руках. Вздыхаю и провожу ладонью по ее спутавшимся волосам. Ей просто нужна помощь. И как же мне жаль, что я помочь не могу. Остаюсь с Сильвией на целый день, буквально сплю с ней в одной кровати и крепко держу ее руку. Эти первые несколько часов после истерики всегда являются решающими, поэтому я просто не нахожу сил, чтобы уйти. Предупреждаю маму, что появлюсь дома под вечер, и удачно избегаю родителей девушки, которые с утра решили заглянуть в комнату дочери. Сильвия просто спрятала меня под одеялом, как гребаного любовника, и было бы это смешно, если бы ни было так грустно. Я готовлю ей куриный бульон и заставляю выпить, от благодарности мне она даже съедает несколько кусочков белого мяса, и я чувствую, как искренне радуюсь этому. Я правда готова приложить усилия, чтобы ей стало лучше. Возможно, я так пытаюсь искупить свои прошлые грехи. Но отчего-то я не могу просто так оставаться в стороне. Рыжая спит практически целый день, просыпается ненадолго на покушать и ещё односложные дела, и в конечном счете я думаю, что с ней все будет в порядке и прощаюсь. Укрываю ее одеялом и едва ощутимо целую в лоб, оставив рядом таблетку и записку о том, чтобы завтра развеялась и обязательно позвонила мне. Сажусь в машину и решаю, что мне хочется прокатиться, чтобы разогнать те серые мысли, что тягучим комом засели в моей голове. Интересно, когда-нибудь все будет просто нормальным? Без проблем дома, без проблемных знакомых и без Джастина, парня, который поистине будоражит мое сознание. Тот, кто прочно засел в моих мыслях и не хочет их покидать, ведь, чтобы ни происходило вокруг, я всегда найду минутку, чтобы подумать о нем. О том, как бы мне хотелось вновь прикоснуться к его бархатистой коже, о том, как бы хотелось вновь сминать его податливые губы, и о том, чтобы вновь беззаботно заигрывать с ним, наивно думая, что это не приведёт ни к каким последствиям. Отвлекаюсь на толпу народа, которая собралась возле одного из домов. Мне становится до жути интересно, что такого фееричного может происходить в этом городишке, поэтому я оставляю машину и направляюсь прямо к толпе. Это всего лишь подростки, они стоят и палятся на дом, в окне которого я вижу огонь. — Какого черта происходит? — обращаюсь к первой попавшейся девчонке. Она дрожит и смотрит на меня таким рассеянным взглядом, будто совсем недавно была внутри этого дома. — Мы просто хотели повеселиться, но вдруг Шелдон решил поиграть с нами. Сказал, что мы не заслуживаем наши кукольные лица и схватился за нож, мы начали убегать от него, но случайно опрокинули поднос с горящими свечами, которые зажгли для атмосферы, — она запинается, говорит чертовски медленно, мне едва ли хватает терпения, чтобы дослушать ее до конца и не начать трясти за плечи, лишь бы она просто пришла в себя, — но Айви осталась там, с ним. Я не могу сказать, как именно на меня действуют эти слова, наверное, я даже ничего толком не чувствую в этот момент. Но я просто разворачиваюсь, срываюсь с места и бегу в этот чертов горящий дом, в котором один на один с этим психом осталась сестра Джастина.