Сохрани меня

Тянусь к банке арахисовой пасты, что стоит на самой верхней полке стеллажа, привстаю на носочки и добираюсь до цели. Я несколько дней ждала этого момента, когда наконец перестану просыпаться с адской головной болью, и врач разрешит снять эту ужасно давящую повязку. И вот я впервые за неделю выхожу из дома, и куда? В супермаркет, с мамой за продуктами. Как бы я ни мечтала вернуться в университет и покорять его просторы, мама строго-настрого запретила мне это делать в ближайшие пару дней, пока она не убедиться, что я действительно смогу передвигаться самостоятельно долгое время. Подталкиваю тележку, уже наполовину заполненную продуктами, к морозилкам и наблюдаю за тем, какую кипу замороженных овощей мама кладет в нее и невольно облизываю свои губы. За время моего отсиживая дома практически ничего не изменилось, жизнь все так же шла своим чередом, и даже неугомонная я начала делать новый проект уже из накопившегося у меня материала. Я, на самом деле, не знаю, что случилось с тем поехавшим парнем и, честно, не хочу этого знать. Стараюсь оградить себя от этого дерьма, потому как воспоминания о моем героическом поступке имеют свое послевкусие — головную боль. Мне тяжело анализировать ту ситуацию и понять насколько правильно я тогда поступила, уже не говорю о том, что просто не могу представить, что думают обо мне люди после этого. Для меня очевидны лишь две вещи — мама очень испугалась за меня и все еще немного злиться. Она не в курсе, что я все так же украдкой общаюсь с Джастином, который излишне беспокоится о моем самочувствие и не в курсе, что я просто не могу отделаться от чувства, что тогда он спас меня. Мне все еще не ясна причина ее ненависти к этому парню, и я твердо намерена разобраться в этом. Не спорю, он не умеет производить адекватное первое впечатление, но это ведь не повод не давать ему шанса. Вот я так яро стою на его защите, сама оправдываю его в своих глазах, а на деле бессознательно ограничила общение с ним и выстроила какую-то неведомую дистанцию, и теперь мне самой так не хватает его настоящего. Вот вроде я не хочу вредить своим отношениям с мамой, однако понимаю, что уже стала зависима от общения с Бибером. И злюсь на себя за это. Я вновь не уследила за собой и позволила проникнуть постороннему человеку в недра моего сознания, что же такого особенного в этом блядском Бибере? Везу тележку с бумажными пакетами к машине и натыкаюсь на кучку ребят, они так пристально рассматривают меня, что мне невольно становится неприятно. Поправляю упавшие на лоб пряди и продолжаю свой путь, пока до меня не долетает обрывочек фразы одного из них: — Это же та, которая спасла эту мерзопакостную дрянь. Меня коробит от этих слов, хочется развернуться и дать леща тому, кто посмел выразиться так, при чем, я уверена, абсолютно беспочвенно. Но я держу себя в руках и продолжаю путь, однако эти слова эхом отдаются в моей голове. За что, черт побери, такая ненависть к членам этой семьи? Неужели я одна наивная дурочка, плотно попавшаяся в их цепи наигранного очарования? Прошу маму дать мне несколько минут. На ее вопросы бросаю что-то по типу того, что хочу зайти в туалет, и оставляю ее, направляясь к этим ребятам. — Не угостите сигареткой? Они тут же переводят на меня свои взгляды, и какой-то парень молча протягивает мне упаковку Marlboro. Достаю сигарету и зажимаю ее кончик меж потрескавшихся губ, и девчонка, стоящая слева от меня, робко протягивает мне зажигалку. Стоит ли отмечать, что они заткнулись ровно в ту же секунду, что я подошла к ним? Закуриваю и едва ли сдерживаюсь, чтобы не закашляться, ибо я уже и не помню, когда держала сигарету в крайний раз. Не думаю, что это хорошо скажется на моем восстановление, однако я ведь действительно не могла подойти и просто дать леща этому напыщенному ублюдку, который обронил ту фразу и теперь внаглую рассматривает меня. Смотрю в его бесстыжие глаза и нарочито медленно выдыхаю дым, наблюдая за тем, как этот паршивец ловит каждое мое движение и облизывает свои тонкие губы. Засранец. И довольно самоуверенный тип, ведь все здесь прекрасно понимают, что я на несколько лет старше каждого из них. Более того, все здесь прекрасно понимают, кто я. Боковым взглядом замечаю, как вспыхивает та девчонка, которая поделилась со мной зажигалкой. Кажется, малышка ревнует, и я невольно обращаю на нее свой взгляд. Усмехаюсь от мысли, что вот-вот у нее пойдет пар из ушей, и стряхиваю пепел с сигареты. Они все смотрят на меня, как на божество, и мне хочется истерически смеяться от этих мыслей. — Когда я просто проходила мимо, вы были намного смелее, ребята, — решаю, что немая пауза затянулась слишком долго, затягиваюсь и практически сразу выдыхаю, толком не наслаждаясь этим процессом, — разговорчивые вы нравились мне куда больше, чего языки проглотили-то? — окидываю их своим непревзойденным волевым взглядом и замечаю, как одного паренька передергивает. — А что ты хочешь от нас услышать? — парень, что так нагло разглядывал меня, решает первым ответить мне, и я выпрямляю руку, оставляя тлеющую сигарету зажатой меж моих пальцев. — Я хочу понять откуда такая агрессия в сторону Айви Бибер, — пожимаю плечами и чуть прищуриваюсь, пока парень фыркает. — Почему ты думаешь, что мы должны тебе что-то объяснять? Мы не из тех, кто будет писать перед тобой кипяточком, Дэвидсон, — оп, и я уже знаю, что они прекрасно знают, кто перед ними. Безусловно, я догадывалась, но этот кретин только что это подтвердил. — Я бы так не сказала, — окидываю взглядом ребят, которые явно держат дистанцию, — да и люди не писают передо мной кипяточком, они просто знают, что бывает, когда я не получаю того, что мне хочется. Проблемы с законом ведь никому не нужны, а я всегда играю по-черному, — конечно, я ничего не собираюсь делать с ними, но упрямство этих болванов начинает действовать мне на нервы. Нас окутывает тишина, и первой не выдерживает девчонка, которая ещё несколько минут назад буквально сгорала от своей ревности. Смотрю на нее, и ничего, кроме сострадания, ее образ во мне не вызывает. Потекшая дешевая тушь, рваные колготки, вероятно, она пыталась создать образ какого-нибудь панка, однако получилась лишь дешёвая шлюха. — А как можно относиться к дочери психопата-убийцы? — Кого? — чуть ли не заикаясь выговариваю, у меня ощущение, словно меня огрели кувалдой. Я смотрю на эту девчонку выпученными глазами и правда надеюсь, что это гребанная шутка. — Да я смотрю, сама Джи Дэвидсон не в курсе, — вклинивается этот парнишка, и я готова ударить его поддых. Неужели он не понимает, что пора бы перестать глумиться и вести себя, как чертов клоун? — Н-да, — отзывается парень, который все это время стоял поодаль от меня, — папаша этого семейства поехавший, он расстрелял кучку людей и чуть было не организовал теракт помощнее. — Совет города предложил после этого Биберам уехать, ведь от такого не отмыться. — Но, видимо, мамка у них тоже того и наотрез отказалась уезжать. Можно считать, они сами выбрали для себя такую участь. — Им буквально плюются вслед. Пока они говорили, я не могла сконцентрироваться на ком-то одном. Каждый вносил свою лепту, мне пришлось сжать свободную руку в кулак, чтобы не треснуть кого-то из них. Ведь говорили они все это так противно, так гнусно и нарочито медленно, словно бы пробуя каждое это слово на вкус. Они чувствовали превосходство над этой семьей, а я все никак не могла поверить, что все это правда. Не думаю, что я когда-либо была обескуражена так, как сейчас. — То есть, вы хотите сказать, что их семья платит за то, что отец был больным человеком? Это же немыслимо, я уверена, они сделали все, что в их силах, чтобы помочь ему и чтобы он никому не навредил. Вы что? Всех, кто общается с ними считаете изгоями? — яростно выкрикиваю, отказываясь принимать происходящее. — Ходят слухи, что Бибер застрелил своего отца после содеянного, — пожимает плечами самый раздражающий объект. — разве после этого он лучше своего отца? — прикусываю нижнюю губу, и что-то внутри подсказывает мне, что нет. — И люди, которые знают все это, и все равно остаются на их стороне, автоматически присоединяются в список тех, кто способен отнять жизнь, — надо же, какое благородство. Заставлять жить людей в призрении, чтобы они никого не убили. — Какая ирония, стоишь, спину выпрямил, голову задрал, распеваешься здесь, а сам его стиль общения копируешь, — у него расширяются глаза. — Наверное, он копирует мой стиль, — засовывает руки в карманы брюк, а я усмехаюсь. — Серьезно? Ты знаешь о его существовании, он о твоём — нет. Ты для него лишь букашка на пути, — слышу смешок со стороны и наблюдаю за тем, как девчонка собирается что-то сказать. — Замолчи, — прерываю ее на полуслове. — Айви, в отличие от тебя, имеет будущее, не связанное с панелью, а ты, вряд ли когда-то перепрыгнешь порог сотки за ночь. После этих слов разворачиваюсь и ухожу. Этим ребятам явно не помешает спуститься с небес на землю. Даже, если все слова, сказанные ими правда, это не значит, что у кого-либо есть право судить эту семью. Для меня мерзка сама мысль о том, что кто-то должен платить за чужие действия. И мне не верится, что так думает весь город, ещё мне противнее от того, что так думает моя мать. И большинство этих людей ходят в церковь и проповедует одну простую истину «возлюби ближнего своего». Лицемеры. Я пытаюсь найти информацию о происшествии с семьёй Бибера в интернете, однако либо ничего не происходило, либо файл засекречен. Кто бы то ни было, позаботился о том, чтобы об этом не узнали приезжие, ну или просто решил стереть это событие из истории города. Не долго думая, я решила, что пойду в архив. Благо, в этом городе его существование не является засекреченной информацией, другое дело, что им никто не интересуется. Но, прежде чем отправиться туда, я бы очень хотела поговорить с человеком, который, я уверена, был в гуще событий. Наконец, с меня снимают обязательства домашнего ареста, и я отправляюсь в университет. Наверное, единственная положительная сторона моей, кхм, болезни, я провалялась дома все дожди, которые буквально заливали город на протяжении несколько дней, и отправилась на учебу в довольно солнечную погоду. Меня коробит от мысли, что в последние несколько дней я отстранилась от Джастина, но чертовы слова, что он не лучше своего отца, засели у меня в голове. Меня правда трясёт от мысли, что он мог убить человека. Не важно как, при каких обстоятельствах. Может, я все понимаю, но чувствую этот гребанный страх, который охватывает меня при мысли о нем. Прежде всего я должна во всем разобраться. Выхожу на улицу и взглядом ищу нужного мне человека, замечаю одинокую светлую головушку и направляюсь прямо к девушке, которая старательно что-то пишет в своём блокноте. — Джастин убил человека? — первое, что слетает с моих губ, когда я сажусь напротив неё. Бьянка ошарашено смотрит на меня и кажется, крепче сжимает ручку в руках. Ее пирсинг красиво переливается на солнце, и она прокашливается прежде чем что-то сказать мне. — И тебе привет, знаешь, с такими твоими появлениями я вскоре решу, что ты помешана на этом кретине. — закатываю глаза, — Но это весьма смелое заявление, с чего ты взяла? — я вижу, как она юлит, как уходит от ответа, как взвешивает все то, что собирается сказать, и от таких ее действий мне явно не становится легче. Хотя, на что я надеялась, задав вопрос в лоб? — Я наткнулась на историю об отце Джастина, — блондинка напрягается ещё больше, — и вот там есть непонятный фрагмент, что случилось с его отцом после содеянного, предполагается, что его убил Джастин. — эти слова даются мне с трудом, я смотрю на девушку с надеждой, что она вот-вот завопит от ужаса и крикнет, что все это полная чушь, но она лишь сидит напротив и смотрит на меня своими огромными глазами. И я пугаюсь от того, что этот взгляд не выражает абсолютно ничего. Кажется, она слишком привыкла жить в своей маске. Вот чему ее научило общение с блондином. — Я ничего тебе не скажу, начала капать сама, так и копай. Чего тебе на заднице-то ровно не сидится? Жила бы себе спокойно, — она встаёт, хочет уйти и оставить меня с чувством полным отрешенности, — могу сказать только одно, когда узнаешь правду, ты не сможешь бояться его или ненавидеть. Но вот вопрос, сможешь ли ты чувствовать к нему то, что чувствуешь сейчас? Если ты не святая, то вряд ли. Она уходит, и я начинаю думать, что обратиться к ней, было слишком глупой идей. Ведь теперь Бибер точно будет знать, что я в курсе. В курсе всей той херни, что однажды произошла здесь. Невольно задумываюсь над последним вопросом Бьянки, а что я вообще к нему чувствую? Почему она сказала это так уверенно, словно все мои чувства написаны у меня на лбу? Черт. Почему легко копаться в чьих-то чувствах, но не в своих собственных? В университете я так и не встречаюсь с ним, несколько раз ловлю на себе непонятные взгляды и упорно избегаю Сильвию. Мне, честно, не до каких-либо разборок, меня откровенно это больше не интересует. Я хочу разобраться со своей жизнью, чтобы понять, в каком дерьме я барахтаюсь на этот раз. После пар я сразу же направляюсь в архив, предупредив о моем визите. Добираюсь туда максимально быстро, успев прокрутить в голове несколько вариантов, а зачем, собственно, я наведываюсь. Вряд ли в этом случае правда будет оценена, ведь мне оказывают огромную услугу, пропуская к материалам. Накидываю на голову капюшон, проходя мимо камер, чтобы мама ни нароком не узнала, что я успела здесь побывать. И здороваюсь с милой женщиной средних лет. Она проводит меня в маленькую комнату, я бы даже описала это пространство, словом каморка, и просит уложиться за ближайшие два часа. Я соврала ей, что все это нужно для проекта в университете, и я непременно должна снять видео в атмосферном месте с кучей листов, и увы за короткие сроки я не придумала ничего лучше, чем наведаться в архив. Она поверила мне, однако на всякий случай ещё раз предупредила, что это одолжение. Огромное одолжение дочери человека, который больше всего импонировал ей в составе совета этого города. А я уже совсем и забыла, что мама входила в совет, более того, до сегодня в моей голове даже не возникло мысли, почему более она не является его членом. Делаю несколько кадров, а после нахожу место для камеры, чтобы заснять видео. Вдруг понадобиться да и мало ли женщина захочет посмотреть, что у меня получилось. Демонстративно прохожу между полок, пытаясь все рассмотреть, привстаю на носочки, делаю ещё несколько красивых движений, а после натыкаюсь на дату, которая мне нужна. Хоть ее я смогла найти в интернете. Это случилось два года назад. Достаю коробку и начинаю копаться в ней, перебирая разные файлы: от мелких ограблений до угроз какой-то большой шишке, и наконец натыкаюсь на необходимый мне заголовок. «Психопат Бибер расстрелял 27 человек в клинике Нотер Хай» Господи. Нотер Хай — клиника моей матери.