Котёнок

Но свет так и не появился. Я пялился на наш дом, пока совсем не стемнело, а потом забился в угол и, укутавшись в ветровку Жеки, попытался уснуть. Хорошо, что сентябрь не такой холодный. Утро началось для меня с того, что кто-то на восьмом повёл собаку на прогулку, и псина гавкать чего-то начала, вот я и проснулся. Пару секунд соображал, где я? Потом рванулся к перилам: ничего не изменилось — наш дом стоял всё, как обычно. А это что? Незнакомая иномарка припаркована у трансформаторной будки. Отсюда не разглядеть, есть ли там люди, но она мне жутко не понравилась — не бывает в наших дворах «таких» машин. Умываюсь из полторашки, тут же глотаю вторую шоколадку, первую прикончил вечером перед сном, пью и пытаюсь придумать хоть какой-то план, но в голове крутятся только матерные обороты. Идея, конечно, была не очень, даже, можно сказать, хуёвая, но я решил: попытка — не пытка. Рюмочная «Берёзка», в которую ходили отец с дядей Наилем, ещё не открылась, но страждущие уже собирались. Как правило, одни и те же мужики с района, с мешками под глазами, с синяками на лицах, вонючие, дышащие перегаром, в потрёпанной одежде. Я не осуждал этих людей, но и не оправдывал. У каждого есть возможность изменить свою жизнь. Да обстоятельства подчас бывают сильней нас, и что-то может сломать, но пытаться оставаться человеком, на мой взгляд, самое главное. Поэтому я считаю, что люди сами выбирают, кем им быть. Однажды я прочитал стих, и он мне запомнился. Он был такой правильный, такой точный, и он, на мой взгляд, отражал то, что люди сами должны решить, кто они. А назывался он «Каждый выбирает для себя». Там есть такие строчки. Каждый выбирает для себя Женщину, религию, дорогу. Дьяволу служить или пророку — Каждый выбирает для себя… Вот и они выбрали. Почему они ходят сюда? Почему не бросят бухать? Почему нажираются здесь, а потом дома устраивают ад своей семье? Как говорится, вопрос без ответа. Я подсел на лавку и стал терпеливо ждать, когда наконец тётя Маша, продавщица, придёт и откроет, чтобы наконец все, у кого «горели трубы», могли поправить здоровье. Я не сильно надеялся, что он придёт, но, когда двери открылись, и уже небольшая толпа кинулась внутрь, я увидел знакомую фигуру. Дядя Коля — наш сосед, человек, чей «Москвич» почти сгнил у нас во дворе. Пенсионер, выживающий на нищенскую пенсию, почти не пьющий, умный, но не разговорчивый дедушка, у которого совсем не было родственников, а только кошка Маркиза. Я ждал его здесь, потому что знал, что каждое утро он приносит к рюмочной бутылки, которые собирает в округе, и их у него принимают. Вот он — в знакомом сером плаще и с клетчатой сумкой. Подхожу и здороваюсь. — А, Костя, вот вы где юноша, — он всегда меня так называет. — Да, дядь Коль, расскажите, пожалуйста, что дома творится? Не могу, сам пойти туда. Что с папой, мамой? — наверное, некрасиво вот так вот накидываться на старика, но к чёрту деликатность. — А, родители-то твои. Э-эх, — он тяжело вздохнул. — Папка твой белочку поймал. У него как раз, когда тебя забрали, деньги появились, и он пить пошёл с дружками, ну и кого-то ножом ударил. Потом врачи приехали, милиция и в психушку забрали. Я сам слышал, когда на лестницу выходил, врач так и сказал, в психиатрическую его. А мать твоя так и сказала, не могу здесь жить и на следующий день вещи собрала, машина приехала, и она уехала. А куда? Зачем? Никому не сказала. А ты из детдома убежал, что ли? — Да, то есть нет, это долгая история, дядь Коль. А куда она могла уехать, как думаете? — Да бес её знает? Хотя знаешь, её вроде участковый наш подвозил, на «Волге» своей. У него надо спросить. — А в квартире нашей сейчас есть кто? — Нету. — Ладно, дядь Коль, пойду я. Спасибо вам. — Постой, Костик, может тебе нужно чего? — Да не, не надо, дядь Коль. До свидания. — До свидания, — хороший он мужик, можно было, конечно, его о помощи попросить, но я почему застеснялся — не хватало ещё из-за меня проблем старику. Да и чем он мог помочь? Уже отойдя к магазину, я вдруг вспомнил и вернулся. — Дядь Коль, а что это за машина во дворе у нас рядом с будкой? — Да, не пойми откуда появилась вчера под вечер и так и стоит. Но точно тебе скажу, не наша она — никто у нас такую не покупал. Да и денег на такую машину у наших со всего двора нет. — А может из другого двора, а здесь просто паркуют? — Нет. Не нашенская она! — твёрдо заявил сосед и добавил: — Ты вот что, если совсем туго придётся, ко мне приходи. Вдвоём что-нибудь придумаем. — Спасибо, дядь Коль, — я пожал ему руку и посмотрел в глаза. А они у него добрые, вот на самом деле добрые, не как у многих, с выгодой на тебя смотрят, а честные такие и открытые. Проходя мимо двора, я заметил, что в машине, которая стояла у трансформатора, появилась фигура — наверное, внутри кто-то спал и сейчас проснулся, но я быстро прошмыгнул прочь и отправился к участковому. Серые пятиэтажные хрущёвки, выстроенные в ряд одна за другой, качели, горки и лесенки во дворах плюс многочисленные машины. Я точно не знал, в какой из них живёт участковый, но я знаю точно, он один ездит на «Волге», на коричневой с помятым правым крылом. И я шёл по дворам в этом микрорайоне, разглядывая все машины. Время, конечно, шло и народ вовсю выезжал и выходил: работа, школы, институты. Но знакомая машина всё никак не попадалась. Жаль, у меня, конечно, не было часов, можно было бы точно знать, но спрашивать как-то не хотелось. Я уже почти всё обошёл, вернулся к началу и увидел гаражи. Тут же промелькнула мысль: «Вот я дурак! А вдруг он тачку в гараж ставит?!». Я пошёл к ним. И вот из крайнего выехала знакомая машина. Еле успел пригнуться — участковый меня не заметил, закрыл гараж, помахал кому-то и, сев в машину, газанул. А я проследил за его кивком и увидел в окне ближнего дома на третьем этаже… маму. Не помня, как я долетел до подъезда, дёргаю ручку входной двери, но она не подаётся! Домофон. Дёргаю со всей силы, никак! Наконец, бах, чуть не получаю дверью по лбу — выходит какая-то полная женщина с девочкой лет семи. Пропускаю их и тут же лечу на третий этаж. Мысли путаются, не знаю, в какую квартиру звонить, хорошо хоть с подъездом угадал. Решаю, что их здесь на этаже четыре, позвоню в любую и спрошу, где живёт Михаил Иванович. Забываю про звонок и стучу в дверь, обтянутую малиновым дерматином. Сердце стучит вовсю, начинаю считать гвозди, что держат табличку с номером. Наконец дверь отворяется. — Вам кого? — только успевает спросить мама. В следующее мгновенье я уже обнимаю её — кажется, ещё немного и я разревусь. Хотелось вот так вот стоять, обнявшись хоть весь день. В этот миг мне казалось, что всё плохое, всё это дерьмо кончилось! Я наконец-то с самым любимым для меня человеком. Странно! Она обнимает меня, но как-то сдержанно, что ли? Да это понятно, у нас в семье не принято вот так проявлять чувства: ну там, сказали «Молодец», или отец по плечу хлопнет. Но обниматься? Не в наших это правилах. Но сейчас я обнимал самого дорого для меня человека, правда не чувствовал взаимности. Видимо, ей это было неудобно, и она наконец убрала мои руки и отстранилась от меня. — Костя?! — Да мам. — А я думала… впрочем не важно. Как ты тут оказался? — Сбежал. Сбежал от этих Вознесенских. — А зачем пришёл? Меня будто ударили, со всей силы, прямо в солнышко! Земля ушла из-под ног! Я забыл, как дышать! Моя мама спрашивает меня, зачем я пришёл к ней после того, как сбежал из дурдома?! — То… то есть как? Мам, это ж я! Это я! Костя — твой сын! Ты что не рада меня видеть? — Пожалуйста, не устраивай сцен. Давай спокойно обо всё поговорим, — она закрыла наконец дверь, а то мы так стояли на этаже, устраивая бесплатный концерт любителям подсматривать и подслушивать. Я разглядывал квартиру участкового, ну с дворцом Вознесенских не сравниться, но уж точно лучше нашей хаты. В сто пятьсот тысяч раз. Ремонт, евро, кажется, хотя я не разбираюсь, потолки натяжные, мебель, техника, в комнате, вон плазма висит и диван здоровенный. Мать, однако, повела меня на кухню. — Есть хочешь? Хотел сказать нет, но одна шоколадка с утра вряд ли может считаться нормальным завтраком, поэтому киваю. Она достаёт из холодильника кастрюлю с супом, ставит на плиту. Я сажусь за стол, ноги болят ужасно и хорошо, что их наконец-то можно вытянуть. Не хочется говорить то, о чём думаю, но приходится. — Мам, ты теперь живёшь с Михаилом Ивановичем? — Да, — даже не оборачивается. — А отец? — Его в психбольницу забрали. Мне так врач сказал. Он в тот день… у него, в общем, белая горячка началась. Он Пашку Филина ножом пырнул. — А почему ты меня не искала? Бздынь! Тарелка, которая была у неё в руках, упала на пол и разлетелась на осколки. Ровно три штуки. Два больших и один маленький. Мать молча подняла их и выкинула в мусорное ведро. — Мам? Почему ты не искала меня? — Потому! — она резко развернулась ко мне. — У меня теперь другая жизнь! Миша любит меня! И женится на мне! И у нас с ним всё будет хорошо! И жить я буду хорошо! — её глаза пылали, хотя я заметил слёзы. — Как женщина буду жить, слышишь! И в отпуск мы с ним поедем! И подарки он мне дарить будет! И не увижу я больше всей этой грязи! Новая жизнь у меня началась, понимаешь! Новая жизнь! — и она стукнула ладонью по столу. — А я, мам? — у меня почему-то слова стали застревать в горле. Хорошо ещё держу себя в руках, иначе разрыдаюсь, как в детстве. — Я! Как же я, мама? Я разве — не человек? — Ну что ты такое говоришь? — она стала быстро-быстро вытирать руки о кухонное полотенце, как будто чем-то сильно испачкалась. — Мам, я тоже хочу жить! Почему ты не искала меня? Она молча поставила передо мной тарелку с супом. Я не притронулся к нему. — Почему? — кажется, мои глаза кричали об этом сильнее рта. — Так было нужно. — Кому? — Ешь. Я расскажу. Моя мама видела бумаги, согласно которым они не выполняют обязанности по содержанию и воспитанию несовершеннолетнего, плюс их ставили на учёт, как неблагополучную семью, и заявляли на них в суд по поводу лишения родительских прав. Но сразу, как меня забрали, к ним приехал человек: высокий, светловолосый, с серыми холодными глазами, похожий на эсэсовца из фильмов про войну. И предложил подписать кое-какие документы. Родителям он объяснил, что у меня будет будущее, а у них не будет никаких проблем, недолго думая, они согласились. Не знаю, как описать моё состояние. Плохо было так, будто ведро с дерьмом влили прямо в душу, хотя нет, не ведро — бочку, цистерну. Мама разрешила посидеть на диване, посмотреть телевизор, а пока занялась своими делами, а я тупо уставился в выключенный LG, смотрел сквозь него и понимал, что всё настолько хуёво, что хуже уже некуда.