Котёнок

Сказать, что я струсил, не сказать ничего! Просто, когда видишь направленный на человека ствол волей-неволей страх заползает в душу. Чувствую противную, густую и вязкую слюну, сглатываю с трудом и делаю шаг навстречу. Он смотрит на меня каким-то болезненным взглядом и говорит: — Котёнок, уходи, — а сам ружьё уже к подбородку приставляет. — Не делай этого! — сам не узнаю своего голоса. — Почему? Ты сам сказал, чтоб я сдох! — Да мало ли что я сказал? Не надо! Ты не должен убиваться только, потому что я так сказал! — А как же ты? Если б я не успел, ты был бы уже мёртв. Ты решил, что не хочешь жить и выбрал свой путь, да! А мне, значит, нельзя? — А ну, съебали нах отсюда! — крикнул он в проём. Ба-бах! Вспышка и грохот. Я чуть не оглох и ножки мои предательски задрожали. При мне ещё ни разу в жизни не стреляли, тем более из ружья, тем более над головой. От стены наверху отвалился приличный кусок лепнины, или штукатурки, ну или что там богатеи любят делать, чтоб было изысканно, да и на стене образовались рваные обожжённые края. Вся челядь вместе с главным злодеем бросилась вниз, как тараканы, застигнутые ночью на кухне. А я сам не ведая, что творю сказал: — Андрей, ты сделал мне очень плохо, но это… Это, блядь, не значит, что ты должен выпилиться из жизни! — Да? А нах мне жить, если ты не простишь меня? Он снова упёр дуло винтовки в шею. Стараюсь тихонько приблизиться к нему. — Уходи! Котёнок, уходи! — Ну уж, хуй тебе! — прыгаю на него и хватаю обеими руками ружьё и тяну на себя. Он не ожидал от меня такой прыти. Конечно, бледный, с забинтованными руками, в одних трусах, я был ни фига не серьёзным противником. Но, я решил, что не дам этому дураку застрелиться. Вот странно, по идее я наоборот должен был бы орать ему, чтоб он скорей нажал на спуск, после всего, что он сделал со мной, но я не мог. Просто не мог. Не знаю, как объяснить, но вот не должно так быть. Не должно! — Отпусти! — упёрся он — Нет! — я ещё крепче оттягиваю ружьё. — Я выстрелю! — Ну так стреляй! Давай! Мне ты жизнь уже сломал, давай уж добей до конца, а потом ебашь себя! Давай, зажравшийся мажор, сука, блядь! Давай стреляй! — кричу я ему в рожу. — Этот мир — говно! Эта жизнь — говно! Я лучше сдохну! — орёт он мне. — Мир такой, каким мы позволяем ему быть! — кричу я и резко падаю на пол, вцепляясь в ружьё сильнее. И вот мы уже на полу. Он на мне, а между нами холодная железка, которая в секунду превращает живое в мёртвое. От одного осознания, что это — инструмент смерти, становится не по себе. Так-то я до последних событий редко думал об этой костлявой с косой. Ну, знал, что она будет, но не задумывался, повседневные проблемы отвлекали, да и человек я не мрачный, наоборот весёлый, хотя конечно хуёвого всегда в жизни хватало. Вот и сейчас я не думал, что он может меня пристрелить. Вернее, забыл об этом и только лихорадочно выкручивал у него ствол. — От-тдай! — хрипит он. — Неееет! Не делай этого, Андрей! Я… Я прощаю тебя! Ещё секунду мы боремся, и тут до него доходит. — Что ты сказал? — То, — чувствую, что весь запыхался, сил-то у меня маловато, а он — лось здоровый. — Не делай этого! Да ты поступил плохо, но жизнь продолжается. — Ты прощаешь меня? — и снова этот виноватый взгляд, но уже с надеждой и васильки распускаются вовсю. — Ты, конечно, сволочь и гад! Но, но не убивай себя! — Ты прощаешь? — и смотрит так, как будто ему сейчас дед мороз мешок подарков отдаст добровольно. — Ну, да-а, — сквозь зубы произношу я. — Только слезь с меня. — Если б ты знал, как я хочу тебя! — и его губы впились в мои. А я уже не сопротивлялся, только, когда он наконец отпрянул, тихо произнёс: — Андрей, неправильно это. Ты — парень, красивый и видный, ну богатый. Нашёл бы себе девчонку, для таких, как ты только свистни и их вокруг миллион будет. А ты меня хочешь. Не должно так быть, когда пацан с пацаном! — Котёнок, сердцу не прикажешь, и оно у меня свой выбор сделало ещё десять лет назад, когда я увидел тебя. — А меня ты спросить не хочешь? Как же мой выбор? — подал голос я. — Нет, котёнок! Судя по тому, что твой стояк упирается мне в живот, я тебе тоже нравлюсь! И я уверен мы будем вместе! — и он снова смотрит на меня так, как будто целая вселенная с миллиардами звёзд. И я не могу, да и не хочу больше сопротивляться этому, и сам тянусь к его губам. Они слились с его устами и, казалось, в мире нет никого и ничего, есть только счастье. Вот что я за человек? Но долго так длится не может, в комнату заходит Георгий, отец Андрея, и кто-то ещё. Ружьё благополучно отобрано из рук несостоявшегося самоубийцы, а я был сопровождён обратно в спальню и, тут уж мажорчик не отходил от меня не на секунду. — Я знаю, что ты сказал это только, чтобы я не убился и то, что ты не простил меня. Но, Котёнок, поверь, теперь я буду делать всё, чтобы ты стал моим. Чтобы простил в душе, сам я себя вряд ли прощу! — Мне от тебя ничего не надо! — Ну, Котёнок? — Ладно, — бля, противная слабость всё никак не уходит. Сколько крови я потерял интересно? — Скажи, чтоб есть принесли, я голодный и… — надо же у парня прямо услужливость какая-то появилась, на самом деле решил вину загладить, что ли? — Не убивайся больше, — зачем-то говорю я. Думаю: «А я его простил? Да нихуя! Он — сука и тварь, чёртов извращенец! Когда я стоял раком на диване, моя ненависть к нему зашкаливала! Тогда я хотел его убить, и хотел умереть сам. Но. Но, когда я увидел его с ружьём, я, я — испугался! Я дико испугался, до дрожи в коленках, почти до икоты. И испугался я не за себя, за него! А потом этот поцелуй, когда вся боль, все муки и переживания растворились и пропали на время. Ведь когда мы целовались, казалось, что мы с ним становимся одним целым.» Есть мне теперь было положено немного, но часто, поэтому теперь через каждые три часа приходила горничная, или прислуга, хрен их разберёшь, и приносила подносы с едой. А мажорчик сам меня кормил, я, конечно, вырывался, что я — маленький, что ли, чтоб меня с ложки кормить, и тогда мажорчик тупо на меня глазел. Не скажу, чтоб это было неприятно, но всё-таки немного смущало. — Расскажи, кто нашёл меня в ванной? — спросил я его, когда уже приканчивал обед. — Я и нашёл, — он немного хмурится. — Ты крови много потерял, и раны глубокие были. Ты, Котёнок, не просто провёл по венам, ты чуть не воткнул в них лезвие. Знаешь, как я пересрался, когда тебя в крови увидел? Орать стал на весь дом. Хорошо все прибежали быстро. — А дальше? — А что дальше? Вызвали Валентина Петровича, это наш врач, он быстро приехал, и всё сделал в лучшем виде. Операцию тебе сделал прямо тут у нас, всё необходимое достали. — Погоди? Разве такое возможно в домашних условиях? — Ха. Спрашиваешь? Валентин Петрович — светило медицины, плюс у нас на всякий случай есть почти все хирургические инструменты и лекарства, а здесь на время была операционная. — Он немного помолчал и добавил: — У отца иногда охранники с ранениями сюда попадают. Но Валентин Петрович почти всегда всех спасал, так что, если тебя бы подстрелили, он всё равно бы вытащил с того света. — А кого-то, значит, не вытащил? — Ну бывали и смертельные ранения. — И что делали с мёртвыми? — Тебе так хочется знать? — Да. — Их закапывали где-нибудь в лесу. Ну или там, где отец скажет, я точно не знаю. — А если б этот твой чудо-профессор не спас меня? То, что? Меня могли бы также? — Но он же спас! — и он смотрит мне в глаза так пристально, как бы гипнотизируя и говоря: «Я бы пошёл за тобой в ад и вернул обратно!». — Хотя хорошего в произошедшем совсем ничего нет. — Кто твой отец? — меня сильно мучил этот вопрос. Это не просто какой-то зажравшийся мажор, это — убийца, ну, я почти в этом уверен. — Он неплохо поднялся в конце девяностых, ну, и как у всех бизнесменов, у него были связи с криминалом. — Он — бандит? — Нет, что ты! Он просто старается делать деньги в этой стране, ну, так он сам говорит. — Он при мне отрубил руку человеку! — при воспоминании об этом, я снова почувствовал страх. — Так это барыга был, он крысятничать удумал, вот батя его и наказал! Молот таких косяков не прощает! — Чего, бля? — не сразу врубился я. — Котёнок, я и так рассказал тебе слишком много! И пора мне, уроки делать надо. — Стой! — останавливаю его. — А кровь? Мне ж переливание делать должны были? — Да. Я дал свою, отец был против, но только я подходил идеально. У тебя ведь третья отрицательная? — Да. — И у меня тоже. Я снова гляжу ему в глаза и не отвожу взгляд. Не очень люблю эти «смотрины», но хочу понять, что он точно говорит мне сейчас правду. — Слушай, а когда этот ваш профессор успел всё сделать, за полдня-то? Он что у вас Флэш? — Эх, Котёнок, какие полдня? Ты почти неделю без сознания лежал, только сегодня состояние стабилизировалось и капельницу убрали.